Глава 4. Всемирный исторический процесс

29

жет, хотя бы временно, идентифицироваться...»²¹; согласно Ж.-П. Сар­тру: «По появлении человека среди бытия, его “облекающего”, открывается мир. Но исходный и существенный момент этого появления — отрицание»² . Наконец, обусловленность творчества и существования: «В этой вселенной единственным шансом укрепиться в сознании, зафиксировать в нем

23

свои дерзания является творчество! Творить - значит жить вдвойне» .

Понимание рассмотренных феноменов необходимо для формирова­ния адекватного представления о психологическом механизме историче­ских процессов. К примеру, можно встретить утверждение о том, что концепция А. Вебера (относительно роли кочевников в Осевом времени) имеет существенные изъяны, причем «главный из них - неспособность объяснить творческие, созидательные импульсы Осевой эпохи. Многое остается непонятным, тайной, например: война, кровь, трагедия и... творчество»²⁴. Между тем, как следует из вышеизложенного, А. Вебера можно упрекнуть единственно в том, что он не раскрыл очевидную для него (и в целом для немецкой мысли, начиная с Ф. Ницше и О. Шпенгле­ра) связь между взрослением, мужественностью и творчеством.

Важно также, что психологическая зрелость, выражающаяся в твор­ческом мироощущении, формировании системы лояльностей (ценно­стей), является биосоциальной нормой, потенциальной возможностью развития каждой личности. «Творческое меньшинство» - это не узкоог­раниченная категория индивидуумов, наделенных природой неким осо­бым талантом, а функциональный феномен, означающий, что конкрет­ные временные и социально-культурные условия не препятствовали формированию сильной личности.

В целом методической, на наш взгляд, является сентенция А. Маслоу о том, что «человеческая история - это хроника попыток подрыва авто­ритета человеческой природы. Ее наивысшие возможности практически всегда недооценивались. Даже в тех случаях, когда “хорошие экземпля­ры” - святые, мудрецы, великие лидеры - были доступны для изучения, слишком часто срабатывало искушение приписывать их достижения не человеческой природе, а сверхъестественному дару, которым они наде­лены»²⁵ (что само по себе представляет выражение экстравертированной, даже инфантильной мысли, сравните: «...благодать нисходит на челове­ка откуда-то, во всяком случае извне»²⁶). В контексте истории государст­ва и права Башкортостана показательной в данном отношении является

²¹ Камю А. Бунтующий человек // Человек и его ценности. Ч. I. М., 1988. С. 90-98.

22 Сартр ж.-п. Бытие и ничто//Человек и его ценности. Ч. I. М., 1988. С. 98.

23 Камю а. Миф о Сизифе. Эссе об абсурде // Сумерки богов. М., 1989. С. 282.

²⁴ Гречко П. К. Концептуальные модели истории. М., 1999. С. 79; см. также: Яс­перс К. Смысл и назначение истории. М., 1991. С. 48.

²⁵ Маслоу А. Дальнейшие рубежи развития человека. М., 1999. С. 5.

²⁶ Юнг К.-Г. О психологии восточных религий и философий. М., 1994. С. 33.

интерпретация феномена башкирских войн-восстаний XVII-XVIII веков. Социально-экономический анализ (указания на лидерство традиционных элит, нарушение экономических и иных прав башкир) неспособен объяс­нить ни частоту, ни характер феномена (царско-имперское правительство изымало земли, христианизировало, эксплуатировало и другие, в том числе соседние башкирам, народы, что не вело, тем не менее, к подобно­му результату). Лишь обращение к концептуальной системе башкир по­зволяет выявить регулятивную роль таких лояльностей (ценностей), как «свобода», «народ», «государство» и т. д., которые в юридическом плане находили выражение, в частности, в концепции «свободного вассалите­та». При психологическом же дискурсе необходимо отметить следую­щее. Башкиры столь героически и со столь большими для себя жертвами вели борьбу не потому лишь, что «свободолюбие» является чертой на­ционального менталитета (можно любить свободу, демократию и пр., будучи политически пассивным), а потому, подчеркнем, что националь­ная культура формировала сильную, свободную и творческую личность. Быть свободным и обладать позитивным отношением к идее свободы - это различные феномены, только совокупность первого и второго объяс­няет башкирские войны-восстания.

6. Агрессия, ранг, иерархия в этологии. Широко употребляемые в этологии категории «агрессия», «ранг», «иерархия» были определены как антропоморфизмы (см.: 8. Биосоциальное в праве). Данные понятия в естествознании обладают известной казуальной описательной ценно­стью. Очевидно, что указанные феномены актуальны только в человече­ском сознании и потому не могут рассматриваться в качестве информа­тивной реальности в том случае, когда речь идет о животных. Соответст­венно недопустимо рассматривать «агрессию» и т. п. в животном мире и «агрессию» и т. п. в человеческом обществе как однопорядковые катего­рии. В целом мы считаем необходимым отказаться от употребления этих категорий в гуманитарных исследованиях при привлечении данных это­логии, сравнительной психологии и прочих в отношении животного ми­ра и в отношении человека, помимо оговоренных случаев.

Понятие «агрессия» рассматривается в этологии чрезвычайно широ­ко (факты межвидовой борьбы, не обусловленной пищевой потребно­стью; активной защиты, в том числе «травли» хищников; охоты, не свя­занной с непосредственно-временной пищевой потребностью; «внутриви­довой агрессии», в том числе «брачных турниров», охраны территории, «рангово-иерархической» борьбы), что во многом связано с работой но­белевского лауреата К. Лоренца «Агрессия»²⁷ (по всеохватывающей ха­рактеристике, лоренцская «агрессивность» уступает, пожалуй, только фрейдистской «сексуальности»). При этом четкие критерии, разграничи­

²⁷ Лоренц К. Агрессия. М., 1994.