Урок 2. Революция 1905≈1907 гг.

      Главная задача урока ≈ показать глубину кризиса власти и общества в начале XX в., продемонстрировать справедливость либеральных, демократических и социальных идеалов, выдвигавшихся интеллигенцией и народом.

План изучения нового материала

      1. Поражение в русско-японской войне и революционный кризис.       2. Подъем революционного движения.       3. Выборы и деятельность Государственной думы.

      1. При изложении первого вопроса учитель может показать механизм кризиса доверия крестьян к царю в результате поражения в войне и событий 9 января 1905 г. Дело в том, что в сознании крестьянства царь выступал не только как помазанник Божий, но и как живое подобие, ╚икона╩ Бога, всемогущий и всеблагой властелин. Неразличение власти и права, суверенитета и собственности, государства и общества у крестьян имело своей оборотной стороной возложение всей полноты ответственности за поражения и невзгоды жизни на царя. Поражение в войне приводит к кризису власти. Единственный способ ее самозащиты ≈ реформы, хотя бы внешне совпадающие с чаяниями народа ≈ ╚черным переделом╩, установлением связей между царем и народом и т. п. Совершенно не случайно, что в Манифесте 17 октября 1905 г. были слова о том, что ╚благо российского государя неразрывно с благом народным, а печаль народная его печаль╩. Однако непоследовательность реформ оборачивалась новым кризисом доверия к власти.

      Циклы кризисов и восстановления доверия к царю проходили очень быстро. Они осуществлялись путем своеобразного переключения эмоций на противоположные, что свойственно архаическому индивиду. (Так было и у рабочих ≈ еще летом 1905 г. москвичей не могли поднять на поддержку стачки иваново-вознесенцев. Большевики были в отчаянии. И вот в сентябре самые отсталые из рабочих ≈ зубатовцы начинают стачку печатников, которая перерастает в общероссийскую политическую забастовку.) В восприятии царя людям необходимо представить, что у него есть свои слабости и недостатки, что он ╚тоже человек╩. Но вот этого-то архаический индивид и не может (он этого не мог и применительно к Ленину и Сталину). Ведь при этом необходимо отделить закон от воли царя, его собственность от национального суверенитета, осознать себя членом общества, а не только подданным государства, а все это требует целой духовной революции, обозначающей переход к традиционной и современной культуре. Государство, построенное на архаической политической культуре народа, как это было в России, оказывается внешне монолитным, но очень хрупким, сильно зависящим от превратностей внешней политики.

      2. Трудность второго вопроса в том, что на привычный ряд событий, хорошо известных учащимся, накладывается несколько противостоящих друг другу тенденций, происшедшее трактуется сразу на нескольких ╚языках╩, соответствующих мировоззрению разных общественных сил.

      Революция разрушила сразу несколько мифов: миф власти о единстве царя и народа; миф освобожденцев о доминировании либералов в политическом, в том числе революционном, движении; миф большевиков о возможности воздействовать на крестьянство теми же лозунгами, что и на пролетариат.

      Показывая динамику событий, можно ограничиться одним из вопросов, освещенных в учебнике (например, противоречие между стремлением левых к модернизации и поддержкой ими советов как органов общинной демократии, игнорировавших принцип разделения властей и не имевших правовой основы деятельности).

      Можно прокомментировать эту тему шире. В частности, полезно показать, как революция разрушила представление о России как оплоте мировой контрреволюции. Осуществление успешной всеобщей забастовки в октябре 1905 г. сразу поставило страну во главе мирового революционного движения ≈ ведь в Европе всеобщая стачка после ряда поражений считалась ╚революционным мифом╩ ≈ принципиально недостижимой целью. Распадалась триада ╚самодержавие, православие, народность╩. В апреле 1906 г. из новой редакции ╚Основных государственных законов╩ выпало упоминание о неограниченном характере власти царя; в ходе революции было принято 24 закона и указа, касавшиеся веротерпимости и фактически превратившие страну из православного государства в многоконфессиональную империю. Наконец, несмотря на многочисленные попытки царя опереться на весь народ, власти пришлось сделать попытку опоры на сельских собственников и дать дорогу столыпинской реформе. С. Ю. Витте, ранее возражавший против земств, теперь писал: ╚Россия переросла форму существующего строя. Она стремится к строю правовому на основе гражданской свободы╩.

      Либералы и либеральная буржуазия пережили глубокое разочарование в рабочих. Они стремились заразить последних духом революционного либерализма, способствовали их вооружению и терпели громадные убытки от репрессий (фабрика И. Сытина была разрушена артиллерией). Появившиеся буржуазные партии выдвигали требования социальных реформ (регулирование правил найма рабочих, ограничение времени работы, примирительное разбирательство конфликтов, реорганизация фабричной инспекции, развитие профессионального образования). Но рабочие не соглашались на руководство либералов. Единственным их успехом было голосование в I Государственную думу, когда большевики бойкотировали выборы. Ни надежного электората, ни либеральных рабочих профсоюзов, ни участия рабочих в либеральных партиях получить не удалось. Поэтому логичным был переход либералов к диалогу с властью, которая была единственной силой, сделавшей 17 октября шаг в желательном для них направлении.

      Наконец, большевики потерпели серьезные поражения в попытках руководить движением ╚сельскохозяйственного пролетариата╩. Крестьяне явно шли за эсерами и трудовиками, выдвигавшими понятные им требования (социализация земли, а не возвращение отрезков и даже не национализация) и призывавшими к традиционным методам сопротивления (аграрный террор, а не забастовки). В соответствии с этим большевики должны были по ходу дела заимствовать лозунги эсеров, призывая, в частности, к захвату помещичьих земель. Это помогло им повысить свое влияние, так что крестьяне акты аграрного террора стали называть также ╚забастовками╩.

      В связи с этим встает вопрос о гегемонии пролетариата в революции. Трактуя его, надо различать активность борьбы той или иной общественной группы и ее общероссийское влияние. Характерно, что о гегемонии говорили только большевики, Л. Д. Троцкий называл ее ╚лицемерием╩, а Г. В. Плеханов ≈ ╚нелепостью╩. Роль рабочих в революции была наиболее очевидна. Но их воздействие на крестьянство было во многом связано с их пережитками крестьянского мировосприятия (тяга к вечевым формам власти, прямому насилию, неприятие правовых путей борьбы) и прямыми контактами с деревней. Скорее можно говорить о взаимовлиянии рабочего и крестьянского движения.

      Активность, организованность и сознательность рабочих далеко не совпадали между собой. Характерно, что Иваново-Вознесенск был не только местом зарождения Советов, но и одним из центров черносотенного рабочего движения. Погромщики и дружинники подчас были одними и теми же людьми. При этом рост организации и сплоченности рабочих нередко выражался в ограничении масштабов борьбы.

      Сторонники идеи Великой крестьянской революции убедительно показывают, что крестьяне в массе выступали организованно, а в своих заявлениях шли порой дальше рабочих, выдвинув в августе и ноябре 1905 г. наряду с требованиями передачи земли народу на основе уравнительного распределения последовательно антирыночные принципы запретов на использование наемной рабочей силы, недвижимой частной собственности и продажи земли.

      3. При изложении третьего вопроса важно учитывать огромную роль самого периода деятельности I и II Государственных дум для развития России. Это было время, когда страна впервые стала жить на основе принципов права и веротерпимости, свойственных европейским государствам, когда выходили книги и газеты, десятками лет остававшиеся запрещенными. Такое Россия переживала еще лишь дважды: в 1917 г. и после 1989 г. Но основания этого положения были шаткими. Документы, регулировавшие отношения общества и государства, фактически представляли собой разновидность ╚дарованной╩ сверху конституции, которая не могла быть не чем иным, как псевдоконституцией, лишь формально, под давлением революции ограничивавшей произвол власти. Это был ╚монархический конституционализм╩, характерный также для Германии, Австро-Венгрии и Японии, и права царя не даровались ему народом (как при ╚договорной╩ конституции, подобной французской конституции 1791 г.), а лишь частично ограничивались, причем постепенный сдвиг реального центра власти в сторону монарха осуществлялся рядом особых законодательных норм, подзаконных актов, положений и административных распоряжений.

      Опираясь на материал учебника, можно показать, что главной заботой самодержавия были не рабочие, а крестьянство, результатом революции стало наступление на общину как на главную революционную силу.