§ 19. Время и временность

333

Вовсе не необходимо, что мы находим движение среди имеющегося в наличии. Даже когда темно, т. е. когда темнота скрывает от нас сущее, скрывает то, что имеется в наличии, если при этом мы обладаем опытом самих себя, т. е. действий (Verhaltungen) нашей души, то вместе с этим опытом eüöü? аил, сразу же заодно всегда дано время. Ведь даже действия души подпадают под общее определение движения — движения в том широком смысле, в каком оно понимается у Аристотеля, не обязательно понятого как смена мест. Подобные действия сами по себе не пространственны, но они переходят одно в другое, одно сменяется другим. Мы можем, действуя так-то и так-то, удерживать себя при некотором [предмете]. Вспомним о том месте из De interpretatione, где сказано: Таттцл f) Sidvoia⁴⁶, мышление неподвижно стоит при [своем предмете]. Так что и душа имеет характер движущегося. Даже если нам не дано в опыте чего-либо движущегося в смысле имеющегося в наличии, все же в опыте самих себя раскрывается движение в самом широком смысле, и вместе с ним — время.

Отсюда возникает, однако, одна трудная проблема. Потероу бе |if) qüotis фихл? eiT| ä.v ö xpövo? r\ ou⁴⁷: если нет никакой души, то есть ли тогда время или его нет? Аристотель интерпретирует это точнее: dSiwciTou ydp övto? etvai той dpiOp.fiaoi'Tos¹ dSuvarov Kai dpi0|_LTiT6v ti elvai, йате SfjXov cm oüS' dpiOiio?.'АрсОцо? ydp ti то ripiOu.Tmevov f\ то dpiOuTiTOv. EL 8£ цт|8еу äXXo ттёфикеу 6.piQ[i€Lv rj фихл Kai фихЛ? ^ои?, elvai xpövov фихл? ЦЛ ооат)?, dXX' f\ тоито о ттоте ov ö vpovos, °'^{LOV €}'^L ev8evfraiKivr\aiv eivai dveu фихл?- То 8ё тгротероу Kai ъатероу ev Kivr\ae(. ecmv. Xpovo? 8e таот'£стт1у 359 f| ар10цг|та £aTiV^s. Время есть нечто исчисляемое. Если нет никакой души, то нет и счета, нет исчисляющего, но если нет ничего исчисляющего, то нет и ничего, что можно исчислять и нет исчисляемого. Если нет души, то нет и времени. Аристотель формулирует это в виде вопроса и в то же время подчерки-

⁴⁽¹ Arist., de inlerpr., 16 b 20. " Phys.b. 14. 223 а 21 f. ⁴⁴ Там же, 223 а 22 - 29.

334

Проблема онтологической дифференции

что оно есть, есть само по себе, подобно тому, как движение может существовать и без души? Но он также подчеркивает, что [структура] «до» — «после», представляющая собой конститутивное определение времени, есть «движении, и само время есть таитсс, т. е. «до» и «после» как исчисляемые. [Свойство] быть исчисляемым, несомненно, принадлежит сущности времени, так что, если нет счета, то нет и времени, и наоборот. Аристотель не вдается в разбор этого вопроса, он только затрагивает названную проблему, и это ведет к вопросу, как есть само время.

Благодаря интерпретации «бытия во времени» мы видели, что время как всеохватное, как то, в чем происходят природные процессы, в некотором роде объективней, чем все объекты. С другой стороны, мы также видим, что оно есть лишь при условии, что есть душа. Оно объективней, чем все объекты и вместе с тем — субъективно, в том смысле, что оно есть только тогда, когда есть субъекты. Что же такое время и как оно есть? Есть ли оно только нечто субъективное или только нечто объективное, или оно — ни то, ни другое? Мы знаем уже из предшествующих разъяснений, что понятия «субъект» и «объект», как их сегодня употребляют, остаются онтологически неопределенными, и потому они недостаточны, чтобы определить, в первую очередь, то сущее, которое есть мы сами и которое подразумевают, говоря «душа» или «субъект». Мыс самого начала пойдем по ложному пути, если будем рассматривать вопрос о бытии времени в рамках такой альтернативы: принадлежит ли оно субъекту или объекту? Можно развивать бесконечную диалектику, так и не сказав ничего хоть как-то относящегося к делу, покуда не установлено,

" Я приведу свой перевод самой постановки вопроса (223 а 21 — 26), умышленно воздержавшись от интерпретации «другой возможности», о которой скачано в 223 а 26 — 29, поскольку понимание этого текста коренным образом зависит от некоторых «волевых» лингвистических решений, а для нас важнее услышать толкование самого Хайдеггера. Отрывок 223 а 21 — 26 звучит так: «Заслуживает рассмотрения и вопрос, каково отношение времени к душе... Если души нет, будет ли тогда время или это не так? Тут, пожалуй, нелегко разобраться. Ведь когда отсутствует возможность бытия того, кто будет считать, не может быть и исчислимого, а стало быть, ясно, что в этом случае не может быть и числа, ведь число — это либо нечто (уже) сосчитанное, либо нечто исчислимое. Если же ничему, кроме души или, точнее, ума в душе, не свойственна деятельность счета, то, коль скоро не будет существовать души, не будет и времени...» — Примеч. переводчика.

S 19. Время и временность

335

каким образом есть бытие самого Dasein; не обстоят ли дела так, что Dasein, поскольку оно экзистирует, есть нечто более внешнее, чем любой объект, и вместе с тем — более внутреннее (субъективное), чем любой субъект, т. е. душа (поскольку временность кактрансценденция есть открытость). Мы уже указы вал и ранее, что феномен мира свидетельствует о чем-то в этом роде. Поскольку Dasein экзистирует, а это значит — оно есть в некотором мире, всякое встречающее его наличное с необходимостью — внутримирное, т. е. — о-держимое миром. Мы увидим, что на  3 деле феномен времени, понятый в некотором более исходном смысле, связан с понятием мира и тем самым — со структурой вот-бытия как таковой. Но поначалу мы должны обозначить наше затруднение, как его фиксирует Аристотель. Время есть «до» и «после», поскольку они исчисляются. Как исчисляемое оно не есть нечто само по себе наличное до исчисления. Времени без души нет. Хотя оно так зависит от счета чисел, отсюда не следует, что оно есть нечто психическое, нечто в душе. Одновременно — оно ev ттшМ, всюду, kv -yfj  — на земле, ev ОаХаттл. — на море, ev oüpavu — на небе³". Время — повсюду и все же — нигде, и все же — только в душе.

Самое существенное для понимания предшествующей интерпретации аристотелева понятия времени заключается в том, чтобы правильно осмыслить понятие сжоХоиОе Т v, следования. Оно подразумевает некоторое онтологическое отношение фундирования, имеющееся между временем, движением, непрерывностью и измерением (Dimension). Из этого понятия фундирования нельзя заключить, что Аристотель отождествляет время с пространством. Но, пожалуй, становится ясно, что он, ставя время в непосредственную связь с движением в смысле перемещения, устанавливает процедуру измерения (Messung) времени так, как это предначертано в естественном понимании и естественном опыте времени. Аристотель дает по этому поводу лишь одно явное толкование. Из способа взаимосвязи последовательности «теперь» с движением было видно, что само «теперь» имеет характер перехода, что оно как «теперь» всякий раз есть «теперь-еще-не» и «теперь-уже-нс». На основании этой черты перехода

"Там же, 223 а 17 Г.

336

Проблема онтологической дифференции

оно приобретает особую способность измерять движение как таковое, как|1етсфоХг|. Поскольку «теперь» никогда не есть просто 361 точка, но — в себе самом переход, «теперь» по своей сущности никогда не есть граница, но число. Численный характер «теперь» и времени вообще постольку должен считаться существенным для основательного понимания времени, поскольку только из него становится понятным, что именно мы называем внутривре-менностью. Внутривременность означает, что каждое сущее есть во времени. Бытие во времени Аристотель интерпретирует как измеренность временем. Само время может быть измерено, поскольку оно, со своей стороны, есть нечто исчисляемое и как исчисляемое в свою очередь может исчислять, исчислять в смысле измерения, т. е. собирания вместе некоторого определенного «сколько».

Одновременно из численного характера времени вытекает та его особенность, что оно охватывает или о-держивает сущее, которое есть в нем, что оно по отношению к объектам есть нечто еще более объективное, чем они сами. Отсюда возникает вопрос о бытии времени и о связи времени с душой. Тенденция относить время к душе, которую мы находим у Аристотеля и впоследствии в еще более подчеркнутом виде у Августина, тенденция, которая и дальше продолжает служить приметой обсуждения традиционного понятия времени, привела нас к следующей проблеме: в какой мере время объективно и в какой мере субъективно. Мы видели, что в таком виде вопрос не только нельзя разрешить, но и поставить, поскольку оба понятия «субъект» и «объект» сами должны быть поставлены под вопрос. Мы увидим, почему нельзя сказать, ни что время есть нечто объективное в том смысле, что оно относится к объектам, ни что оно есть нечто субъективное, т. е. наличествует в субъекте. Окажется, что такая постановка вопроса невозможна. Однако оба ответа: время объективно и время субъективно, определенным образом найдут свое оправдание в более исходном понятии самой временности. Эту временность мы и попытаемся теперь определить точнее, исходя из времени, понятого расхожим образом.

19. Время и временность

337

б) Расхожее понимание времени и восхождение к исходному 362 времени

Из аристотелевой интерпретации понятия времени выяснилось, что Аристотель характеризует время исходно как последовательность «теперь»; причем, следует обратить внимание, что «теперь» не являются частями, из которых, как из кусков, составлено целое времени. Уже сам способ, каким мы перевели — а значит истолковали — аристотелево определение времени, должен был дать понять, что Аристотель определяет время как нечто, исчисляемое в движении, исходя из времени же, коль скоро дефиниция времени дается по отношению к более раннему и более позднему. Вместе с тем, мы подчеркивали, что аристотелева дефиниция времени не заключает в себе никакой тавтологии, но что Аристотеля принуждает говорить так сама суть дела. Аристотелева дефиниция времени вообще никакая не дефиниция в школьном смысле этого слова. Она характеризует время, определяя, каким образом к тому, что мы называем временем, открывается доступ. Она представляет собой дефиницию или характеристику доступа. Вид того, что подлежит дефиниции, задается единственно возможным способом доступа к нему: исчисляющее восприятие движения как движения есть заодно и восприятие исчисляемого как времени.

То, что Аристотель представляет как время, соответствует расхожему донаучному пониманию времени. Время, известное всем и каждому, указывает в соответствии со своим собственным феноменологическим содержанием на некое исходное время, на временность. Но здесь важно вот что: аристотелева дефиниция времени есть только подступ к его интерпретации. Характерные свойства времени, понятого расхожим образом, должны дать себя понять из исходного времени. Если мы ставим перед собой подобную задачу, то это означает: мы должны разъяснить, в какой мере «теперь» как «теперь» имеет характер перехода', в какой мере время как «теперь», «тогда» и «потом» о-держивает сущее и как таковое одержание наличного есть нечто еще более объективное и еще в большей степени наличное, чем все прочее (внут- ЗбЗ ривременность); в какой мере время есть по-существу нечто исчисляемое и каким образом ему принадлежит то, что оно всегда выявлено.

338

Проблема онтологической дифференции

Расхожее понимание времени заявляете себе явно и ближайшим образом в употреблении часов. При этом безразлично, насколько эти часы хитроумно устроены. Мы видели и должны были убедиться в этом, глядя на употребление часов, что время встречается нам в исчисляющем слежении-следовании за некоторым движением. Что это в точности означает, как это возможно и что отсюда следует для понятия времени, осталось не спрошенным. Эту проблему не ставит ни Аристотель, ни последующая интерпретация времени. Что означает: употреблять часы? Мы разъяснили аристотелеву интерпретацию времени в отношении употребления часов, не истолковав при этом точнее само употребление часов. Аристотель, со своей стороны, не занимается интерпретацией употребления часов и ни разу не упоминает о нем, но зато заранее предполагает этот естественный способ доступа ко времени при помощи часов. Расхожее понимание времени схватывает лишь открывающееся в исчислении время как следование «теперь» друг за другом. Из этого понимания времени вырастает его понятие как некоторой последовательности «теперь», которую определяют точнее как направленную в одну сторону, необратимую последовательность [«теперь»], следующих одно за другим. Мы хотим удержать этот подход — отношение ко времени в употреблении часов — и благодаря более точной интерпретации этого способа соотноситься со временем и проживаемого при этом опыта времени проникнуть к тому, что делает возможным само [так проживаемое] время.

а) Способ бытия, присущий использованию часов. Теперь, тогда и потом как самоистолкование отношений настояния, ожидания и удержания

Что означает отсчитывание времени по часам? Что означает «смотреть на часы»? Пользуясь часами, отсчитывая по часам время, мы, разумеется, смотрим на часы, но не сами они — предмет наблюдения. Мы заняты не часами как таковыми, не этим-вот определенным приспособлением, чтобы, скажем, от-364 личить его от монеты. Однако часы для нас также и не предмет в том смысле, в каком они предмет для часовщика. Часовщик как раз не употребляет их как вещь утвари, каковой они являются. В использовании часов мы, конечно, воспринимаем часы, но так

19. Время и временность

339

и единственно так, чтобы позволить им привести нас к чему-то такому, чем сами часы не являются, но что они как часы показывают: а показывают они время. Но и здесь требуется осторожность. Нужно понять использование часов в его исходном способе быть. Когда я использую часы, чтобы отсчитывать время, я вовсе не направляю свое внимание на время как на собственный предмет зрения. Ни часы, ни время я не делаю темой своего наблюдении. Когда я смотрю на часы, я спрашиваю, например, сколько у меня еще осталось времени до заранее установленного срока окончания лекции. Я ищу не время как таковое, чтобы им и заняться; напротив, я занят изложением определенного феноменологического материала. Для меня важно это изложение завершить. Определяя время, я пытаюсь установить, сколько сейчас времени, т. е. сколько времени еще остается до девяти часов, чтобы закончить то-то и то-то. Определяя время, я ищу, сколько времени остается до такого-то и такого-то срока, так что я вижу: у меня еще есть время, есть столько-то времени для того, чтобы исполнить то-то и то-то. Я сверяюсь с часами, намереваясь определить, сколько у меня еще времени, чтобы сделать то-то и то-то. Время, которое я всякий раз стремлюсь определить, есть «время-для», время для того, чтобы сделать то-то и то-то, время, которое мне требуется для того, чтобы... время, которое я могу себе позволить для того, чтобы то-то и то-то осуществить, время, которое я должен себе отвести для того, чтобы то-то и то-то исполнить. Смотрение-на-часы имеет своей основой и своим истоком то обстоятельство, что мы отводим себе время. Но чтобы отвести себе время, я должен им как-то уже располагать. Если мы часто или почти всегда не располагаем временем, то это лишь привативный модус исходного располагания временем. Отсчет времени в использовании часов фундирован в необходимости отводить себе время или, как мы еще говорим, в необходимости «считаться со временем». Мы не должны понимать здесь «считаться» в смысле «исчислять», но именно — «счи-  *> -¹ таться со временем», принимать его в расчет, т. е. направлять на него расчетливое внимание. Измеряющий время расчет возникает в качестве модификации из исходного отношения ко времени — направленности на время. На почве этого исходного отношения ко времени понимание приходит к его измерению, при-

340

Проблема онтологической дифференции

ходит к тому, что мы изобретаем часы, чтобы устраивать наши счеты со временем более экономно в смысле затрат времени. Мы всегда уже считаемся со временем, еще до того, как, измеряя время, смотрим на часы. Если мы примем во внимание, что в использовании часов, при взгляде на часы мы всякий раз уже считаемся со временем, то это будет означать, что время нам дано еще до использования часов, что оно для нас некоторым образом выявлено и что только поэтому мы можем явно обращаться к нему, глядя на часы. Положение часовой стрелки определяет лишь некое «сколько?». Но «сколько» времени и «столько-то» времени позволяет понять время исходно как то, с чем я считаюсь, как время для того, чтобы... Время, которое нам всегда уже дано, поскольку мы его себе отводим и берем в расчет, имеет характер «времени-для-того-чтобы»...

Когда мы, не рефлектируя, среди повседневных дел смотрим на часы, мы всегда приговариваем (явно или не явно): «теперь». Но это «теперь» — не просто голое, чистое «теперь», оно имеет характер «теперь настало время для того, чтобы...», «теперь еще есть время до...», «теперь еще довольно времени прежде, чем...». Когда мы смотрим на часы и говорим «теперь», наше внимание не направлено на «теперь» как таковое, но на то, для чего и на что теперь еще есть время, оно направлено на то, что нас занимает, нас торопит, что требует времени, на то, чему мы хотим уделить время. Dasein говорит «теперь» и тогда, когда оно, собственно, не измеряет время при помощи часов. Если мы просто чувствуем, что здесь холодно, то в этом заключено: «теперь холодно». Нужно вновь настойчиво подчеркнуть: когда мы подразумеваем и высказываем «теперь», то мы не обращаемся при этом к че-366  му-то, имеющемуся в наличии. «Теперь»-сказывание имеет другой характер по сравнению с выговариванием фразы: «Это окно». Ведь тут я имею в виду тематически это-вот окно, сам предмет. Если, выговаривая «теперь», мы обращаемся не к чему-то наличному, то не заговариваем ли мы тогда с тем сущим, каковое есть мы сами? Но ведь я сам не есмь «теперь»? Или все же в определенном смысле так оно и есть? Оказывание «теперь» — не опредмечивающее заговаривание с чем-то, но, без сомнения, это — выговаривание чего-то. Dasein, которое всякий раз экзистирует так, что оно отводит себе время, выговаривает