Глава 17. Россия в XIX в.

доли зла, тогда как интерес собственно нравственный относит­ся непосредственно не к внешней реализации добра, а к его внутреннему существованию в сердце человеческом».

Также и здесь, подчеркивает Соловьев, нет противоречия между нравственным и юридическим законом. Требование нравственного настроения не только не исключает внешних поступков, но даже и предполагает их как свое доказательство и оправдание. В свою очередь, предписание юридическим зако­ном определенных действий нисколько не отрицает соответст­вующих им внутренних состояний, хотя и не требует их непре­менно.

В-третьих, различие между нравственностью и правом со­стоит в следующем. Нравственный закон предполагает свобод­ное и добровольное исполнение нравственных требований, и всякое принуждение (физическое и психологическое) здесь не­желательно и невозможно. Напротив, внешнее осуществление требований юридического закона допускает прямое или косвен­ное принуждение, так что принудительный характер такого за­кона является необходимостью.

Общий вывод Соловьев формулирует так: «Соединяя вместе указанные три признака, мы получаем следующее определение права в его отношении к нравственности: право есть принуди­тельное требование реализации определенного минимального доб­ра, или порядка, не допускающего известных проявлений зла».

Таким образом, право, согласно Соловьеву, — это выраже­ние принудительной нравственной справедливости. Требование принудительной справедливости, составляющее окончательный существенный признак права, по словам Соловьева, «коренит­ся всецело в идее общего блага или общественного интереса — реализации добра или требования, чтобы справедливость не­пременно становилась действительным фактом, а не оставалась только субъективным понятием, ибо только фактическое ее бы­тие соответствует принципу альтруизма или удовлетворяет ос­новное нравственное чувство жалости».

Степень и способы реализации добра с помощью права зави­сят от состояния нравственного сознания общества и от других исторических условий. «Таким образом, — писал Соловьев, — право естественное становится правом положительным и фор­мулируется с этой точки зрения так: право есть исторически подвижное определение необходимого принудительного равно­

633

весия двух нравственных интересов — личной свободы и обще­го блага».

В этой связи Соловьев отмечает как «консерватизм в праве», так и «прогресс в праве, или неуклонное тяготение правовых положений к правовым нормам, сообразным, хотя и нетожде­ственным с нравственными требованиями».

Взаимосвязь нравственности и права, одинаково необходимая для них обоих, в целом выглядит в трактовке Соловьева сле­дующим образом: между идеальным добром и злой действи­тельностью есть «промежуточная область права и закона, слу­жащая воплощению добра, ограничению и исправлению зла. Правом и его воплощением — государством — обусловлена действительная организация нравственной жизни в целом че­ловечестве». Без права нравственная проповедь, лишенная объ­ективной опоры в реальном мире, осталась бы только невин­ным пустословием, а само право, при полном отделении его формальных понятий и учреждений от их нравственных прин­ципов и целей, потеряло бы свое безусловное нравственное ос­нование и в сущности уже ничем более не отличалось бы от произвола.

Для того чтобы человек был нравственно свободным и сво­бодно стремился к нравственным вершинам, ему, замечает Со­ловьев, должна быть предоставлена и «некоторая свобода быть безнравственным. Право в известных пределах обеспечивает за ним эту свободу, нисколько, впрочем, не склоняя пользоваться ею». Так, право в интересах личной свободы дозволяет людям быть злыми, не вмешивается в их свободный выбор между доб­ром и злом, но в интересах общего блага право препятствует злому человеку стать злодеем, опасным для самого существова­ния общества. «Задача права вовсе не в том, чтобы лежащий во зле мир обратился в Царство Божие, а только в том, чтобы он — до времени не превратился в ад». Такой ад грозит челове­честву с двух сторон: нарушение правильного равновесия между личным и общим интересом в пользу личного произвола, раз­рушающего общественную солидарность, грозит «жгучим адом анархий», а нарушение в пользу общественной опеки, подав­ляющей личность, грозит «ледяным адом деспотизма».

С этим связана высокая оценка Соловьевым роли и значе­ния юридического закона (т. е. позитивного права) как обще­признанного и безличного определения права и должного рав­новесия между частной свободой и благом целого. При этом