Глава 20. Россия в XX в.

зависящих от государства, о свободе не только как свободе в обществе, но и свободе от общества, безграничного в своих притязаниях. Бенжамен Констан видел в этом отличие пони­мания свободы в христианский период истории от понимания ее в античном греко-римском мире». В этой связи Бердяев ссылается и на средневековое христианское сознание, которое, опираясь на абсолютное, божественное по своему происхожде­нию, значение естественного права, не признавало безусловно­го подчинения подданных власти, допускало сопротивление тиранической власти и даже тираноубийство. «Средневеко­вье, — отмечает он, — признавало в ряде христианских теоло­гов, философов и юристов врожденные и неотъемлемые права индивидуума... В этом средневековое сознание стояло выше современного. Но сознание это было противоречивым. При­знавалась смертная казнь еретиков. Рабство считалось послед­ствием греха вместо того, чтобы считать его грехом».

Также и французская Декларация прав человека и гражда­нина, отмечает Бердяев, есть изъявление воли Бога: «Деклара­ция прав Бога и декларация прав человека есть одна и та же дек­ларация». «В действительности, — подчеркивает он, — неотъем­лемые права человека, устанавливающие границы власти общества над человеком, определяются не природой, а духом. Это духовные права, а не естественные права, природа никаких прав не устанавливает... Такую же ошибку делали, когда совер­шали революцию во имя природы; ее можно делать только во имя духа, природа же, т. е. присущий человеку инстинкт, соз­дала лишь новые формы рабства».

Под правом в философии Бердяева, таким образом, имеются в виду лишь духовные неотчуждаемые права человека — «субъек­тивные права человеческой личности»: свобода духа, свобода совести, свобода мысли и слова. Эти неотчуждаемые субъек­тивные права и свободы он называет также «идеальным пра­вом».

Отношение Бердяева к позитивному праву столь же негатив­ное, как и к государству. «Государство, — подчеркивал он, — стоит под знаком закона, а не благодати». Поэтому закон так же греховен, как и власть. В конфликте между реальной силой и требованиями «идеального права» (неотчуждаемых прав челове­ка) государство всегда решает и действует с позиции реальной силы. Выражением этого силового начала является «принуж­дающий закон» государства, который характеризуется Бердяе­

861

вым как «противоположение свободе». Позитивное право («при­нуждающий закон») трактуется им как орган и орудие государ­ства, как фактическое выражение его неограниченной власти; оно «есть слишком часто ложь и обман — это законность, по­лезная для некоторых человеческих существ, но далекая и про­тивная закону Божьему».

Противопоставляя государству и его закону «идеальное пра­во», Бердяев писал: «Право есть свобода, государство — наси­лие, право — голос Божий в личности, государство — безлично и безбожно». Под «безличностью государства и закона» при этом он имеет в виду их абстрактно-всеобщий характер: «Госу­дарство не знает тайны индивидуального, оно знает лишь об­щее и отвлеченное. И личность для него есть общее... Государ­ство еще может признать отвлеченное субъективное право че­ловека и гражданина, да и то неохотно, но никогда не признает индивидуальных, неповторимых, единичных, качественно свое­образных прав отдельной личности с ее индивидуальной судь­бой».

Эти и аналогичные негативные суждения Бердяева о госу­дарстве и законе свидетельствуют о том, что он неосновательно критикует их за то, что составляет их сущностное своеобразие и вместе с тем их величайшую ценность — абстрактно-всеобщий принцип формального равенства, равное отношение ко всем людям, абстрагированное от их различий и т. д. Ведь только благодаря этому, собственно говоря, и возможна в этом мире свобода людей — свобода в форме правового закона, призна­ваемая, утверждаемая и защищаемая правовым государством. Что же касается неповторимых единичных прав отдельных лиц, за игнорирование которых Бердяев критикует государство и за­кон, то очевидно, что речь идет, юридически говоря, об инди­видуальных привилегиях (в духе аристократического отрицания формально-правового равенства).

Оправдывая свои экзистенциалистские представления о сво­боде, Бердяев замечает, что разделяемое и защищаемое им «ге­роическое понимание свободы противоположно старому либе­ральному пониманию свободы». Но это «героическое понима­ние свободы» отрицает всеобщность права, правовое равенство, правовую справедливость и в целом правовую (и государствен­но-правовую) форму свободы. Так, он утверждает, что «свобода скорее аристократична, чем демократична», и в этом русле (в стиле Ницше, хотя и с иных позиций) атакует равенство и