39. Китайские послы не хотят отпускать обоих иезуитов, и в конце концов Жербийон отправляется один

Я потерял почти час, стараясь убедить наших послов в том, что мы ничем не рискуем, если удовлетворим просьбу москвитян, к тому же москвитяне, если судить по тому, что они пережили, имели гораздо больше оснований не доверять нашим послам. [720] Если в дальнейшем мы будем продолжать в таком же духе спорить о том, доверять друг другу или нет, мы никогда не перейдем к более существенным делам. Наши послы выдали свой страх при втором ответе, который заставил меня расхохотаться: «Мы не рискуем послать вас к русским, потому что боимся, что они задержат вас как заложников, не позволят вам вернуться и тем самым заставят нас принять нежелательные для нас условия или же поставят нас в затруднительное положение, тогда что мы скажем императору?». С внутренней усмешкой я объяснил им, что опасность эта мнимая, ибо, если бы москвитяне и поступили так, этого было бы достаточно, чтобы весь мир не признал их гуманным и культурным народом, назвал бы варварами, недостойными человеческого обращения, варварами, способными обманом сделать пленниками тех, кто готов служить им и общему благу и кто по чести и дружбе доверил им себя. Я привел эти и многие другие аргументы, которые не стоит повторять здесь, так как каждый может себе их представить, но не смог преодолеть их страх и недоверие. Даже москвитянин, который прислушивался к разговору, хотя и не понимал всего, заметил: «Видимо, они колеблются, посылать ли ваши преподобия». Я ответил, что не следует обращать слишком много внимания на наших неопытных в международных делах послов. Я продолжал убеждать послов уже без надежды на успех и пришел в такое раздражение, что все это заметили, а раздражен я был потому, что переговоры вновь находились под угрозой срыва. Когда они устали слушать меня, а я устал от своего крика, мне пришел в голову компромиссный вариант, и я сказал: «Господа послы, а может быть, вы согласитесь отпустить одного из нас?» Дядя богдыхана сразу же согласился и сказал: «Хорошо, но кто из вас поедет?». Я ответил, что все равно кто, и предоставил решить ему. Он сказал: «Ваш сотоварищ моложе, пусть он едет. Вы же при императоре находились много лет. Вы общественное лицо. Император, лично издав публичный указ, рекомендовал мне вас, и я за вас в ответе. За вашего сотоварища в ответе вы, а поскольку вы не боитесь, что москвитяне задержат вас как заложников, вы и будете за него в ответе перед императором, так же как я за вас, если что-либо случится».

40. Перейра стремится убедить китайцев доверять русским. Его пари с Сонготу

Все страдавшие недоверием люди одобрили это нелепое решение, как ни неразумно оно ни было. Во всяком случае, все присутствовавшие, увидев, что дело, казавшееся совсем загубленным, вновь ожило, выразили восхищение тому упорству, с которым я успешно противостоял им. Они сердечно поздравили меня, чего я не заслуживал. Когда мой сотоварищ, снабженный необходимыми для дела указаниями, отправился в путь, все ждали и гадали, вернется он или нет. Тогда я сказал: «Господа, нельзя отказывать в доверии, которое присуще всем народам. Если мирный договор будет заключен, а я надеюсь, что он будет заключен, нам придется подписать его с надеждой, что он будет выполняться. Несомненно наступит день, когда мы будем вынуждены доверять им; если же нет, на что мы будем опираться, когда все условия будут договорены и клятва дана? Когда они подпишут документ, чему мы должны будем верить и на что полагаться? Когда они приложат печати к договору, станет он действителен оттого, что есть печати, или недействителен, если их нет? Только вера в партнеров делает соглашение действительным, и мы не можем поставить все под удар, отказывая им в доверии, которого заслуживают даже дикари, а это категория, не включающая москвитян. В самом деле, если бы сам дьявол, приняв человеческое обличье, пытался бы лгать и обманывать нас, он не смог бы вложить в это столько вероломства, сколько, по нашему мнению, присуще москвитянам». На это у них не нашлось ответа. Пока мы ждали возвращения моего сотоварища с новостями, один из наших послов, не утратив подозрительность до сих пор, дядя престолонаследника Сонготу, предложил мне пари по поводу заключения мирного договора. Если договор будет подписан, он отдает мне доброго коня: если же нет — я отдаю ему большие часы. Я сказал, что у меня нет таких часов, посол прервал меня, сказав, что я могу рассчитаться, когда получу их. Я дал ему понять, что конь должен быть превосходный, достойный нашего пари и его владельца, так чтобы люди, которые слышали о нашем договоре (а таких людей было больше сотни), не могли бы считать, что посол меня обманул. Он согласился. Все захлопали в ладоши, и он сказал, что рад был бы проиграть. Я ответил, что рад буду выиграть и что единственная вещь, которой мне недостает, это конь.