Дискуссии о месте России в мировом историческом процессе

Проблема исторического места нашей страны еще со средних веков занимала отечественных мыслителей. За последние годы, когда в России стали происходить глубокие перемены, она вновь вызывает общественный интерес. Возникает потребность в формировании более ясного представления о сущности, характере и особенностях пройденного страной исторического пути, о месте ее в системе мировых цивилизаций и культур.

Крещение Руси при князе Владимире Святославиче в 988 г., определило стремление страны занять место в европейском христианском мире. Выражали это стремление также слова из летописи о принадлежности славян к народам колена Иафетова, т.е. к народам Европы. В то же время Крещение, принятое из Византии, отделяло Русь от западноевропейских стран, где главенствовала римско-католическая церковь. Еще с домонгольского времени русские книжники включились в полемику с латинством, которую вела греческая церковь. Отсюда – идея противостояния западному, католическому миру, и в этом противостоянии Русь занимала свое место вместе с Византией и южнославянскими странами.

Глубокие перемены в международной ситуации происходили в XV в. Они были связаны с одряхлением Византии, а затем, в 1453 г., с ее окончательным падением. В этих условиях на Руси, которая к тому времени преодолевала политическую раздробленность, избавлялась от власти ордынских ханов и в конце XV в. превращалась в крупную восточноевропейскую державу, возникала и укреплялась идея византийского наследия. Она предполагала превращение Москвы в Третий Рим, противостоящий как западному, католическому, так и ближневосточному, исламскому, мирам.

Вступление человечества в новое время проходило под знаком все более ясно ощущавшегося превосходства западной цивилизации. В этой связи в общественной мысли России стала формироваться новая, западническая идея, которая в XVII в. стала оказывать довольно заметное влияние на культурную жизнь русского общества. Достижения западноевропейских стран вызывали в правящих кругах России стремление к их усвоению и перенесению на русскую почву. В то же время в XVII в. сложилось традиционалистское направление общественной мысли. С точки зрения русского традиционализма, культурно-исторический опыт русского прошлого имел непреходящую ценность, а всякие новшества, шедшие в церковной сфере от греков, а в культурной – из Западной Европы, решительно отвергались.

XVII в. прошел в борьбе западнической и традиционалистской идей в русском общественном сознании. Реформы Петра Великого означали, что государственная власть четко сделала выбор в пользу западнического варианта исторического развития страны, видя в нем единственный способ преодоления отсталости. Петр I развернул Россию лицом к Западу. Это позволило России превратиться в великую европейскую державу, а русскому дворянству приобщиться к западной культуре. К концу XVIII в. в нашей стране распространились либеральные идеи и идеи Великой Французской революции.

Победа над наполеоновской Францией еще более укрепила могущество Российской империи. Но в то же время она заставляла общество обратить внимание на глубокие внутренние проблемы, главными из которых были крепостничество и самодержавный строй при отсутствии тех политических свобод, которые к тому времени уже существовали в западных странах. В условиях, когда во второй трети XIX в. стал развиваться кризис крепостного строя, вопрос о будущем России, и, следовательно, об оценке ее прошлого, стал центральным вопросом русской общественной мысли того времени.

Под непосредственным влиянием немецкого романтизма с его особым интересом к прошлому, к историческим особенностям каждого народа и с характерной для него высокой оценкой исторических традиций сложились два наиболее крупных ее течения – славянофильство и западничество. Славянофилы и западники стремились к коренным переменам, связанным с отменой крепостного права и реформированием политического строя. Они также исходили из того, что старая допетровская Русь была глубоко самобытной страной. Однако славянофилы видели в русской самобытности ценность, сохранение которой жизненно необходимо для страны и народа. Отсюда – критическое их отношение к реформам Петра I. Западники же видели в сохранении самобытности гарантию отставания России от передовых стран. Поэтому они давали высокую оценку замыслам и делам Петра I, в результате которых не только уменьшилась отсталость России, но и была задана такая направленность ее дальнейшему развитию, которая приближала ее к миру динамично развивавшихся европейских народов и государств.

Если в XIX в. явно преобладала мысль о самобытности России, по крайней мере, в допетровский период, то с начала ХХ в. получила распространение идея принципиальной однотипности исторического развития Руси и Запада эпохи средневековья. Сначала об этом говорилось применительно к истории политических учреждений. Делался вывод о феодализме не только как о западноевропейском, но и как о русском явлении. Более полное обоснование существования феодализма на Руси и, следовательно, общности исторического пути разных стран, в том числе и Руси, было сделано в рамках марксизма, заявлявшего о существовании в русской истории и феодализма, и капитализма как закономерных, сменявших друг друга общественно-экономических формаций.

Но еще в 1921 г., когда осмысление отечественной истории в свете марксистского учения о смене общественно-экономических формаций делало лишь первые шаги, в эмиграции появилось евразийское направление в русской историографии. Оно отвергало существование формаций и стояло на позициях цивилизационного подхода. В России оно видело особую, евразийскую, цивилизацию, представлявшую, по их мнению, симбиоз русских, тюркских, монгольских и некоторых других элементов. Такой симбиоз был очень устойчив и существовал в разных политических формах – Золотой Орды, Московского государства, Российской империи, СССР.

Кризис советской исторической науки, ставший очевидным с 80-х годов XX века, способствовал распространению таких теорий исторического процесса, в которых делался упор на самобытность русского прошлого и самого образа жизни народа России, которые отстаивали ценности традиционализма. К ним, в частности, относится теория Л.Н. Гумилева, являющаяся разновидностью евразийства. Согласно ей, русский этнос (народ), составлял часть особого, евразийского, суперэтноса. Этот суперэтнос сформировался в XIV в., по мере объединения русских земель вокруг Москвы. Он пришел на смену угасшему в ту же эпоху еврославянскому суперэтносу. В XVIII в. он переживал стадию своего расцвета, а затем, в XIX – ХХ вв., наступила стадия его надлома, выражением которого стали глубокие общественные потрясения и революции ХХ в. Исторический прогноз Гумилева в определенной степени оптимистичен для России. Оптимизм связан с тем, что после надлома каждый этнос переживает инерционную фазу в своем развитии, когда по мере его длительного и пышного увядания в течение нескольких столетий благодаря накопленному историческому опыту имеет место расцвет его культуры.

Распространены в настоящее время концепции, в которых проявляются признаки как формационного, так и цивилизационного подходов к российской истории. Восходят они к теории стадий экономического роста, согласно которой в историческом процессе выделяются стадии традиционного, переходного, индустриального и постиндустриального обществ, а также к представлению о том, что разные страны в силу особенностей исторического и культурного развития проходили эти стадии не в одно и то же время. В этой связи Россия рассматривается как страна, для которой характерна длительность существования традиционного, аграрного в своей основе, общества и задержка процесса модернизации (перехода от традиционного к индустриальному обществу). Россия была отнесена к странам второго эшелона модернизации наряду с Германией, Австро-Венгрией, Италией, Японией в отличие от стран ранней модернизации, таких, как Нидерланды, Англия, США, Франция. Но при этом указывалось на устойчивость в условиях России пережитков традиционного общества, некоторых существенных сторон общинной жизни и быта и т.д. Такая устойчивость пережитков стала причиной задержки перехода России на стадию постиндустриального общества. И если в странах западного мира, а также в Японии постиндустриальное общество стало к концу ХХ в. реальностью, то в России переход к нему только наметился. Вместе с тем отмечается, что такие факторы, как демократизация внутренней жизни последних лет, а также несравненно большая открытость нашей страны по отношению к внешнему миру, чем это было до 90-х годов, могут сыграть ускоряющую роль в становлении современного российского постиндустриального общества.

Существует также взгляд на историю нашей страны в рамках теории открытого общества английского философа ХХ в. К. Поппера. Сам Поппер четко различал общества открытые и закрытые. Для первых были характерны открытость по отношению к внешнему миру, приоритет личностного начала над коллективным, уважение прав человека и частной собственности. Все это предопределило наличие внутренних механизмов для ускоренного развития подобных обществ, связанных с глубокой личной заинтересованностью свободного человека-собственника в прогрессе. К открытым обществам Поппер относил в античное время – Афины, в новое и в новейшее время – прежде всего страны англосаксонской цивилизации. Вторые отличались стремлением к закрытости от влияний внешнего мира, приоритетом государственных интересов над частными, отсутствием гарантий каких-либо прав личности, отсутствием или неразвитостью демократических свобод. В этом были глубинные основания для отставания таких обществ. Типичными примерами закрытых обществ в античное время Поппер считал Спарту, а в ХХ в. – тоталитарные режимы, прежде всего гитлеровскую Германию и сталинский СССР. В качестве общей тенденции исторического развития Поппер видел конечное торжество ценностей открытого общества, причем по этому пути Россия, по его мнению, пошла с начала 90-х годов.

Историческое место России в системе мировых цивилизаций – проблема не только академическая. Она имеет большую практическую значимость, а по существу касается судеб конкретных людей, всех ее граждан. Перед государственной властью за всю российскую историю она стояла не раз. Первый раз – в конце Х в., когда, проведя Крещение Руси, князь Владимир ввел страну в семью европейских христианских народов. Второй раз – при Петре Великом, когда был сделан выбор в пользу европеизации. Третий раз такой выбор был сделан в 1917 г. большевистской властью, которая пошла по пути грандиозного социального эксперимента и противопоставила страну окружающему миру. Эксперимент не удался, но народ заплатил за его осуществление цену, исчислявшуюся миллионами жертв. Нынешнее состояние страны вновь ставит со всей остротой вопрос о выборе ею своего исторического пути. Вариантов, по существу, немного. Или же Россия сможет вписаться в современное цивилизованное постиндустриальное сообщество. Или же попытки найти свой путь, вне учета мирового опыта, приведут в конечном счете к самоизоляции от этого сообщества, к консервации наиболее устаревших сторон жизни и быта и взаимоотношений между властью и обществом, к бесперспективному противостоянию с цивилизованным миром. События последних полутора десятков лет показывают, что наше отечество как будто бы стремится идти по первому, наиболее благоприятному, варианту. Насколько такой выбор прочен, зависит от множества факторов, в частности, от общей культуры народа. А это, в свою очередь, зависит от того, насколько хорошо знает он свою историю.