Глава 13. Эпоха европейского Просвещения

няло много сходного, в частности возвышение эмпиризма над рационализмом, общества над индивидом и порядка над про­грессом. Вслед за Э. Бёрком они подвергли осмеянию претен­зии рационалистов XVIII столетия разрешать социально-поли­тические проблемы с помощью абстрактных норм и правил без обращения к опыту. Столь же неприемлемым для них было представление об абстрактном человеке, поскольку его на са­мом деле не существует. В «Размышлениях о Франции» (1797) Местр предостерегал об опасности устанавливать для такого «человека» законы, учреждать письменную конституцию и дек­ларации прав.

Слово «природа» оба философа вслед за Бёрком толкуют вполне определенно: естественная политика (в отличие от ис­кусственной, рационалистической) для них коренится в истории.

«Я признаю в политике лишь одну неоспоримую власть, кото­рая суть история, а в делах религиозных одну нерушимую власть, которая есть власть Церкви», — утверждал Бональд в работе «Теория политической и религиозной власти в граж­данском обществе» (1796). Для него характерна и своеобразная полусхоластическая-полусоциологическая игра в понятия. Опираясь на богословский догмат троичности, он провозгла­шал, что все в мире — в природных и социальных явлениях — распадается на три элемента: причину — орудие — следствие. В делах общественных эта триада предстает в таком наборе элементов: власть — слуга — подданный. В частности, в госу­дарстве она имеет такой вид: верховный правитель (власть) — дворянство (слуги) — народ (подданные). В семье троичность предстает в виде мужа (власть) — жены (слуга) — детей (под­данные) .

Для того и другого не индивиды образуют общество, а об­щество их конституирует, и потому индивиды существуют в обществе и ради этого общества, а не наоборот. В итоге инди­виды обладают не правами, а только обязанностями по отно­шению к обществу. Эта своеобразная религия общества преоб­разуется в религию государства. Само государство становится священным, правительственная власть устанавливается на тео­кратических основаниях, повиновение всегда оправдывается. При этом, согласно Местру, сама природа католицизма пре­вращает его в самого ревностного пособника и охранителя всех правительств.

423

Опираясь на теократические представления, Местр оправ­дывал инквизицию и антипротестантизм, а Бональд — рабство. Порядок, согласно их трактовке, вырастает из единой веры и ведет к единой власти и тем самым к сплочению общественно­го организма. Порядок они представляли себе в виде иерархии. Самой естественной для человека правительственной властью они считали монархию, суверенитет которой является единым, нерушимым и абсолютным. Из всех монархий самой деспоти­ческой и самой нетерпимой, по мнению Местра, является на­родная монархия.

Вслед за средневековыми богословами и юристами Местр рассматривает государство как некий целостный организм, тре­бующий единой направляющей воли. Эта воля не может быть во­площена в коллективном органе. Демократические процедуры дробят общество, разделяют его на группы и микрогруппы, что исключает процесс зарождения одухотворенного единства, но порождает единство временное и преходящее, организованное для насилия большинства над меньшинством. Государство есть не просто целостный организм, требующий единой направляю­щей воли (наследственная монархия), оно одновременно нрав­ственно-политическое единство, которое должно нести на себе знак божественной санкции и черпать силы в отдаленном про­шлом (нравах, религии, сложившихся политических отноше­ниях).

Идея единения напрямую связана с преемственностью, обеспечиваемой наследственной передачей власти (в монархии) и связью поколений граждан. Родина — это союз умерших, жи­вущих и еще не родившихся поколений. Союз этот делается осязаемым и понятным для каждого благодаря наследственной монархии и личности монарха. Законы, язык и нравы сущест­вуют на протяжении столетий, но они при этом меняются и потому не могут выполнять роль объединяющего нацию симво­ла. На эту роль подходит больше семейство, род, корни которо­го уходят в глубину веков. Фамилия монарха также отличается древностью своего происхождения, а оно предпочтительно должно быть окутано тайной и сопровождаться легендами. Та­инственное или необъяснимое выполняет в политике особую роль. Ведь сам себе человек не может объяснить, почему он любит свою родину. Когда такой ответ найден, говорить о пат­риотизме уже не имеет смысла. Так же дело обстоит и с кон­ституцией. Пока она неписана, она священна и почитаема. Ви­