Глава 18. Западная Европа в XIX в.

Маркс и Энгельс подвергли критике опубликованную в из­дании общества «Народная расправа» (рупор Бакунина) статью «Главные основы будущего общественного строя». В ней гово­рилось, что при новых порядках производственная, коллекти­вистская и личная жизнь людей станет объектом самого тща­тельного регулирования. При новых порядках «стремлением каждого будет производить для общества как можно более и потреблять как можно меньше; в этом сознании своей пользы для общества будет заключаться вся гордость, все честолюбие тогдашних деятелей». Маркс и Энгельс, критикуя эти пред­ставления, находят лаконичное определение, высвечивающее самую суть модели «главных основ будущего общественного строя», — «казарменный коммунизм». «Какой прекрасный об­разчик казарменного коммунизма! Все тут есть: общие столо­вые и общие спальни, оценщики и конторы, регламентирую - щие воспитание, производство, потребление, словом, всю об­щественную деятельность, и во главе всего, в качестве высшего руководителя, безымянный и никому не известный «наш ко­митет». Несомненно, это чистейший антиавторитаризм». Они осуждают сей коммунистический порядок, провозглашающий добродетелью жертвенность и аскетизм, подменяющий рацио­нальную организацию общественной жизни установлением контроля за каждым шагом членов общества, прячущий от глаз общественности, от трудящихся центральные учреждения вла­сти.

Однако остается неясным, как конкретно удастся, по Мар­ксу и Энгельсу, избежать пришествия «казарменного комму­низма», если пролетарии уничтожат мир частной собственно­сти, если в ходе коммунистической революции те, кому в ней нечего терять, кроме своих цепей, насильственно ниспроверг­нут весь существующий общественный строй. Ведь создатели «научного социализма» не предусмотрели конституирования в постбуржуазном обществе правового государства, отвергли принцип разделения властей; они ничего не говорили о необ­ходимости сохранения политического и идеологического плю­рализма, обещали в будущем преодоление «узкого горизонта буржуазного права» (а широкие горизонты какого-либо другого права не обозначили).

История — самый беспристрастный и мудрый Учитель — очень строго проэкзаменовала марксистское учение о государ­стве и праве на предмет его соответствия реальностям эпохи.

703

По итогам этого нелицеприятного экзамена сегодня происхо­дит глубокая переоценка ценности и актуальности данного уче­ния. Но как бы ни видоизменялись подходы к тем или иным взглядам Маркса и Энгельса на политику, государство, право, закон, как бы ни варьировались их оценки, одно остается несомненным: эти взгляды навсегда вошли в историю всемир­ной политико-юридической мысли, составляют ее солидный пласт. Они сыграли и играют значительную социальную роль. Без всестороннего постижения марксизма невозможно предста­вить истинной картины политической и духовной жизни мира

19. и XX вв.

9. Иеринг

Одной из самых заметных фигур европейской юриспруден­ции второй половины XIX столетия был германский правовед Рудольф фон Иеринг (1818—1892). Широкую известность при­несли ему такие труды, как «Дух римского права на различных ступенях его развития» (1852—1865), «Цель в праве» (1877— 1883) и «Борьба за право» (1872).

Однозначную характеристику творчества Иеринга дать труд­но, ибо оно неоднородно. Различают, в частности, два периода его творческой деятельности на поприще политико-юридиче­ской теории. Первый — примерно до середины 50-х гг. XIX в. В это время он придерживался установок «юриспруденции поня­тий», полагавшей главным своим делом выведение (дедукцию) конкретных правоположений из общих понятий, видевшей в понятиях основной источник знания. Сторонники данного на­правления в науке права считали (говоря словами Иеринга), что «понятия продуктивны, они комбинируются и производят на свет новые понятия». С таким направлением в правоведении Иеринг порывает. Второй период эволюции его взглядов начи­нается с середины 50-х гг. XIX столетия. Иеринг приступает к разработке «юриспруденции интересов». Теперь он вдохновляет­ся той мыслью, что культ логического для юриста-теоретика неуместен, поскольку правоведение не математика, и в нем приоритет должен принадлежать не логике. Не собственно ло­гика должна являться объектом правоведения, но жизненные ценности, реальные интересы людей. Иеринг все больше обра­щает внимание не на логические и даже не на психологические