Глава 5. Цивилизация и культура в истории

75

123

данностью» . Мы вынуждены специально обратить внимание на опре­деление различными наблюдателями правопорядка, существовавшего в тюркских обществах, как «справедливого» (в данном ряду можно рас­сматривать и данные Геродота). К сожалению, по настоящее время в постсоветской литературе можно встретить восходящую к Ф. Энгельсу связь феномена «справедливого» правопорядка, права с «родовым стро­ем» в значении переходного от первобытности к вторичной формации. Необходимо отметить, что сравнительные исследования в XX веке (в частности, по проблеме синергии в примитивных и модернизирован­ных обществах¹²⁴) показали ошибочность указанного подхода.

Ибн Хассул также отмечал как антропологические качества, так и особенности концептуальной системы: «...в мире нет людей более стой­ких и более настойчивых в достижении целей. Аллах сотворил их подоб­ными львам, с широкими лицами, приплюснутыми носами, огромными руками, озорным характером. Однако редко, но бывает у них изящный стан, узкое лицо и большие красивые глаза. Они силой добывают себе пищу, но отказываются от предосудительных дел. В войске, состоящем из различного воинства, наказание одного воина сдерживает остальных и

усмиряет всех. Их же не остановит отдельный окрик, если не окрикнуть

125

всех, и не удержит наказание одного, если не наказать остальных» .

В последнем отношении также познавательны данные о рабстве: «...если кто из них попадает в плен, то не успокаивается, пока его хозяин не будет делить с ним еду, питье, одежду и верховое животное. В своей службе он никогда не падет так низко, как другие невольники, принуж­денные в плену подметать дом, ходить за лошадьми и выполнять другую подобную работу, на которой используются остальные невольники, ко­торых постиг позор неверия и настигла карающая рука. В отличие от то­го, какими мы находим индийцев, румийцев, армян или других рабов, невольничье положение тюрков всегда имело ограниченную силу и оп­ределенные пределы. Избавившись от оков, тюрок не будет чувствовать себя удовлетворенным, пока не станет во главе войска или удостоится быть хаджибом (высший военный чин в гвардии исламских государств. - 3. Е., А. Е.) либо командиром крупного отряда и влиятельным военачаль­

¹²³ Таскин. Цит. по: Кляшторный С. Г. Основные этапы политогенеза у древних кочевников Центральной Азии // Материалы виртуальной библиотеки ресурса Kyrgyz, ru.

¹²⁴ К примеру, труд Р. Бенедикт «Модели культуры» (1934) (см.: Маслоу А. Но­вые рубежи человеческой природы. М., 1999).

¹²⁵ Ибн Хассул Абу ал-Ала. Книга о превосходстве тюрков над другими воинами и о достоинствах высокого султанского присутствия, да хранит Аллах его высочай­шее и пожизненное царское величие и да хранит его государство // Арабские источ­ники о тюрках в раннее средневековье / Пер. Ф. М. Асадова. Баку, 1993.

ником в войске»¹²⁶. По данным причинам концептуальное рабство в соб­ственно тюркских обществах никогда не было распространено. Термин же «кул» обладал иным значением, чем классическое рабство в античной либо ближневосточной традициях. Вместе с тем, как известно, одна из уникальных форм биопсихологического рабства - манкуртизм (ман­курт - человек, искусственно лишенный памяти) имела место именно в тюркском обществе.

Завершая картину высокорангового, милитаризованного общества, арабские исследователи отмечали: «...самое удивительное, что никто не видел, чтобы настоящий тюрок был изнежен как женщина, тогда как этому пороку и этому недугу подвержены все виденные нами народы и, особенно, ал-джил. А если кто-либо из них проявит женственность в ре­чи, манерах, одежде или украшениях, то он верно нечистокровный тю­рок, который вырос в их стране, но в котором говорит его происхожде­ние от соседнего народа»¹²⁷.

Очевидно, что организация власти, право и государственно-правовая идеология в высокомилитаризованном обществе обладали определенны­ми особенностями. Прежде всего речь идет о правовом статусе управ­ленцев и субъектов власти. Сравнительный анализ политико-правовых памятников позволяет сделать вывод о том, что в тюркской правовой культуре сформировалось представление о народе как о субъекте власти, то есть о народном суверенитете (конечно же, применительно к услови­ям доиндустриального общества).

Так, именно народ (счастье народа) в монументальных памятниках Второго Тюркского каганата выступает основным адресатом, смыслом и оправданием деятельности каганов и других управленцев:

«Я, не спав по ночам, не имея покоя днем, проливая красную свою кровь и заставляя течь свой черный пот, я отдавал народу свои труды и силу...» (Тоньюкук);

«Я ради тюркского народа не спал ночей и не сидел (без дела) днем...» (Бильге каган)',

«Чтобы поднять (свой) народ, (я предпринял) с большими войсками двенадцать (походов)...» (Бильге каган)',

«Став каганом, я вполне поднял погибший, неимущий народ, неиму­щий народ сделал богатым, немногочисленный народ сделал многочислен­ным. Разве есть какая-либо неправда в этой моей речи?!.» (.Бильге каган).

Подобная риторика немыслима для правовой культуры обществ Дву­речья и Ближнего Востока, и необходимо признать, правители республи­

¹²⁶ Ибн Хассул Абу ал-Ала. Книга о превосходстве тюрков над другими воинами и о достоинствах высокого султанского присутствия, да хранит Аллах его высочай­шее и пожизненное царское величие и да хранит его государство.

¹²⁷ Там же.