Глава 17. Россия в XIX в.

предполагается, что требования нравственности вполне совпа­дают с сущностью права и между нравственностью и правом, при всем их различии, нет противоречий. «Поэтому, — замеча­ет Соловьев, — если какой-нибудь положительный закон идет вразрез с нравственным содержанием добра, то мы можем быть заранее уверены, что он не отвечает и существенным требова­ниям права, и правовой интерес относительно таких законов может состоять никак не в их сохранении, а только в их право­мерной отмене».

В русле такого правопонимания Соловьев выделяет три не­пременных отличительных признака закона (положительного права): 1) публичность, 2) конкретность и 3) реальную приме­нимость. Определяя конкретность закона как выражение в нем норм об особых, определенных отношениях в данном общест­ве, а не каких-то отвлеченных истин и идеалов, Соловьев кри­тикует законы, предписывающие воздерживаться вообще от пьянства, быть благочестивым, почитать родителей и т. п., и отмечает, что «такие мнимые законы представляют собою лишь неубранный остаток от древнего состояния слитности или сме­шанности нравственных и юридических понятий».

Из сущности права как равновесия двух нравственных интере­сов (личной свободы и общего блага), согласно Соловьеву, выте­кает, что общее благо может лишь ограничить личную свободу, но не упразднить ее. Отсюда он приходит к выводу, что зако­ны, допускающие смертную казнь, бессрочную каторгу и бес­срочное одиночное заключение, противоречат самому существу права.

Большое достоинство всего учения Соловьева состоит в том, что свое правовое понимание закона он распространяет и на правовое понимание публичной власти. В этом общеправовом русле он трактует государство как «воплощенное право» и пра­вовую организацию общественного целого, заключающую в се­бя полноту положительного права и единую верховную власть. При этом речь идет о «правовом государстве» с тремя различны­ми властями — законодательной, судебной и исполнительной. Соловьев при этом отмечает, что эти три власти — при всей не­обходимости их раздельности (дифференциации) — не должны быть разобщены и находиться в противоборстве, так как имеют одну и ту же цель: правомерное служение общему благу. Это их единство имеет свое реальное выражение в их одинаковом под­чинении единой верховной власти, в которой сосредоточивает­

635

ся все положительное право общественного целого. «Это еди­ное начало полновластия непосредственно проявляется в пер­вой власти — законодательной, вторая — судебная — уже обусловлена первою, так как суд не самозаконен, а действует согласно обязательному для него закону, а двумя первыми обу­словлена третья, которая заведует принудительным исполнени­ем законов и судебных решений».

В плане межгосударственных отношений Соловьев (в духе гегелевской трактовки этой темы) отмечает, что «над отдельны­ми государствами нет общей власти, и поэтому столкновения между ними решаются окончательно только насильственным способом — войною». С общенравственной точки зрения, пи­шет Соловьев, «война есть зло». Но это зло не безусловное, а относительное, т. е. такое зло, которое может быть меньше дру­гого зла и сравнительно с ним должно считаться добром. «Смысл войны, — пишет Соловьев, — не исчерпывается ее от­рицательным определением как зла и бедствия; в ней есть и не­что положительное — не в том смысле, чтобы она была сама по себе нормальна, а лишь в том, что она бывает реально необхо­димою при данных условиях».

Для приближения к прочному и доброму миру, по Соловьеву, необходимо внутреннее освоение идей христианства о единстве человечества и преодоление самого корня войны — вражды и ненависти между отдельными частями человечества. «В исто­рии, — пишет Соловьев, — война была прямым средством для внешнего и косвенным средством для внутреннего объедине­ния человечества; разум запрещает бросать это орудие, пока оно нужно, а совесть обязывает стараться, чтобы оно перестало быть нужным и чтобы естественная организация разделенного на враждующие части человечества действительно переходила в единство его нравственной и духовной организации».

В контексте христианских идеалов нравственной солидарно­сти человечества Соловьев подчеркивает «нравственную необ­ходимость государства» и определяет его «как собирательно-ор­ганизованную жалость».

В практическом выражении этот нравственный смысл госу­дарства как общей и беспристрастной власти состоит в том, что оно в своих пределах подчиняет насилие праву, произвол — за­конности, заменяя хаотическое и истребительное столкновение людей правильным порядком их существования, причем при­нуждение (заранее определенное, закономерное и оправданное)