Глава 10. Русская политико-правовая мысль в XI—XVII вв.

поскольку самовластие царей рождает, в свою очередь, и само­властие подданных, ввергнувших страну в жесточайшую смуту, едва не принесшую ей гибель.

По мнению Тимофеева, именно вследствие нарушения пра­вил замещения престола страной незаконно и злокозненно правили лица, совершенно не подходящие для царского венца и державного скипетра.

Следует при этом отметить, что Тимофеев высоко оценивал государственный ум Бориса, отмечая, что «он был силен в управлении царством», хотя «от рождения и до смерти не про­ходил буквенного учения», тем не менее «в земных делах был полон справедливости и благоразумия». Сравнивая его с други­ми царями, бывшими на Руси, Тимофеев приходит к выводу, что «их разум лишь тень по сравнению с его (Бориса. — Н. 3.) разумом». Автор «Временника» утверждает, что в его словах «не слава властолюбцу», а только справедливая оценка способно­стей Бориса. Главный упрек Тимофеева заключался в обвине­нии Бориса в самовольном, как он считал, и дерзком захвате высочайшей власти. Он называет Годунова «рабоцарем», пола­гая, что при родословии последнего «глупо и недостойно» даже мечтать «подняться на такую высоту». Именно в этом смысле он характеризует Бориса Годунова как властолюбца и «наскака- теля на царский трон». Шуйского Тимофеев также рассматри­вает как «самовенечника», поставленного на царство «не по об­щему от всех городов Руси собранному народному совету, но по своей воле». «Случайно и спешно» он был «поставлен царем великой Руси». «Самовенечник» Василий Шуйский управлял страной «по-мучительски, а не по-царски» и был так непопуля­рен у народа из-за своих личных качеств («был в плену у скот­ских страстей»), что вся Россия «волновалась ненавистью к не­му», и в результате этого венценосца постигло «бесчестное низ­вержение».

Лжедмитрия Тимофеев не воспринимает как самостоятель­ного претендента на русский престол, а только как выразителя Божественной воли, наказывающей страну, допустившую к власти Годунова. Для свержения этого «мнимого и временного царствия» и был провиденциально послан Лжедмитрий — «не столько на нас, сколько для того, чтобы поразить страхом вла­столюбца». «Гришкино» (Лжедмитрия I) венчание на царство Тимофеев рассматривает как незаконное, совершенное при от­сутствии благодати, усматривая в действиях самозванца лишь

275

продолжение цепи событий, направленных на незаконный за­хват трона.

Выборное учреждение верховной власти, по мнению Тимо­феева, не просто единоразовое действие, а определенная систе­ма организационных мероприятий, предусматривающая поря­док образования и реализации высших властных полномочий в стране.

Наилучшей формой правления Тимофеев считает сословно­представительную монархию. В этом отношении он продол­жает политическую линию, намеченную Максимом Греком, Ф. Карповым, Зиновием Отенским, И. С. Пересветовым и А. М. Курбским, но у него она получила более обстоятельную аргументацию. Тимофеев много и упорно думает о форме ор­ганизации общественного мнения и его роли в органичении произвола властителя. Употребляемые им термины «народ», «всенародное множество», «народное голосование», «Вселюд- ский собор» свидетельствуют о желании мыслителя утвердить право широкого сословного представительства. В такой орга­низации власти Тимофеев усматривает не только определен­ную степень ограничения произвола верховного властителя, но и форму выражения общественного мнения, сплачивающе­го народ и дающего ему силу противостоять беззаконию и не­справедливости. Отсутствие представительных форм правле­ния мыслитель воспринимает как свидетельство политической отсталости страны. «Всенародное» участие в политической жизни государства обеспечивает согласие народа и способно действенно предотвращать внутренние и внешние невзгоды. Так, он полагает, что страна избежала бы иноземных вторже­ний поляков и шведов в том случае, если бы действовал «Вселюдский собор», который мог бы своевременно внести из­менения в политику государства.

Наличие такого собрания не исключает необходимости и в более узком правительственном учреждении, состоящем из лю­дей, имеющих специальную квалификацию в делах управления страной и выполняющих роль непосредственных помощников царя. Тимофеев выступил с развернутой аргументацией в поль­зу профессиональной государственной деятельности. Он осуж­дал царя Бориса за возвышение людей, не имеющих навыка к ведению государственных дел, становившихся в силу отсутст­вия у них знаний и практического опыта плохой и подкупной администрацией.

Тимофеев подробно осветил тему «плохих советников» и «злого совета».

В своих теоретических схемах он четко различает такие по­нятия, как самодержавие и самовластие. Самодержавие (едино­державие) связывается им скорее с формой государственного устройства, а самовластие трактуется как произвольный неза­конный способ реализации высших властных полномочий и оценивается как тяжкий грех властителя, законопреступный по своей природе. Причем Тимофеев осуждал как самовластие ца­рей законных, так и «наскочивших на трон».

Особое внимание Тимофеев уделяет разоблачению тираниче­ского правления Ивана IV, которое, по его мнению, и положило начало развитию порочного и пагубного для страны самовла­стия.

В опричных мероприятиях он, современник событий, видел «замысел презельной ярости против рабов своих», в результате реализации которого вся страна «зашаталась», а царь так «воз­ненавидел все города земли своей», что «в гневе своем разделил единый народ на две половины, сделав как бы двоеверным... а всякое царство, разделившееся в себе самом, не может усто­ять».

В этих событиях Тимофеев усматривал первоначальные при­чины развернувшейся в конечном итоге Смуты, поскольку он полагал, что в исступлении ума Иван натравливал одну полови­ну населения на другую, при этом «многих вельмож своего цар­ства, расположенных к нему, перебил, а других прогнал от себя в страны иной веры...». Перестал без всяких к тому оснований доверять своему народу и, напротив, начал проявлять большую склонность к иноземцам, «отдавая себя в их руки», в результате чего «все тайны его были в руках варваров и что они хотели, то с ним и творили... он сам себе был изменником». Сеял повсюду необоснованный страх и трепет своими опричниками, ненави­димыми народом. Опричники, уподобленные «бесовским слу­гам», несли смерть повсюду, наводя ужас только одним своим видом. Особенно пострадал от опричнины Новгород, который никогда от иноземных врагов не видел такого разорения и по­ругания, сколько зла и страданий причинил ему поход Ива­на IV. В результате город был разорен, а люди перебиты.

Насилие сковало народ, а страх был так велик, что никто не смел выступить в защиту истины. Люди стали рабски послуш­ными, «малодушными, на каждый час изменчивыми»; произо­

277

шел полный переворот всех нравственных понятий под воздей­ствием страха и насилий: «все честное всячески переменялось на бесчестное, а бесчестное, наоборот, — как раз в несвойст­венную и противоположную ему ризу оделось». Ужас в равной мере овладел всеми сословиями страны. Тимофеев критикует бояр и высшее духовенство, дворян («лжевоинов») и своекоры­стных купцов за их пренебрежение к общегосударственному интересу, за их общественно-политическую пассивность, выра­зившуюся в овладевшем ими «страшивстве» и «бессловесном молчании» в ответ на все злодеяния, обрушившиеся на страну. «Бессловесное молчание» всего народа от мала до велика по­зволяло совершаться злодеяниям и в дальнейшем.

Употребляя излюбленную в русской публицистике формулу о наказании народа и страны за их же грехи, Тимофеев главны­ми из них считал именно «бессловесное молчание». «За какие грехи, — спрашивает он, — не бессловесного ли ради молчания наказана земля наша, славе которой многие славные завидова­ли?.. Бог карает людей, когда народ не находит мужества прекра­тить злодейства».

Тимофеев осуждает соотечественников, которые переносили злодейства и беззакония «как бы ничего не зная, покрывшись бессловесным молчанием и как немые смотрели на все случив­шееся». Он в какой-то мере понял, что этот результат связан с чрезмерной сакрализацией царской власти, хотя как средневе­ковый человек не мог полностью освободиться от влияния этих глубоко вошедших в официальную политическую идеологию положений, определяющих царя как наместника Бога на земле. Тем не менее, придя к выводу о необходимости хотя бы «вма- ле» и с осторожностью («в прикровении словес») разоблачать тираническое правление и самого тирана, его осуществляюще­го, Тимофеев если и не снял, то значительно приоткрыл этот покров сакральности. Так, против всех утвердившихся в поли­тической доктрине принципов, он приходит к мысли о необхо­димости раскрыть весь «стыд венца» Ивана IV, полагая, что это пойдет на пользу отечеству и в назидание потомкам.

Произвол властей должен вызывать протест со стороны под­данных, которые через него реализуют свой гражданский долг. Так, подданные обязаны протестовать против правления царя, охваченного «презельной яростью» и пламенем гнева, способ­ного убивать неповинных и разрушать целые города. Недопус­тимо, чтобы царский престол занимал (даже по праву наследо­

вания) царь, в сердце которого вечно горела бы нетушимая «яз­ва мести», толкавшая его выступать в отношении своих подданных в качестве «миро и рабоубителя».

Злонамеренность власти он усматривает прежде всего в по­кушении на физическую, правовую и имущественную безопас­ность личности, а также в формах внесудебной расправы с под­данными — в нарушении всего порядка государственной и об­щественной жизни. Гражданский долг подданных выражается в праве народа на оказание сопротивления подобной власти.

Дьяк обсуждает не только вопрос о необходимости оказания сопротивления злонамеренной власти, но и формах его организа­ции. По-видимому, он не отрицает и тайных мероприятий. Так, умысел на действенное оказание сопротивления царют-злодею, нарушающему законы, он называет «тайномыслием», а его реа­лизацию предполагает осуществлять через посредство создания тайных собраний («таемых вещей совета»). «Тайный совет» сле­дит за соблюдением «уставов» (законов), не допуская их нару­шений ни словом, ни делом. Теоретическим оправданием по­добных действий служит иосифлянский тезис о необходимости установления различий между понятием царского сана и персо­ной, его носящей. Почти дословно следуя за формулировкой Иосифа Волоцкого, Тимофеев повторяет, что царь только «по достоинству власти приближается к Богу», оставаясь по своей природе человеком, и царский сан не пострадает от того, что обуреваемый жесточайшими пороками властитель будет огра­ничен в своих действиях подданными, а в чрезвычайных случа­ях — даже убит. Так, дьяк предполагает, что «жестокий» и «пре- зельный» тиран Иван IV был убит: «некоторые говорят, что приближенные раньше времени погасили жизнь грозного царя, чтобы сократить его ярость». Притом тираноубийство не было противно Богу, который допустил его, и смерти этого властите­ля радовались не только свои подданные, но и другие страны, которые также страдали от его злобы.

Такая схема рассуждений дает все основания для вывода о том, что мысль о праве на оказание сопротивления злонаме­ренному властителю, законопреступному в своей практике реа­лизации власти, была Тимофеевым не только воспринята, но и развита. Намеки Иосифа, продолженные Курбским, были раз­работаны Тимофеевым, который воспринял идею, расширил ее социальную и политическую базу, ввел новую терминологию для выражения своих взглядов.

279

Дьяк воспринял классификационные принципы законодатель­ства, разработанные в трудах Максима Грека, Зиновия Отен- ского, А. Курбского. В его терминологии часто встречаются та­кие слова, как «естественный закон» и «уставной закон» (под последним он понимает нормы положительного права). Тимо­феев подчеркивает, что естественные законы (иногда он назы­вает их «разумными», понимая их как требования здравого ра­зума) «некасаемы» людьми, поскольку эта категория вечная и неизменная. Видимо, он, как и Курбский, исходит из представ­ления о незыблемости естественно-правовых положений, отра­жающих вечно справедливое и разумное начало. «Уставные за­коны», на основании которых организована общественная жизнь, должны соответствовать естественным. К «уставному за­конодательству» Тимофеев относит все действующее законода­тельство (начиная с «первых самодержавных царей уставов»).

Тимофеев обращает внимание и на технику обеспечения ис­полнения «уставных законов», т. е. положительного законода­тельства. В его правопонимании понятие преступления тради­ционно осмысливается как нарушение правды-закона и часто .обозначается термином «неправда». Так, предполагаемое убий­ство царевича Дмитрия он везде характеризует как совершение «неправды». Понимание термина «правда» у него имеет явную тенденцию к расширению юридических границ за счет включе­ния в его содержание нравственных категорий. Проявлениями «неправды» являются все виды нарушения закона, а также без­нравственные поступки (с точки зрения религии). В числе по­хвальных действий Бориса Годунова он называет «бескорыст­ную любовь к правосудию», пресечение «насилований» и «не­лицеприятное искоренение всяческой неправды».

Тимофеев обстоятельно и последовательно проводит мысль о том, что в основу всей государственной практики должен быть положен «законный и нормальный порядок», и прежде всего царский престол должен замещаться «законно» и «свято­лепно». Нарушение закона в этом главном основании государ­ственной жизни ведет к повсеместному падению уважения ко всем уставам верховной власти. Тимофеев приходит к мысли о небезопасности для государства нарушения законов, предвидя за этим тяжкие последствия для страны и ее народа. Сам вер­ховный глава государства — царь, несомненно, ограничен не только Божественными и естественными законами, но и «ус­тавным законодательством».

10. История полит, и прав, учений

Особенностью его политических взглядов является не только всесторонняя критика тиранического правления и тех обстоя­тельств, благодаря которым оно стало возможным, но и опреде­ление сущности такого правления как беззаконного. Мучитель- ская власть (тираническая), по определению Тимофеева, — это власть, прежде всего, законопреступная. Юридический характер такого анализа очевиден.

Подобные взгляды получили распространение приблизи­тельно в этот же период на Западе в так называемых тирано­борческих трактатах. Неизвестно, был ли знаком с ними Тимо­феев, но знаменательно, что идентичные историко-политиче­ские условия вызвали появление однотипных по содержанию идей.

В лучших прогрессивных традициях политической мысли разрешает Тимофеев и проблемы войны и мира. Отмечая похва­лой царствование Федора Иоанновича, Тимофеев особо выде­ляет мирный курс политики этого царя, когда русская земля «не подвергалась нашествию врагов и пребывала в изобилии и мире со всеми окружающими... при полном мира жительстве воины свои шлемы расковали на орала и мечи на серпы».

С патриотическим чувством приветствует он избрание Ми­хаила Федоровича как исконно русского человека, похвально отмечая также принятый им курс мирной политики.

В ряду произведений, отразивших Смуту, «Временник» Ти­мофеева занимает ведущее место. Он интересен позицией авто­ра, являвшегося крупным чиновником государства, и теми по­литическими идеями, которые в нем широко представлены и разработаны на уровне довольно высокой политико-юридиче­ской культуры и квалификации. Ему удалось не только сфор­мулировать «политические принципы» (В. О. Ключевский), но и предложить способы их наиболее вероятной реализации. Большая заслуга дьяка в истории политических учений заклю­чается в постановке вопроса о гражданской ответственности все­го народа и его отдельных представителей за судьбы страны и суверенной государственности.

Отдельные намеки, предположения, прогнозы в предшест­вующей политической теории вылились у Тимофеева в проду­манную систему, предусматривающую разнообразные возмож­ности формирования сословно-представительной монархии. Он не только утверждал необходимость ее установления, но и