Глава 13. Эпоха европейского Просвещения

она в преобладающей мере будет зависеть от самого осуществ­ления власти, которое в данном случае в основном предостав­ляется благоразумию и правильному усердию министров госу­дарства. Вся польза и потенция законов зависит от них. Без них ваше государство общей пользы будет выглядеть не лучше, чем оставшийся только на бумаге план действий. И уж точно не бу­дет «живой, действенной, эффективной конституцией».

В «Рассуждениях о причинах современных разногласий» он уточнит: «Законы достигают совсем немногого. Учреждайте свою правительственную власть, как вам угодно, только беско­нечно большая часть в этом деле должна будет определяться са­мим осуществлением властных полномочий, которые, в свою очередь, предоставлены в значительной мере благоразумию и честности государственных министров. Даже польза и потенция законов всецело зависят от них. Без них ваша Республика зна­чит не больше чернового наброска на бумаге и отнюдь не явля­ется живой, активной, эффективной конституционной органи­зацией».

«Рассуждения» были изданы в ноябре 1790 г. Первое изда­ние памфлета, оцененное в 5 шиллингов, быстро разошлось и затем, на протяжении года, появилось еще 10 его переизданий. Общественная реакция была позитивной. Старый недруг Бёрка английский король назвал «Рассуждения» очень хорошей кни­гой. Откликнулись и в других странах Европы. Перевод книги на французский язык сделал сам король Людовик XVI. Количе­ство критических откликов также поражает своим обилием. Наиболее известным из них стал памфлет Т. Пейна под выра­зительным названием «Права человека» (отпечатан в начале 1792 г.).

Политические взгляды Бёрка чаще всего относят к консер­вативной традиции, однако его точнее было бы отнести к раз­ряду консервативных либералов. В его творчестве партийный политик сосуществует с философом, парламентский оратор — с блестящим литературным стилистом. В суждениях и обобще­ниях Бёрка хорошо просматриваются главные исторические разновидности фиксации политической мысли — от политиче­ского афоризма до логико-понятийной конструкции или со­циологического обобщения природы политического явления, института и процесса.

Одним из важных и действенных афоризмов, достойных не­устанного повторения, с тем чтобы превратить это изречение в

421

пословицу, он считал следующий: «Нововведение не есть ре­форма». Он презрительно относился к умственным способно­стям вождей французской революции, но весьма прозорливо предостерегал от опасности их недооценки. Позднее он писал: «Я держусь хорошего мнения о способностях якобинцев: не то чтоб я полагал их людьми большой природной одаренности, чем иных, но сильные страсти пробуждают способности, они не терпят, чтобы от человека пропала хоть кроха. Дух предпри­имчивости позволяет лицам этого сословия полностью исполь­зовать всю их природную энергию» (Первое письмо о мире с цареубийцами, 1796).

В последнем абзаце «Рассуждения» он напишет: «Я меньше всего желал бы изложенные здесь суждения навязать как мои мнения, а не предложить их как плод моих длительных наблю­дений и глубокого беспристрастия. Они исходят от человека, который не был ни орудием власти, ни льстецом величия и не желает последними своими поступками дать неверное пред­ставление о смысле своей жизни. Они исходят от человека, почти все публичные усилия которого были направлены на борьбу за свободу других; от человека, в груди которого нико­гда не загорался длительный или пылкий гнев ни по какому иному поводу, кроме того, что он воспринимал как тиранию; от человека, отрывающего драгоценные часы времени, кои по­святил он вашим делам, от своей доли участия в усилиях чест­ных людей по дискредитации пышно процветающего угнете­ния...»

Двумя главнейшими идейными противниками Французской революции на континенте стали Жозеф Мари де Местр (1753— 1821), савойский дворянин, и граф Луи Габриель Амбруаз де Бо- нальд (1754—1840). Местр имел склонность к мистике и обла­дал незаурядными способностями изящно формулировать свои мысли, в то время как де Бональд питал склонность к резонер­ству и был особенно чутким к социальной проблематике. По­следний в работе «Первоначальное законодательство» (1802) разоблачал машинизм и материализм школы Адама Смита и сделал такой вывод: «чем больше в машинизированном госу­дарстве делается для производительной деятельности человека, тем больше становится людей, которые сами являются не чем иным, как машинами».

При всем различии между этими двумя критиками идей ре­волюции и светского либерального мировосприятия их объеди­