6. Политико-правовые учения юристов русского зарубежья

869

христианского претворения государственности силою церковности остается во всей силе и без всяких ограничений и в эпоху отделе­ния церкви от государства, ставшего «правовым», ибо это отделе­ние остается только внешним, но не внутренним».

Рассматривая историю православия в его взаимоотношениях с государством, партиями и политическими режимами, Булга­ков приходит к выводу, что «вообще, связывать православие, которое есть религия свободы, с реакционными политическими стремлениями представляет собой вопиющее противоречие», которое находит для себя объяснение в истории, но не в догма­тике христианства. Тот факт, что в течение долгих веков право­славие было связано с монархией (как политическим режи­мом), которая «оказывала незаменимые услуги церкви, хотя и наносила ей тяжелые раны», обернулся в конечном счете исто­рической трагедией православия, воплотившейся как в падении Византии, так и в современной России. И объясняется это именно «нарушением равновесия в отношениях церкви и госу­дарства». Православие обладает рядом свойств, которые имеют важность для его отношения к социальной проблеме. Собор­ный дух его, который на языке мирском зовется демократиз­мом, не есть демократия. Однако отсутствие здесь «князей церкви» (несмотря на наличие иерархизма) с церковным мо­нархом — папой во главе делает его «более народным, более благоприятствующим духу экономической демократии».

Православию не свойственны те задания (функции) клери­кализма, которые неизбежно оказываются присущими «воинст­вующему империализму католичества». Так называемый като­лический социализм неизбежно является средством для сохра­нения и расширения влияния церковной организации с папой во главе. Этот мотив почти отсутствует в православии, которое стремится расширить свое влияние только на души.

Вопросы социального христианства, по толкованию Булга­кова, должны существовать для православия в некотором обо­собленном виде — «сами по себе, как дело его собственного са­моопределения и его проповеди в мире». Еще пророки Израиля имели в составе своей проповеди социальные мотивы, вот по­чему в них не без оснований видят ранних провозвестников со­циального христианства на ветхозаветной основе. Но дух про­рочества не угас в христианской церкви.

На протяжении многовекового существования христианской церкви, особенно в XIX в., и на Востоке, и на Западе возника­

Глава 20. Россия в XX в.

ют опыты проповеди социального христианства. В России сюда можно отнести деятельность группы славянофилов, архиманд­рита Феодора (Бухарева), Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого, В. С. Соловьева, особенно Н. Ф. Федорова. Сюда же Булгаков относил и свои книги, в частности «От марксизма к идеализму» (1903), «Два града. Исследование о природе общественного идеала» (1911), «Философия хозяйства» (1912) и др.

Правовые взгляды Булгакова наиболее компактно изложены в статье «О социальном идеале» (От марксизма к идеализму). Он отвергает в корне как фальшивое мировоззрение ту пози­цию, которая отрицает роль правовых гарантий и которая столь характерна для «старых славянофилов». В марксизме он видит «попытку отрывать мораль от социальной политики, принеся первую в жертву последней». Его осуждению подверглось также византийско-монашеское понимание соотношения политики и морали в учении Льва Толстого. В последнем Булгаков усмот­рел тенденцию ограничиваться лишь «отрицательными запове­дями неучастия во зле, без положительного требования борьбы со злом», что, естественно, сближает это учение с таким же «социально-политическим нигилизмом» византийско-монаше­ской доктрины.

В истолковании природы права Булгаков движется в русле идей и конструкций В. С. Соловьева: высшей нормой личной морали является заповедь любви к ближнему. «Примененное в качестве критерия социальной политики, это начало превраща­ется в требование справедливости, признание за каждым его прав. «Любовь к ближнему просто как человеку предполагает равное отношение ко всякой человеческой личности, чуждое всякого произвольно оказываемого предпочтения одному перед другими... Спор о социальных идеалах есть не что иное, как спор о справедливости и правильном понимании ее требова­ний».

Формула справедливости: каждому — свое. Тем самым за ка­ждой личностью признается «сфера его исключительного права и господства». Естественное право есть «правовое и социальное долженствование, это те идеальные нормы, которых в реальной действительности нет, но которые должны быть и во имя своего объективного долженствования отрицают действующее право и существующий уклад жизни. Критика права и социальных ин­ститутов есть неотъемлемая и неустранимая потребность чело­