Урок 3. Развитие русского национального самосознания. Западники и славянофилы

      Главная задача урока ≈ очертить круг культурных явлений, непосредственно связанных с русским национальным (и этническим) самосознанием как ядром российского цивилизационного самосознания. Это должен быть очень эмоциональный урок, ибо на нем проводится граница между предметом национальной гордости и предметом национальной самокритики. Учащиеся как бы примеряют взгляды западников и славянофилов, ищут собственное отношение к отечественной истории. Для этого в начале урока они вспоминают имена ведущих деятелей российской культуры, сопоставляют их заслуги с местом в мировой культуре других известных им людей.

      Способ подачи нового материала ≈ беседа, в процессе которой выявляются знания учащихся и поднимаются вопросы, помогающие прояснить высказанные ими взгляды.

План изложения нового материала

      1. Взаимодействие европейской и русской культуры.       2. Проблема исторической самобытности России.       3. Старчество.       4. Зарождение цивилизационного самосознания.

      1. Основоположники современной русской культуры ощущали себя носителями национальной идеи и утверждали ее вопреки европейским влияниям. Не случайно, что это происходило в николаевскую эпоху, когда ╚народность╩ стала официальной идеологией и одновременно духовным идеалом. Наиболее ярким является пример М. И. Глинки, у которого мысль написать национальную русскую оперу появилась во время длительного путешествия по Италии в 1830≈1834 гг. ╚Все написанные мной в угождение жителям Милана пьесы убедили меня в том, что я шел не своим путем и что я искренно не мог быть итальянцем. Тоска по отчизне навела меня постепенно на мысль писать (музыку) по-русски╩. В итоге Глинка отказался от мысли изображать в музыке ощущение благополучия, что характерно для итальянцев, и полностью сменил ее эмоциональный строй. ╚Мы, жители Севера, чувствуем иначе. Впечатления или вовсе нас не трогают, или глубоко западают в душу; у нас или неистовая радость, или горькие слезы. Любовь, это восхитительное чувство, животворящее вселенную, у нас всегда соединена с грустью╩.

      Не только сами авторы стремились выразить в произведениях искусства картину мира, созданную собственным народом, но и публика требовала того же. Непонимание между автором и его аудиторией, возникшее при восприятии ╚Бориса Годунова╩ А. С. Пушкина или ╚Руслана и Людмилы╩ М. И. Глинки, расценивалось как трагедия всеми: читателями и слушателями, критикой, автором. Речь шла о неспособности русского таланта выразить русский дух. По этой же причине первоначально за шедевры принимали вещи малоценные. В 1836 г. наряду с оперой Глинки ╚Жизнь за царя╩ появилась и картина К. П. Брюллова с таким же названием. Гением русской архитектуры чуть было не был объявлен К. А. Тон, а русской драмы ≈ Н. В. Кукольник.

      На примере этих авторов можно показать, как проходил отбор обществом и историей истинных национальных гениев. Разделение шло прежде всего по линии различения народно-национального и имперского. Это то, что отличает живую стихию языка Пушкина, музыку Глинки, актерскую игру Щепкина от официально-представительской архитектуры Тона (автора храма Христа Спасителя и официального архитектурного стиля николаевской эпохи) и ╚народно-монархической╩, слащавой драмы Кукольника. Пушкин и Глинка могли славить самодержавие, но делали это принципиально иным способом, чем Тон и Кукольник. В их произведениях слышался голос самого народа, а не поучающий голос власти. Кроме того, существенной была приверженность художника ╚правде жизни╩, реализму, все более ассоциировавшемуся с национальным стилем. Этим не мог похвастаться Брюллов, а потому образцы национальной живописи в России появляются в основном лишь во второй половине XIX в.

      2. Для углубленной характеристики темы можно провести сравнительный анализ взглядов идеологов различных направлений. При этом выясняются достаточно важные обстоятельства. Так, оказывается, что и для П. Я. Чаадаева, и для славянофилов главным был образ Священной истории, в которой они пытались выделить часть, соответствующую судьбе России. Разница между ними состояла в том, что у Чаадаева последняя ╚не укладывалась╩ в Священную историю, а у славянофилов почти целиком ее заполняла (у А. С. Хомякова славяне ≈ древнейший из народов, обучавший древних греков мифологии, ╚многочисленнейшее из всех племен человеческих╩, раньше всех развившее городскую жизнь и экономику, но попавшее в рабство к германцам и не сохранившее поэтому воспоминания о своей истории). В отличие от них рационалисты-западники и революционные демократы рассматривали историю в контексте современной им западной мысли, что позволило им более плодотворно проявить себя в историографии.

      При сравнении западников и славянофилов надо помнить, что и те и другие ≈ либералы. В статье А. С. Хомякова ╚О старом и новом╩ (1839) нарисован идеал старой Руси, в котором четко обозначены такие требования либералов, как отмена крепостного права, собрание депутатов для обсуждения важнейших вопросов жизни страны, областное самоуправление, распределение государственных должностей между гражданами на бессословной основе (т. е. вне зависимости от происхождения), суд присяжных ≈ словесный и публичный, свобода Церкви, просвещение народа и т. п.

      Надо учитывать, что идеалом славянофилов была не только допетровская, но и доопричная, досамодержавная Русь с ее вечевыми порядками и свободой перехода для бояр и крестьян, универсалистскими, вселенскими тенденциями в церковной жизни. Этот идеал объединяет их как с декабристами (видевшими прообраз будущего России в Новгородской республике и настаивавшими на объединении славян в борьбе за свободу), так и с современными западниками, такими, как А. Янов, призывающими возродить доавторитарный, досамодержавный политический опыт России как историческую основу демократических реформ. Напротив, западники XIX в. связывали ожидания либеральных перемен с общественным прогрессом, а не с прошлым и гораздо более критически смотрели на старинные вечевые и общинные институты. Однако тут не было непереходимой границы. Например, К. Д. Кавелин, много критиковавший тягловый характер русской поземельной общины, впоследствии стал намного мягче к ней относиться и рекомендовал общину как форму организации пореформенного крестьянства, являющуюся гарантией от чрезмерно быстрой его пролетаризации.

      Гораздо более определенная граница отделяла и западников, и славянофилов как либералов от революционных демократов. Первые чувствовали значимость исторической традиции и планировали, как преобразовывать ее в ходе реформ. Вторые же намечали, на какие элементы этой традиции можно опереться, чтобы разрушить все остальное. Поэтому внимание славянофилов к общине было лишь потенциальной опасностью для модернизации, а интерес народников к общине как объекту революционной пропаганды и основе федеративного устройства послереволюционного общества стал опасностью реальной, все более усиливавшейся по мере роста общинного самосознания крестьянства в пореформенный период.

      3. При изложении третьего вопроса необходимо подчеркнуть, что традиционная русская культура развивалась параллельно с современной русской культурой, и в этом смысле Оптина пустынь имела не меньшее значение, чем Академия наук и Московский университет. Создание свободной церковной жизни является не менее важным для построения гражданского общества, чем наличие общественных свобод. Здесь можно добавить несколько слов о роли славянофилов, которые впервые ввели в России традицию светского богословия (до этого богословские вопросы обсуждались только деятелями Церкви или власти) и тесно взаимодействовали с западными богословами.

      Для понимания отношения старцев к государству надо учесть особое восприятие ими понятий внешнего и внутреннего, напоминающее соотношение понятий механическое и органическое у романтиков. Внешнее ≈ молитва по обряду, светское поведение, государственная власть ≈ важно, но несоотносимо с духом, который являет собой божественное в человеке. Внутреннее ≈ умная молитва, жизнь по совести, духовный идеал, хранимый народом, ≈ единственно подлинно значимое для дела спасения души. В этих трактовках старцы были близки нестяжателям XVI в., с одной стороны, и славянофилам-либералам, например К. С. Аксакову, ≈ с другой.

      4. При изложении четвертого вопроса необходимо учитывать разницу между имперским и цивилизационным самосознанием. Сторонники идеи России как последней христианской империи, препятствующей пришествию Антихриста, как и славянофилы, говорили о неприменимости к отечественной истории принципов западной теории истории, чисто рациональных подходов. Однако их целью было могущество страны и ее императора, а не сохранение духовной традиции и ╚разумный прогресс╩, на который ориентировались А. С. Хомяков и Ю. Ф. Самарин, указывавший на ╚историческую относительность характера государственных форм╩. В этой связи надо подчеркнуть, что славянофилы не были панславистами, что они не требовали объединения всех славянских земель под властью России.

      В имперском самосознании не было ничего нового. Претендентов на первую роль в Священной истории всегда хватало. Из последних можно назвать англичан в XVI в. и американцев в XVIII в. Но неевропейское цивилизационное сознание, утверждение своих культурных ценностей в противостоянии с ценностями рациональности, права, индивидуальных свобод было в первой половине XIX в. делом совершенно необычным и постепенно осваивалось на Востоке лишь в конце XIX в.

      Гораздо более распространенным в XIX в. было восприятие России как части универсальной, мировой цивилизации, характерное для западников. Именно на этой основе шел диалог с европейской культурой, прежде всего с социологией позитивизма и культурами других народов, населявших Россию. Надо отметить, что такое же стремление к просвещению и цивилизации возникло в первой половине XIX в. во многих странах Востока, в частности в Индии (1828) и Сирии (1847), где были созданы просветительские общества, имевшие целью ╚приобщение к цивилизации╩.