Глава 13. Эпоха европейского Просвещения

выбора) отлична от разума, предполагает случайность, а не не­обходимость акта воли и в этом смысле противоположна абсо­лютной (метафизической) необходимости. При этом разум (с помощью соответствующих доводов) может детерминировать волю, но способом, который «склоняет, не принуждая». В этой связи Лейбниц считает удачным положение Аристотеля, что свободные действия — это такие действия, которые не просто спонтанны (случайны), но еще и вдобавок обдуманны.

Человек, обладающий свободой воли и разумом, как ма­ленький бог свободно действует в своем мире. «Поэтому, — за­мечает Лейбниц, — человек есть малый бог в своем собствен­ном мире, или в микрокосмосе, управляемом им на свой ма­нер; он творит в нем нечто удивительное, и его искусство часто подражает природе». Свободная воля людей проявляет себя по- разному и нередко приводит к большим прегрешениям. При этом человек испытывает зло по мере своей вины и подвергает­ся наказанию, но Бог своим удивительным искусством превра­щает все прегрешения этих малых миров в величайшее украше­ние своего великого мира.

Подобные положения, подчеркивает Лейбниц, следует рас­сматривать не только как приятные и утешительные, но и как вполне истинные. Тем более что в универсуме нет ничего ис­тиннее счастья и приятнее истины. «К довершению красоты и общего совершенства Божественных творений, — отмечает он, — следует признать, что во всей вселенной совершается из­вестный непрерывный и свободный прогресс, который все больше продвигает культуру. Так, цивилизация с каждым днем охватывает все большую и большую часть нашей земли. И хотя верно, что некоторые ее части дичают или же разрушаются и подавляются, но... эти разрушения и падения способствуют достижению более высокой цели». И в этом бесконечном раз­витии и движении к более высоким ступеням совершенства и культуры нет какого-либо предела для прогресса.

С этих оптимистических позиций Лейбниц защищает пре­дустановленную гармонию этого лучшего из миров от разного рода его пессимистических оценок и трактовок. Так, он считает преувеличением положение французского философа П. Бейля о том, что человек зол и несчастен, что всюду тюрьмы и больни­цы, а история — это лишь собрание преступлений и несчастий рода человеческого. На самом деле, замечает Лейбниц, в жизни людей несравненно больше добра, чем зла, как несравненно

351

больше домов, чем тюрем. Заблуждение историков, подчерки­вает Лейбниц, состоит в том, что они обращают внимание больше на зло, чем на добро, между тем как главная цель исто­рии, равно как и поэзии, состоит в том, чтобы посредством примеров учить благоразумию и добродетели и изображать по­рок в таком виде, чтобы это возбуждало отвращение и позволя­ло или помогало избежать его.

В русле своего учения о предустановленной гармонии Лейб­ниц трактовал историю (священную и гражданскую) как актуа­лизацию, развертывание и выражение Божественного замысла. «История, — писал он, — есть зеркало Божественного провиде­ния и представляет нам Бога облеченным нравственностью, по­скольку Он проявляет себя не только как первоисточник (принцип) вещей (как в метафизике и в математике), не только как изобретатель удивительных машин (как в физике), но и как управитель духов в этом мировом государстве. И проявляет Он себя так, как будто он один из наших близких, т. е., следова­тельно, некий Дух, к нам наилучшим образом расположенный; таким образом Он раскрывает человеческому роду свою беско­нечную благость и в отношении руководства империями, и в отношении сокращения наших путей к спасению... Граждан­ская история, в которую я включаю и современную, указывает на Его неограниченную волю».

Власть земных правителей Лейбниц уподобляет власти Бога в «мировом государстве». «Бог, как зиждитель всякого поряд­ка, — писал он, — управляет всем своею невидимою десницею мудро и законно. Боги этого мира, представляющие образчик божьего могущества, должны устроить свое правление по обра­зу небесной державы, если хотят за свои большие труды насла­ждаться процветанием своего государства».

С этих же позиций своей рационалистической теологии Лейбниц замечает, что «человеческие законы» должны служить «как бы ограждением для божественного закона, чтобы отвра­тить нас от порочных устремлений, приучить к добру и сделать для нас добродетель обычной». Это, отмечает он, было целью Моисея и других хороших законодателей, а также Иисуса Хри­ста.

Однако вопросы государственной власти и законов Лейбниц, имея в виду тогдашнее деление наук по четырем профессиям и факультетам (теологии, юриспруденции, медицины и филосо­фии), относит к предмету юриспруденции, а не теологии. Более