848

как писарь я установлю учет всей проделанной нами работы. А, кроме того, деревенский «бригадир» обещал дать мне специальную «наковаленку», установленную на обычном чурбане, и небольшой молоточек к ней для «отбивания» кос. Такими косами работать будет значительно легче. Еще спасибо скажут.

Перед отъездом врач «огорошил» меня еще одним предложением:

– Ты согласен с тем, что в вашей команде отсутствует даже элементарная санитарная служба. Поэтому возглавить ее я предлагаю тебе. Вот обычная военная сумка с лекарствами. Познакомься с ней.

–Но я никогда не был не только врачом, но даже санинструктором.

–Ха-Ха! Можно подумать, что был хорошим столяром (тонкий намек). Если ты отказываешься, то назови мне человека из вашей группы, который смог бы справиться с этой должностью. Но предупреждаю, что со своим «придатком» тебе придется обращаться к нему.

Логика врача была безупречной. Пришлось согласиться. Но, познакомившись с лекарствами, я обнаружил, что половина из них мне была совершенно незнакома, поэтому я попросил его на каждой написать: от чего, сколько и разовые дозы. Он расхохотался, но пообещал сделать это к завтрашнему дню.

Так я стал, если уж не врачом, то как минимум фельдшером. Забегая вперед, скажу, что народ у нас был молодой, крепкий, болел не часто. Изредка наблюдались пищевые отравления и... чирьи. Но их я научился выводить быстро – доводил до созревания, а дальше в ход шла моя хорошая трофейная бритва марки «Солинген».

Итолько одна болезнь доставила мне немало хлопот – малярия. Заболел ею наш ездовой. Трясло его через день. За хлебом ездил в «здоровые» дни. Я пробовал лечить его акрихином, но выздоровления не наступало.

Решив, что болезнь эта местная (болотная), я опять пошел в деревню поговорить с мужиками – может, что-нибудь посоветуют. Так я вышел на одного «хроника», которого в деревне так и называли – «трясун».

431

Он вел себя не очень деликатно и высказал мне следующее:

– Я тебя не знаю, ты меня тоже. Я тебе ничего не говорил, ты меня не слышал.

Но посоветовал:

– Достань стакан хорошего самогона и всыпь туда порошок акрихина. Все хорошо перемешай и дай выпить до дна. За жизнь не ручаюсь, но от малярии избавишься.

Все так мы с ездовым и сделали. Но всю ночь волновался – выживет ли? Раза два заглядывал к нему в шалаш – вроде дышит. Встретились утром – больной вышел по «малой нужде». Значит – жив.

И ведь вылечился.

***

После отъезда врача жизнь моя резко изменилась. Утром, после завтрака начиналась «обивка кос». Честно признаюсь, в деле этом я достиг большого мастерства, косари были довольны. После обеда и небольшого отдыха, вооружившись конторскими принадлежностями и сделав себе нечто вроде веника только с длинной ручкой, я отправлялся на сенокос. Моим главным врагом при этом были комары. У поэта Некрасова в стихах о крестьянском труде есть такие строчки: «Бедная баба из сил выбивается, столб насекомых над ней колыхается – жалит, щекочет, жужжит».

Только там я по-настоящему понял, что такое «столб насекомых»: одного такого разгона их веником хватало мне для того чтобы в журнале учета написать одну цифру.

Несмотря на все эти трудности, я быстро освоил систему учета сделанного косарями за предыдущий день. Подсчитывал и отмечал – сколько скошено, сколько закопнено и, если был поставлен стог, то измерял его окружность, «перекидку» (высоту стога) и даже плотность укладки. Имея эти данные, рассчитывал массу сена в тоннах. На карте отмечал расположение скошенного массива относительно ближайшего населенного пункта.

О полученных данных докладывал Соломину. На похвалы он был скуп, но по выражению лица было видно, что доволен.

432

Однажды на тропинке, по которой я обычно ходил, меня встретила змея – обычная серая гадюка. Увидев меня, она подняла голову и угрожающе «заиграла» язычком. От греха подальше, я обошел ее стороной. Так на одном и том же месте повторилось раза два. На третий она уже перестала мне угрожать. Видать, умное животное.

В общем, несмотря на производственные трудности, в остальном жизнь моя была насыщена разными интересными событиями.

***

Август. Жара спала. Ночи стали прохладными, комарья поубавилось. Вот уже три дня, как мы на новом – уже третьем месте кошения. Вода рядом. Веревкин заготавливает дрова для своей кухни. Для сна и отдыха мы быстро поставили простенькие шалашики. Все знакомо, все отработано.

Ребята уже сходили на разведку окружающей местности. Вернувшись, сообщили, что в двух-трех километрах от нас расположена небольшая деревушка, главной достопримечательностью которой был петух. По утрам он так громко будил рабочий люд, что было слышно даже у нас.

Аподальше, километрах в пяти, находилось крупное село.

Внем по выходным даже бывали танцы, в чем мы вскоре убедились сами. Человека четыре (из штрафников) в ближайшую субботу решили сходить туда. Пригласили меня. Я не отказался – как-никак все-таки цивилизация, от которой за лето в этих болотах мы уже отвыкли. Соломину решили ничего не говорить.

На танцах особенно популярной была полька-кольцо. При ее исполнении по команде ведущего: «Кольцо!» мужчины меняли своих партнерш на следующих, что были в круге. Продолжалось это до тех пор, пока не сменялись все, что были в начале танца. Один раз в такую круговерть попал и я. О! Боже! В качестве моих партнерш побывали и худенькие, и пополней, и постарше, и помоложе, и повыше, и коротышки. После окончания танца одни утирали пот с лица, другие валились на траву. Я с непривычки

433

повис на ближайшей изгороди.

В перерывах под эту же музыку дружно звучали песни: «Ой Лявон до Лявонихи ходил». И разные другие – всего не помнишь.

Интересно, сохранились ли эти добрые традиции до наших дней в век Интернета и электроники?

В какой-то момент в перерывах между танцами ко мне подошел один паренек из местных, но который живет в Слуцке. Сюда приезжает к родным. Разговорились. И он по секрету сообщил мне следующее:

–В войну, недалеко от села располагался партизанский отряд. На него частенько нападали местные националисты, иногда вместе с немцами. Были потери с той и другой стороны. После войны немцев не стало, а националисты ушли вглубь болот и лесов и попрятались в «схронах». Сейчас они охотятся за армейской одеждой и документами. Деваться им некуда – заметают следы.

–А зимой? – спросил я.

–Зимой по глухим деревням спасаются у своих дальних родственников.

–А соседи знают об этом?

–Знают, но молчат: побаиваются – могут и «красного петуха» напустить. Так что будьте поосторожней.

После танцев спутники мои ушли ночевать на какой-то сеновал. А я, соблюдая еще незабытую военную осторожность, учитывая предупреждения парня и наступившую ночь, поплелся

ксвоим. Дорога была, вроде, знакомая, но я никак не мог найти той тропинки, по которой мы шли сюда утром, и на дорожке видел чьи-то следы. Всмотревшись в них повнимательней, обнаружил, что это были мои следы. Выходит, что я хожу по кругу. Сразу припомнились слова того парня. Что делать?

Полагая что я иду правильно, все-таки пошел по следу, но лагерь свой никак не находил. Близился рассвет. И в этот момент вдруг услышал голос соседского горластого петуха. Это было спасение. Без всякой дороги, напрямик свернул на его голос и вскоре был у своих.

434

***

Всентябре все работы по заготовке сена были закончены и нас всех перевезли в Слуцк. В первые же дни Свиридов собрал всех руководителей сенокосных групп и попросил их отчитаться

опроделанной работе. И тут обнаружилось, что почти все они не могли достаточно точно указать ни места кошения, ни количества накошенного сена (стогов).

Соломин, предвидя эту ситуацию, на данное совещание привел меня. И, когда очередь дошла до него, он ничего не стал говорить сам, а обо всем попросил отчитаться меня. Я на карте показал Свиридову все места наших стоянок, количество стогов и даже приблизительную массу сена.

Все, включая Свиридова, смотрели на меня с удивлением. А, когда я закончил свой доклад, Свиридов попросил меня сесть и, обращаясь к остальным, сказал:

– Все слышали? Вот как надо было работать.

И, обращаясь к Юрчаку, попросил его оформить на меня домашний отпуск на десять дней.

Юрчак с явной неприязнью посмотрел на меня (как быть со штрафом?), но перечить Свиридову не решился.

Втечение двух дней мне оформили всю необходимую документацию на отпуск, и я, не задерживаясь, отправился домой. Шутка ли – шесть лет не был дома.

Десять дней – срок не велик, много не разгуляешься. Но всетаки за эти дни я успел сделать многое. Повстречался с бывшими школьными друзьями, из тех, что остались живы. Повидался с девчонками, многие из которых за это время стали мамами. Даже заглянул в школу, где учился, пообщался со своими бывшими преподавателями. Остальное время проводил дома с родителями. В первую очередь помянули Бориса, погибшего под Курском.

По вечерам, когда с работы приходил отец, я рассказывал родителям о своих воинских злоключениях. Поинтересовался – как жили они без нас? Печальным был их рассказ.

Но был немало удивлен, когда узнал, что в последние годы родителей моих письмами поддерживала моя Надюшка (Русина). Она сообщила им, что место падения нашего самолета до сих пор не найдено и поэтому никаких достоверных сведений о судьбе

435

экипажа не имеется. Просила не падать духом: в жизни всякое может случиться. Спасибо тебе, моя дорогая.

Быстро пролетели дни отпуска, пора было возвращаться в Слуцк.

Накануне отъезда отец сделал прощальный вечер. Пригласил соседских мужичков. Угощение, по тем временам, было довольно богатым: картошка во всем ее разнообразии, грибы соленые, капуста квашеная. Разговор, естественно, зашел о войне. Пожелали «царства небесного» всем, кого не стало в нашем «околотке». Узнав о моих военных передрягах, удивлялись – как я смог все это вынести и не «сломаться». Глубокомысленно добавляли: «Каждому, видать, свое». Под конец пожелали мне поскорей вернуться к мирной жизни: старики-то не молоды.

Назавтра отец с шофером на старенькой потребсоюзовской полуторке отвезли меня до железнодорожной станции Пермь-2, а сами уехали по своим торговым делам.

На вокзале (не скрою, в состоянии тяжелого похмелья) я обошел все билетные кассы. Во всех пусто. И только в одной на проходящий поезд до Москвы было 12 мест. До прихода поезда часа два. Очередь уже большая. Встал в нее и я. Положил на пол рюкзак, уселся на него и тотчас же уснул.

Когда поезд пришел, очередь распалась. Меня, одиноко сидящего на рюкзаке посреди зала, разбудил дежурный милиционер. И вежливо попросил перейти на скамейку. Но я пошел на перрон, чтоб узнать – что там творится. Посадка уже началась. Около тамбура – толпа. Понял, что на этот поезд мне не попасть. Но тут я заметил, что с противоположной стороны вагона тамбур был тоже открыт. Решение пришло мгновенно.

Отойдя подальше от места посадки, уже под соседним вагоном я переполз на противоположную сторону состава. С задней стороны подошел к «своему» вагону. Оценил обстановку и, улучив удобный момент, быстро шмыгнул в вагон. Уселся около окна, подальше от входа. На единственное свободное место.

Как только тронулся поезд, со второй полки ловко спрыгнул между сидений военный – младший лейтенант. Мне повезло: им оказался летчик – и тоже штурман. Уселся рядом, мы разговорились. Он на фронте не был, поэтому сразу заинтересовался моим

436

военным прошлым. Как я с ПЕ-2 оказался на ИЛах в штурмовой авиации? Как воевали, как попал в пехоту и т.д. Я охотно отвечал на все его вопросы. Даже рассказал об английском летчике Томе, с которым мы встретились в Саганском лагере союзных летчиков. Рассказал ему, что у них на Бостонах бомбардировочные прицелы уже в то время были оборудованы радарными установками, чего у нас даже в помине не было. Беседа затянулась. И продолжалась бы и дальше, но в этот момент в вагон вошла проводница и громко объявила

Всем приготовить проездные билеты для контроля.

Сразу началось общее оживление. И только я сидел недвижно. Сосед, видя мое растерянное выражение лица, коротко спросил: «Есть?». Я отрицательно качнул головой. Он спокойно, без спешки, как бы между прочим, стянул со второй полки свою шинель, что-то вытащил из карманов и расстелил ее под собой и, частично, под соседкой, слегка опустив полы вниз. Молча, глазами предложил мне место под сиденьем. Вполголоса добавил: «Извини, конечно».

Испытывая мучительное чувство стыда, не глядя на окружающих, я неловко полез под сиденье за полы шинели, прихватив с собой и рюкзак.

Острое чувство обиды, несправедливости и еще чего-то, даже не знаю, как его и назвать, охватило все мое существо.

ЗА ЧТО все эти унижения??? Ведь отпуск мой – это благодарность командования за хорошую службу. Что могут подумать окружающие пассажиры?

В глубине души я понимал, что после войны в стране царит разруха, всего не хватает, мои личные переживания по сравнению с этим – ничто! Но я – человек и живу по своим человеческим законам, от которых тоже не уйти. Я слышал, как контролерши проверяли билеты у присутствующих, чувствовал, как они приближаются к моему лежбищу и с тревогой ждал – сейчас приподнимут полы шинели и вытащат меня на свет божий: на всеобщее обозрение, на мучительный стыд. Но обошлось.

Допускали ли они под сиденьем «зайцев» вроде меня? Конечно, не первый год работают. Но никаких агрессивных мер против них не принимали. Понимали, что ехать надо всем, а ни

437

поездов, ни вагонов не хватает – пусть себе едут, никому не мешают. В войну люди были добрее. Позже я обнаружил, что в вагоне, кроме меня, были и другие «зайцы». Это меня даже немного развеселило – слава Богу, не я один. Без особых происшествий мы проехали Киров. Впереди – Горький. Но в это время в противоположной стороне вагона послышался какой-то шум, крики, беготня, женский визг. Весь вагон всполошился. Летчик пошел в том направлении, чтоб узнать - в чем дело. Вернувшись, сообщил, что матросы, ехавшие в первом купе, изрядно поднабравшись, выясняют свои отношения с пехотой. Помолчав, добавил:

– Нам в это дело лучше не вмешиваться...

По-моему, это было сказано больше для меня, чем для остальных.

ВГорьком в вагон зашли сотрудники транспортной милиции и, выявив зачинщиков драки, сняли их с поезда. В вагоне сразу стало поспокойнее.

… Москва. Ярославский вокзал. Метро. И я на Белорусском вокзале. А на каком же еще быть мне, если я еду в Белоруссию? Но здесь меня поджидал еще один удар: ни в одной из касс, ни на один поезд не было никаких билетов. Мамочки с детьми штурмовали «Комнату матери и ребенка». Военные, рангом не ниже полковника, с какими-то удостоверениями ходили то к одному, то к другом администратору – но все безрезультатно.

И только под вечер громогласный динамик объявил о приходе какого-то проходящего поезда. Стоянка пять минут. Несколько пассажиров вышли на перрон. В их числе и я. Посадки нет. Но вижу, как в тамбур последнего вагона спешно заходят безбилетники вроде меня. Буквально в последние секунды в тамбур запрыгнул и я. Машинист дал гудок, поезд тронулся. Куда он тронулся, меня почему-то не интересовало. Главное – на запад, куда и мне. А там видно будет.

Воткрытом, продуваемом всеми ветрами тамбуре, нас набралось четыре человека: один солдат, один сержант, старший лейтенант и я. У всех ехать на запад свои причины. Дорогой разговорились, откровенничали. Особенно возмущался старлей. По знакам отличия, он был из ВВ. Ругался, что едет по срочному заданию. А билетов нигде не дают.

438

Все бы ничего, но стоять в открытом тамбуре на ветру было прохладно (октябрь ведь). Поэтому на первой же остановке у какой-то большой станции все вышли на перрон, чтоб согреться. Прогуливаясь по перрону, я обратил внимание на то, что немного в стороне, почти в тупике, стоит поезд. В вагонах свет. Никаких признаков посадки не наблюдается. К одному тамбуру я подошел. Из вагона с небольшим ведерком вышла проводница, свернула налево в какую-то кладовку. По звуку понял, что она набирает в ведерко уголь. Сколько-то набрала и унесла в вагон. Жду – что будет дальше. Проводница вышла за углем еще раз. И опять свернула в кладовку. В этот момент я заскочил в вагон. Тут же у «самовара» перед окном быстро снял шинель и накинул ее на плечи. Пилотку сунул в карман. Рюкзак положил на пол между ног. Спокойно смотрю в окно. Проводница, не обратив на меня никакого внимания, подкинула в топку самовара немного угля и ушла в свою комнатушку тут же рядом. Немного поразмыслив, я решил, что мне, пожалуй, надо перейти в соседний вагон. Не снимая шинель с плеч, подхватив на руку рюкзак, я спокойно направился в конец вагона.

Вагон был еще старого образца. Купе открытого типа на три полки Пассажиры не спеша занимались своими делами: одни что-то читали, другие готовились к чаепитию, кое-кто уже отдыхал на чистых вагонных постелях. Меня приняли за нового пассажира, поэтому я прошел около них никем особенно не примеченным.

Пройдя в конец вагона, я обнаружил, что дверь в соседний вагон была закрыта. Рядом – туалет. Небольшая площадка для ожидания и половина никем не занятого купе.

Это был капкан. Что делать? Не бежать же обратно. Не придя ни к каком решению, я забрался на верхнюю полку, привычно расстелил под себя половину шинели, вторую – на себя и, несмотря на тяжелые раздумья, все-таки заснул.

Я бы, наверное, спал долго, но к утру пришлось встать по малой нужде. Когда все было сделано, я хотел было подняться на свою полку. Но увидел, что почти рядом с моим полукупе на боковом сиденье у столика сидит старший лейтенант и внимательно смотрит на меня. Каким-то чутьем я уловил, что сейчас передо

439

мной находится уже не тот «товарищ по несчастью», с которым мы совсем недавно стояли в тамбуре, а другой, и, наверное, при деле.

Но я спокойно подошел к нему. Поздоровался и попросил разрешения сесть (все было выполнено по чести, без какого-либо панибратства).

– Да садись.

И, помолчав, спросил:

–Как ты здесь оказался?

–Очень просто, как и все. Вижу – стоит состав. В одном из вагонов горит свет. Контроля нет. Спокойно зашел в вагон. Прошел сюда и завалился спать.

–А билет проводнице показал?

–Нет, так как никто не спрашивал.

–А ты хоть, знаешь, что это за вагон?

–Нет.

–Это – вагон ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ! И посадка в него разрешается только по особым литерам.

– Я спокойно прошел рядом с пассажирами и никто на меня не обратил никакого внимания – приняли за очередного пассажира. А кроме того, у меня, ведь тоже есть «Отпускной литер».

Твой литер - это «филькина грамота».

Защищая свое право на проезд в этом вагоне, я решил выложить ему еще один «козырный довод»

Товарищ старший лейтенант, война кончилась, мы живем по законам мирного времени. И что, «защитники отечества» уже не в моде?

Мужик он, видать, был не глупый – быстро понял скрытый смысл моего вопроса.

–Ты этим не козыряй: жить надо по настоящим законам. Но все-таки, быстро сменив тему разговора, спросил меня:

–Тебе, хоть, куда ехать-то?

–В Слуцк.

–Ха-ха! Ха-ха! Тогда слушай меня внимательно. Поезд наш идет до Минска – на то он и правительственный. Тебе там делать нечего. Ближайшей железнодорожной станцией будет Бобруйск. Вот на ней ты обязательно сойди. Из Бобруйска до Слуцка железнодорожного сообщения тоже нет.

440