45. По совету Перейры оба иезуита направляются в русский лагерь. Они предлагают русским пойти на новые уступки, но безуспешно

Наши послы выслушали протест, который я прочел им. Я прибавил от себя, что это прямое письмо было хитростью, к которой прибег московский посол, чтобы снять с себя всякую ответственность перед своим великим князем за то, что могло случиться. Если бы нашему китайскому богдыхану удалось получить этот протест, он, конечно, пришел бы в большое раздражение, так как мир не был заключен по нашей вине, а не из-за недостаточной честности москвитян, как воображали наши послы. Следовательно, было бы разумно продолжить переговоры со всей искренностью и старанием. Когда наши послы услышали это, они были немало озабочены и попросили нас ехать к москвитянам, чтобы дать им совет. Московский посол поклялся, и не раз, что он пошел на все уступки, какие мог, и даже больше. Я продолжал настаивать, говоря, что не стоит ставить под угрозу такое важное дело по таким несущественным поводам и что, если он может еще в чем-нибудь уступить, пусть сразу скажет. Он ответил: «Я христианин, как и вы, вы слышали, как я не раз клялся в своей позиции, и вы должны верить, что как христианин я не могу совершить клятвопреступления. И мне стыдно больше говорить об этом».

Услышав это, мы пришли к убеждению, что это было его последнее слово, и вернулись в лагерь. На обратном пути нам пришлось идти через голые горы. Каждый раз, и в дождливую погоду и ночью, нам приходилось делать по 6 лиг по плохой дороге на скверных лошадях.

Когда мы прибыли, мы уведомили наших послов, что больше на уступки мы не можем рассчитывать. Затем я спросил их, знакомы ли они с теми землями, которые они требовали, и когда убедился, что они о них понятия не имеют, объяснил им, что они находятся отсюда на расстоянии примерно 800 лиг (мы сосчитали это по градусной сетке). Услышав это, они переглянулись и забеспокоились, так как по их вине переговоры в четвертый раз зашли в тупик. Они попросили нас закончить дело так, как было уже решено раньше, и были в большом смущении из-за незнания мировых дел.

46. Между 3 и 7 сентября (Между 24 и 28 августа.) русские вносят новые предложения, а китайцы свои контрпредложения

3 сентября (24 августа.) мы отправились в лагерь москвитян с нашими последними предложениями. Наши послы уже не смели предпринимать что-либо, расходящееся с более ранним соглашением с москвитянами, — к этому мы не раз побуждали их и всякие отклонения старались исправлять. Им очень не хотелось дать москвитянам малейший повод для разрыва переговоров, ибо это было очень рискованно. Москвитяне все еще испытывали затруднения в некоторых условиях, которые в конце концов были согласованы. Наши солдаты, разместившиеся на холмах, по которым лежал наш путь, приветствовали нас, будто мы были ангелы мира. Они не боялись и не стыдились приписать нам всю заслугу в успехе.

4 сентября (25 августа.) мы вновь поехали к московскому послу с несколько измененными [724] условиями, а после нашего возвращения он прислал нескольких своих людей предложить кое-какие свои условия. В тот же день он прислал нам в подарок меха вместе с письмом, полным похвалы и признания наших особых заслуг для общего блага в связи с переговорами.

Теперь обе стороны глядели друг на друга иными глазами; меня же и моего сотоварища (хотя мне и неловко, я скажу это для славы бога) они рассматривали как ангелов мира. Обе стороны поздравляли нас больше, чем мы того заслуживали. 5-го (26 августа.) мы вновь поехали в московский лагерь с еще раз измененными условиями. Все эти дни мы непрерывно трудились, не спали днем и ночью, ведя переговоры. Как я, так и мой сотоварищ четыре ночи подряд не сомкнули глаз, так как ночью приходилось переводить то, что было договорено днем. 6 сентября (27 августа.) приехал всегда присутствовавший при переговорах латинский переводчик с еще раз измененными условиями, которые я не буду приводить, так как они были несущественны. Мы отвезли москвитянам окончательный проект, и он был положен в основу договора, которого так желали и в котором так часто отчаивались и который подлежал подписанию под клятвой с равной радостью обеими сторонами 7 сентября (28 августа.).