848

–Я хорошо знаю Бобруйск.

–Каким образом?

–Я там служил почти год.

–Ну, тогда вопрос упрощается. Из Слуцка по утрам каждый день ходит дачная «Кукушка»: она развозит дачников, садоводов и прочий рабочий люд по своим участкам. Но иногда «проскакивает» до Бобруйска на «шабашку». В таких случаях поездом можно без хлопот доехать до Слуцка. Когда поезд пришел в Бобруйск и я направился к выходу, старлей решил проводить меня и тоже вышел на перрон. Проходя мимо проводницы, я не удержался и попрощался с ней:

–Спасибо Вам за все. До свидания.

Старлей все слышал, ехидно улыбнулся. На перроне он прочитал мне небольшое напутствие:

– Парень ты, вроде, неглупый, но особенно не хорохорься: ни к чему это. Около Нового года – демобилизация. Постарайся завершить армейскую службу с положительной характеристикой: это тебе не помешает. Дерзостью своей не кичись: «на гражданке» другие методы оценки личностей. Честно признаюсь, мне было приятно с тобой познакомиться. Пока. Всего доброго.

Честно говоря, я не ожидал от него такого поступка и был приятно удивлен и тронут. От души поблагодарил его за это. Но одна мыслишка не давала мне покоя: «А КАК ОН ОКАЗАЛСЯ В ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОМ вагоне? Откуда он знает расписание поездов и прочее? По делам службы, наверное.

Япослушался старлея, не стал разыскивать автотранспорт,

адождался прихода «Кукушки» и через пару часов был уже на Слуцком вокзале.

Яснова в полку

Свокзала я сразу направился в полк. Здесь все было знакомо и даже как бы родное. Недаром говорят, что даже зверь в неволе привыкает к своей клетке. Но заметил и некоторые изменения. Так, около входного шлагбаума появилась небольшая крытая будочка для часового.

441

В казарме под руководством Иванова по-прежнему трудилась его бригада. Некоторые комнаты были уже обитаемы. Пилорама по-прежнему работала, но с перебоями: не хватало исходного пиломатериала.

***

Отметку о своем возвращении я сделал в штабе полка. Для прохождения дальнейшей службы меня направили к Соломину, который, якобы, формирует новое подразделение под названием «Управление». В него предполагалось включить военнослужащих из числа рядового и сержантского состава, не входящих в стрелковые (ротные) подразделения.

Увидев меня, Соломин искренне обрадовался:

–Вот хорошо, что ты появился. Надо срочно установить фамильный состав будущего подразделения. Вся твоя «канцелярия» у Мурвалова, свяжись с Федей, он в «курсе», поможет во всем.

Найти Федю (Борохова) и Мурвалова было не сложно. А вот как Мурвалову удалось сохранить в целости всю мою писарскую канцелярию – бумагу, чернила, списки ротных и сенокосных бригад и прочее – не представляю.

Соломину для ведения разных дел выделили небольшой закуток в одной из отремонтированных комнат. Мы с Федей примостились здесь же. Не без труда, но в состав подразделения нам удалось ввести и Мурвалова – на должность посыльного. В данной ситуации эта должность была более чем необходима.

Не «мудрствуя лукаво» мы с Федей в предполагаемое подразделение включили: часть сапожников из группы Григоряна, оружейного мастера со своим помощником, некоторых работников столовой и медпункта, обе группы Иванова и Синицына, денщиков начальства, почтальона, музыкантов, (трубачей – без них и Армия – не Армия), и других.

И начались бесконечные хлопоты по самым различным вопросам. Некоторые служили в армии уже не один год и подзабыли номера своих воинских частей, или госпиталей, в которых служили или лечились ранее. Кто-то потерял свою Красноармейскую книжку. У кого-то родители развелись и неизвестны места

442

их нового проживания и т д. Особенно трудно было решать эти вопросы при заполнении Формы-2-УР.

Обо всем этом я сообщил Соломину. Он приказал: «Оставь эти графы пустыми с указанием причин».

О друзьях-товарищах

Были ли у меня как в Бобруйске, так и в Слуцке хорошие друзья?

Сложный вопрос: смотря по тому, кого считать таковыми. Будучи писарем, я многим – и рядовым и офицерам – оказывал самые разные услуги. Поэтому со многими сослуживцами у меня складывались теплые и дружеские отношения.

Но настоящим, закадычным другом был только один – Володя Качанов. С ним мы подружились еще в войну, когда воевали в разведке под Берлином в батальоне Варьяна. Володя был из тех, на кого можно было положиться в любой ситуации. Даже после того, как я демобилизовался мы продолжали с ним активную переписку в течение нескольких лет. Родом он из Ростова. Не могу умолчать и о своих отношениях и с Мурваловым. Читатель помнит – все началось еще в Бобруйске. В Слуцке продолжилось, особенно после того как мы включили его в состав управления. Он стал мне близким без всяких усилий с моей стороны. Мы никогда ни о чем не беседовали с ним. Я не имел представления о его родословной. По службе я часто давал ему самые различные поручения. Он выполнял их безупречно. Так, например, Соломин по каким-то причинам не захотел жить в ДНС и попросил нас подыскать ему съемную квартиру в городе. Мурвалов искал ее дня три и все-таки нашел то, что надо.

Несмотря на наши дружеские отношения, у него хватило такта не лезть ко мне в друзья. Таким образом, несмотря на разные положения по службе, в наших личных отношениях установилось некоторое доброе равновесие. В армии это бывает не часто. У нас – было.

В конце сентября началась лихорадочная подготовка к демобилизации. В первую очередь, на каждого демобилизуемого надо было уточнить все его данные, хранившиеся в Форме-2-УР. Дело не сложное, привычное. У всех проверить наличие воинских документов: красноармейские книжки, удостоверения к ор-

443

денам и медалям, справки о ранениях и др. Надо отметить что далеко не у всех в этом отношении все было в порядке. Например, Знак (медаль, или орден) были в наличии, а документы – утеряны. Это не считалось каким-то ЧП из ряда вон. Мы в то время как-то не очень строго относились ко всем этим, как мы говорили, «бумажкам»: главное – живы остались, остальное – мелочь.

Наиболее хлопотным был вопрос о солдатском обмундировании. Каждый из увольняемых в запас должен быть одет и обут во все то, что положено по уставу – ни больше, ни меньше. В стандартных ведомостях, например, значилось: шапка-ушанка, шинель армейская, гимнастерка, брюки х/б, ремень кожаный, сапоги кирзовые и. т. д. – вплоть до нижнего белья и портянок. В наличии всего этого имущества он должен был расписаться.

А было так.

Солдат или сержант прошел всю войну, дважды ранен, ремень на нем кожаный, но не солдатский, сапоги хромовые и т. д. Как быть? Или взять того же старшину Борохова – на голове у него уже порядочная шевелюра волос, ремень офицерский, сапоги хромовые. На груди – ордена и медали, в том числе – орден Ленина. Что – раздевать? Переобуваться?

Абсурд. Впрочем, я и сам был не без греха.

Дембель

Плохо ли, хорошо ли, но свою работу мы сделали – подготовили весь исходный материал для дальнейших действий.

Указ Правительства о демобилизации появился в начале 1947 г. Воинские подразделения в стране были расположены повсеместно – от западных границ до Дальнего Востока, от Ледовитого океана до Каспия. Поэтому, планируя демобилизацию в масштабах страны, приходилось учитывать уйму самых разных, порой проблемных вопросов на всех уровнях власти. Главным, конечно, был транспорт, преимущественно железнодорожный.

***

Из Слуцка нас перевезли в Бобруйск. Я оказался в группе уральцев и сибиряков.

По простоте душевной мы полагали, что нас повезут в комфортабельных пассажирских вагонах: как-никак это были за-

444

служенные защитники Отечества. Но – не тут-то было. Вместо комфортабельных вагонов нам подали товарный состав «телячьих» вагонов, вместо мягких постелей – солома... не первой свежести. Но мы особенно не переживали: не привыкать.

Моим соседом по «постели» оказался чудаковатый паренек, которого все обитатели вагона сразу обозвали «чокнутым». С утра до вечера, под несмолкаемый стук колес, он задавал мне (а значит, и остальным) самые разные вопросы преимущественно на военные темы: «Можно ли определить численный состав Армии?», «Почему в Армии есть Устав пехоты, а нет Устава других родов войск» и т. д.

Прозвище «чокнутый» он, конечно, оправдывал, но в его любопытстве, на мой взгляд, было какое-то рациональное зерно.

Подъезжая к Казани, мы узнали, что поезд наш идет не по северной ветке (Горький, Киров, Пермь), а по южной (Казань, Ульяновск, Свердловск).

Пермяки (нас было трое) на этот раз без особых хлопот на пассажирском поезде через Ижевск добрались до Кирова, а там до Перми – рукой подать. И через сутки мы были уже дома, в Перми.

Послесловие

Великая Отечественная война описана, наверно, в сотнях книг и воспоминаниях ее участников. О ней снято много фильмов, сложено много песен. Я же рассказал о том, что мне в ней запомнилось более всего.

Война многолика, и каждый из ее участников видел ее посвоему. Меня, например, всегда поражало магическое слово «ПРИКАЗ», идущее от вышестоящего командования и, повинуясь ему, шестерка штурмовиков, бомбардировщиков, или других самолетов беспрекословно летело на его выполнение. В чем сила этого слова? Я и сейчас удивляюсь этому.

В остальном – в войну мне всегда было мучительно больно терять своих боевых товарищей, с которыми, например, еще утром в столовой мы сидели рядом за одним столом, а вечером напротив его стула на столе стоял стакан с его «боевыми ста граммами», накрытый корочкой хлеба (так было у нас принято)… К этому нельзя привыкнуть. И это невозможно забыть.

445

Было также тяжело видеть обожженные лица летчиков, коим пришлось лететь на уже горящем самолете. У некоторых, например, веки на столько обгорали, что во время сна их не хватало, чтобы прикрыть глаза. Так и спали с открытыми глазами. Невыносимое зрелище.

Яуж не говорю о бомбежке наших сел и деревень. О слезах

ипричитаниях жителей, оставшихся в живых, хотя без крова.

Вперерывах между боями мы частенько заводили разговор о том, какая жизнь будет после войны? Почему-то всем казалась, что она будет прекрасной. Наверное, потому, что нам так хотелось.

Какими наивными мы были! Жизнь показала, что мирное, без войны время пришло к нам «не в светлых ризах». Примеров того множество. Так я, поступив в 1947 году в Пермский СХИ и получая стипендию 240 рублей в месяц, – не жил, а бедствовал.

На село, в колхозы, вернулось далеко не все мужское население, поэтому все тяготы сельской жизни легли на женские плечи. Была бы моя воля, я бы им в центре столицы поставил памятник, чтобы помнили люди.

Многие из мужчин вернулись с войны калеками – без рук, без ног. Они остро переживали свое бедственное положение. Спивались.

В1950 году я с отличием окончил Пермский СХИ и был направлен на работу в Оренбургскую (Чкаловскую) область в комплексную землеустроительную партию Министерства совхозов РСФСР. Работа нравилась. Казалось, война кончилась, все впереди. Ан нет! Эхо войны громыхнуло и в эти годы самым неожиданным образом. Профессор Н.Я. Коротаев пригласил меня поступить в аспирантуру при кафедре почвоведения в родном институте. Я согласился, и взяв отпуск без содержания, к указанному сроку приехал в Пермь. Экзамены сдал на «отлично», но в списке принятых своей фамилии не обнаружил. Причина ясна – пребывание в немецком плену. Я вернулся в Оренбург. Но путь в науку мне оказался не заказан. Но это уже другая история…

446

Фотоархив

447

448