Глава 20. Россия в XX в.

Однако подобные суждения Бердяева об отдельных позитив­ных аспектах государства и закона и возможностях согласова­ния требований права с государством и законом не получили у него последовательной концептуальной разработки и по суще­ству находятся в противоречии с основными принципами и по­ложениями его религиозно-философского учения о свободе. «Священная основа» права из-за своей нестыкуемости с посю­сторонним грешным миром не становится и в принципе не мо­жет стать (в рамках бердяевского христианского персонализма) реальной основой для земного государства и закона, их совер­шенствования и развития.

Восхваляемая Бердяевым правда христианского персонализ­ма (в том числе — свободы личности и ее неотчуждаемых прав), с пророческой бескомпромиссностью отрицающая зем­ной мир зла, в ее негативном отношении к государству и его закону (позитивному праву) во многих аспектах трудно отличи­ма от анархизма.

Бердяев постоянно открещивался от такого толкования его позиции и подчеркивал, что «отвержение государства как зла и неправды не есть отрицание всякой системы управления, вся­кой общественной организации и гармонизации жизни во имя положительных начал». Но то же самое может сказать и любой другой идеолог анархизма. Тем более, что и сам Бердяев, наря­ду со злом анархии, прямо признавал и правду анархизма: «В анархизме есть доля правды. Анархизм совершенно не при­меним к нашему грешному миру, который подлежит закону, и анархическая утопия есть ложь и прельщение. Но совершенную жизнь, Царство Божье можно мыслить лишь анархически, что и есть апофатическое мышление о Царстве Божьем, единствен­ное истинное, в котором устраняется всякое сходство с царст­вом кесаря, с царством этого мира и достигается отрешен­ность».

Но это апофатическое (отрицательное) религиозно-фило­софское мышление применительно к объективному миру (госу­дарству, закону и т. д.) как раз и означает его религиозно-фи­лософское отрицание, т. е. религиозный анархизм и его обос­нование. И если, отступая от этого, Бердяев все же признает в социально-прагматической плоскости (в виде вынужденной ус­тупки злому и грешному миру) определенную необходимость им же философски отвергаемых феноменов объективного мира, то это, как минимум, свидетельствует о непоследовательности