47. События 7 сентября (28 августа.), предшествовавшие подписанию договора

Наконец наступил рассвет 7 сентября или, вернее сказать, еще не кончился день 6 сентября (27 августа.), так как всю ночь шло веселье и повсюду в лагере горели огни и фонари. Еще до этого я и мой сотоварищ отправились в лагерь москвитян, чтобы уточнить несколько деталей. Мы везли с собой текст клятвы, которую должны были принести наши послы, но московский посол, несмотря на наши уверения, не принял ее, потому что боялся, что она может содержать какую-нибудь чертовщину. Он хотел, чтобы обе стороны произнесли клятву, которая налагала бы строгие обязательства, и в конце концов наши послы согласились принять московский текст. Когда мы прибыли в Нерчинск, москвитяне еще не решили, как должен быть подписан договор. Из-за этих сомнений пропал целый день. Татары хотели, чтобы обе стороны подписали экземпляр, написанный собственноручно московским послом и переданный нам, точно так же как экземпляр, написанный нами для передачи ему. Московским послам такого рода двойная подпись казалась излишней, не знаю почему. Я потратил много времени, безуспешно пытаясь уговорить их. Я был несколько поражен и раздражен тем, что они не могли уладить этот вопрос, как он был решен днем раньше. Тем временем прибыли наши послы и ждали на холмах, в чем москвитяне могли убедиться воочию. Послы поглядывали на небо и ждали дождя, который начал накрапывать, невзирая на их сан. Как только московский посол узнал об этом, он очень спешно и в соответствии с правилами учтивости, с которыми он доказал свое интимное знакомство, прислал нашим послам прекрасный шатер для защиты от ненастной погоды. Он надеялся, что его любезность подействует как целебный бальзам на рану, которая может открыться из-за их нетерпения и страха быть обманутыми.

48. Иезуиты, и в особенности Перейра, побуждают русского посла принять решение

Мой сотоварищ и я напомнили ему, что он и был тем послом, который добивался мира, даже когда люди в силу личных интересов противились ему, что сам он (как это часто бывает в такого рода ситуациях) создал те трудности, которые он же и должен разрешить, и что время было уже после полудня. Поскольку я спорил с ним с утра и не смог убедить его сделать окончательный шаг, я выказал столько раздражения, сколько было возможно, и сказал, что подобные шутки с нашими послами лишь могли подтвердить их подозрение по отношению к москвитянам. Я встал и сказал, что бесполезно больше ждать, так как, если за целый день они не пришли к решению, не было никакой надежды, что они сделают это в течение ближайших пятнадцати минут. Посол находился недалеко, советуясь со своими людьми. При такой ситуации подобные совещания лишь затрудняют дело или препятствуют его решению. Тому, кто стоит во главе, подобает самому разрешать проблемы, а не тратить время попусту. Когда он услышал мое решение, которое я бы не высказал, если бы не был уверен, что он меня остановит, он сразу же послал своего латинского переводчика, чтобы задержать меня. Мое действие принесло некоторое удовлетворение нашим послам, полным [725] подозрений, так как хотя они нельзя сказать, что не доверяли мне, но готовы были по крайней мере обвинить меня в задержке. Несколько маньчжуров, плохо знавших меня, выразили опасение, что моя пессимистическая позиция может повредить переговорам; они просили меня не уходить и не гневаться, забывая о том, сколько раз они сами ставили переговоры под удар и что именно я устранял трудности. Более же острые наблюдатели из среды татар, бывшие в курсе и прежних и настоящих маневров, одобрили мою решимость как подходящую контрмеру проволочкам со стороны москвитян и торжествовали, когда увидели результаты, достигнутые даже без того, чтобы я привел свою угрозу в исполнение.

В тот момент, когда я проявил свое раздражение перед московским послом, прибыл гонец от наших послов, которые ждали на холмах на расстоянии лишь одной лиги и теряли уже терпение. Гонец привез приказ мне и моему сотоварищу вернуться и доложить о причине задержки.