Лекция 14

1. Социогенез. Различные подходы к определению цивилизации.

Общество, какие бы формы оно ни принимало и на любом этапе своего развития – это продукт взаимодействия людей. Из всех типов взаимодействий трудовые, экономические отношения являются определяющими. Эта идея – вклад в социальные науки Маркса. Как бы к нему не относились и в чем бы его не упрекали, анализ всех общественных явлений через призму экономики признается его бесспорной заслугой всеми. И возврат к домарксовой социологии уже невозможен.

Человек немыслим вне системы социальных связей. Отношения с родственниками, друзьями, коллегами, равно как и нормы поведения с незнакомыми людьми, которых мы придерживаемся, составляют общественную реальность, определяющую нашу жизнь, нас самих, наши убеждения, вкусы, представления о мире.

Одной из важнейших проблем социальной философии является вопрос о соотношении единичного и общего в историческом процессе. Этот вопрос может проявляться на разных уровнях. Является ли история результатом деятельности отдельных выдающихся личностей или объективным процессом, независимым от воли отдельных людей? Что важнее: жизнь и счастье конкретного индивида или «государственные интересы», «национальная безопасность» и т.п.? Как соотносятся друг с другом эти понятия? Должны ли мы защищать интересы меньшинств или действовать, опираясь на поддержку большинства? Подобные вопросы периодически встают по мере того, как актуальные события заставляют вспоминать о них.

Вопрос о соотношении личности и общества непростой. Как отмечал В. И. Ленин, «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». На это, конечно, вряд ли можно что-то возразить: взаимодействуя с другими, мы волей-неволей усваиваем социальные нормы, подчиняемся законам, следуем сложившимся в обществе традициям. Ленин, однако, вкладывал в эти слова нечто большее. Являясь последователем марксистского подхода к пониманию истории, разработанного К. Марксом и Ф. Энгельсом, он полагал, что человека следует рассматривать не просто как отдельного индивида, а, в первую очередь, как представителя своей социальной группы. Среди всех социальных групп особое внимание в марксизме уделяется классам, таким как пролетарии, буржуа, крестьянство и т.д., принадлежность к которым определяется местом человека в системе производства.

С точки зрения марксизма, история предстает как объективный, т.е. в основном не зависящий от воли и желаний отдельных людей, процесс, в котором события предопределяются объективными законами развития общества. При этом ключевую роль играет экономика, формирующая т.н. «базис» в противовес идеологии, искусству, науке и другим формам духовной культуры, составляющим «надстройку». Поэтому, например, уместно говорить в рамках марксистской модели о «буржуазном искусстве» или «социалистической науке», в то время как вне рамок марксистского подхода подобные понятия утрачивают смысл. В «базисе» общества, согласно марксистскому подходу, выделяются два основных элемента: производительные силы и производственные отношения. К первым относятся работники, вовлеченные в процесс производства, а также средства производства, например, необходимое оборудование. Отношения, выстраивающиеся в процессе производства и регулирующие, в частности, вопросы о принадлежности средств производства и статусе работника (раб, крепостной, наемный работник), называются производственными отношениями. К ним относят также отношения, складывающиеся в процессе обмена и распределения полученных в производстве продуктов. В рамках марксистской историографии предполагается, что производительные силы с течением времени динамично развиваются (например, совершенствуются средства производства, растет уровень образования среди работников), в то время как производственные отношения остаются консервативными. Подобная диспропорция в развитии производительных сил и производственных отношений с течением времени приводит к неизбежным конфликтам и революционному преобразованию общества на стыке исторических эпох, то есть к смене общественно-экономических формаций.

Несложно заметить, что отдельному индивиду в подобной схеме отводится весьма скромное место. История в данном случае понимается как объективный процесс, а это значит, во-первых, что никто не может проявить себя должным образом без подходящих социальных условий, и, во-вторых, что любая историческая личность по существу заменима. К примеру, если бы не было Наполеона, вместо него французским императором стал бы кто-то другой. С другой стороны, родись он на сто лет раньше, и никакие его военные таланты или лидерские качества не позволили бы ему стать тем, кем он стал в начале XIX века.

Еще одна знаковая для ХХ века концепция, обращавшаяся к теме доминирования общества над индивидом, была разработана психиатром Зигмундом Фрейдом. Основу этой концепции составляет идея о том, что сознательная часть нашей психики, названная Фрейдом «Я», обычно находится в подчиненном положении относительно двух доминирующих над ней бессознательных сил: биологических инстинктов («Оно») и социальных норм и идеалов («Сверх-Я»). Поскольку биологические инстинкты и социальные предписания обычно воздействуют на нас в обход сознательного регулирования, мы не только не можем их контролировать, но даже не замечаем, что пребываем в постоянной зависимости от них.

Интересно, что фрейдизм и марксизм оказались отчасти созвучны друг другу в понимании соотношения личности и общества. Не случайно их синтез породил мощное направление в философии второй половины ХХ века, не сходящее со сцены и сегодня – фрейдомарксизм, представителями которого являются такие популярные авторы как Э. Фромм и С. Жижек.

Альтернативный взгляд на соотношение личности и общества можно обнаружить в работах немецкого философа Иммануила Канта, обращавшего внимание на то, что наши базовые представления о морали немыслимы без безусловного признания фундаментальной свободы человека относительно любых внешних факторов. Иными словами, наши идеи «преступления», «закона», «наказания», «ответственности» лишены какого-либо смысла в том случае, если мы откажемся от идеи субъекта, который в результате свободного выбора решает, поступать ему правильно или неправильно. Таким образом, получается, что, даже если мы точно не знаем, насколько в действительности наши поступки предопределяются социальными и прочими условиями, мы все же должны признавать за ними определенную степень свободы – хотя бы для того, чтобы оправдать существование всех связанных с этой подразумеваемой свободой социальных институтов.

Однако Кант не ограничивается вышесказанным. На самом деле, он предполагает гораздо большее, а именно утверждает, что свобода составляет самую сущность человека. Поэтому, утверждает Кант, и общество должно быть построено с учетом свободы и автономии индивида как высшей цели его существования. Впрочем, Кант тут же справедливо оговаривается, что поддержание наивысшей свободы неотделимо от некоторого ее ограничения, иными словами, свобода не тождественна вседозволенности. Вот как пишет об этом Кант в эссе «Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане»: «Только в обществе, и именно в таком, в котором членам его предоставляется величайшая свобода, а стало быть существует полный антагонизм и тем не менее самое точное определение и обеспечение свободы ради совместимости ее со свободой других, – только в таком обществе может быть достигнута высшая цель природы: развитие всех ее задатков, заложенных в человечестве; при этом природа желает, чтобы эту цель, как и все другие предначертанные ему цели, оно само осуществило. Вот почему такое общество, в котором максимальная свобода под внешними законами сочетается с непреодолимым принуждением, т.е. совершенно справедливое гражданское устройство, должно быть высшей задачей природы для человеческого рода, ибо только посредством разрешения и исполнения этой задачи природа может достигнуть остальных своих целей в отношении нашего рода».

Таким образом, социальная необходимость – неизбежный факт общественной жизни. Она выражается во многих формах, одной из которых является необходимость следовать законам, составляющим важную часть структуры общества. Еще Аристотель в «Политике» писал о том, что именно законы являются тем, что отличает человеческое общество от сообществ муравьев или пчел: «Что человек есть существо общественное в большей степени, нежели пчелы и всякого рода стадные животные, ясно из следующего: природа, согласно нашему утверждению, ничего не делает напрасно; между тем один только человек из всех живых существ одарен речью. <…> Речь способна выражать и то, что полезно, и что вредно, равно как и то, что справедливо и что несправедливо. Это свойство людей отличает их от остальных живых существ: только человек способен к восприятию таких понятии, как добро и зло, справедливость и несправедливость и т.п. А совокупность всего этого и создает основу семьи и государства».

Получается, что, по мысли Аристотеля, само государство рождается из нашей способности понимать, выражать в словах и обсуждать такие абстрактные концепции, как добро и справедливость. Смысл правильно функционирующего государства тогда состоит в том, чтобы зафиксировать «усредненное» понимание добра и зла, сформулированное в процессе общественных дискуссий и рационального, критического осмысления, в форме общеобязательных законов, которыми граждане будут руководствоваться. Законы, по мысли Аристотеля, важны потому, что они ограничивают животные инстинкты и не позволяют людям, оказавшимся у власти, творить все, что им заблагорассудится. Именно поэтому законы должны строго соблюдаться и быть одинаковыми для всех. Цитируя самого Аристотеля, «…закон, надлежащим образом воспитавший должностных лиц, предоставляет им возможность в прочих делах выносить судебные решения и управлять, руководствуясь наиболее справедливым суждением. Он позволяет им вносить в него поправки, если опыт покажет, что они содействуют улучшению существующих установлений. Итак, кто требует, чтобы властвовал закон, по-видимому, требует, чтобы властвовало только божество и разум, а кто требует, чтобы властвовал человек, привносит в это и животное начало, ибо страсть есть нечто животное и гнев совращает с истинного пути правителей, хотя бы они были и наилучшими людьми; напротив, закон – это свободный от безотчетных позывов разум».

Получается, что для Аристотеля необходимость следования законам тождественна необходимости следовать разуму. Закон и связанная с ним социальная необходимость в этом смысле есть наилучшее возможное воплощение на данном историческом этапе разумного понимания устройства общества, его задач и способов функционирования.

Это сочетание необходимости и свободы, бытия материального и бытия духовного, общего и индивидуального и составляет специфику общественной жизни, отличая её от природного бытия, в котором необходимость существует в чистом виде.