848

После этого капитан привел нас в какой-то длинный полутемный сарай и представил нам вновь назначенного командира батальона – майора Варьяна. Майор меньше всего походил на боевого командира: выше среднего роста, пузатый, неповоротливый. Несмотря на теплую погоду, он все еще был в зимней шапке. Да и по-русски говорил неважно.

Он попросил капитана построить нас в обычную колонну по три и кратко, далеко не командирским голосом, сообщил:

–На сегодняшний день батальон укомплектован еще не полностью. Пополнения ждем со дня на день. В нем будет примерно 100 человек – три роты. Первой будет командовать старший лейтенант Лукьянов, второй-старший лейтенант Емешов, третьей – лейтенант Закутный. Вопросы есть?

Вопросов было много: где будем спать, питаться, когда и какое дадут оружие и другие.

Варьян отвечал на них кратко и по существу:

–Спать будем там, где придется. Мы пришли сюда воевать,

ане на отдых. Питание из полковой кухни. Оружие – преимущественно – автоматы. Получим сразу же, как будет закончено формирование батальона.

Слушая его, я все пытался представить, какими будут для нас предстоящие бои. Воображение рисовало окоп, бруствер, мы отражаем атаки противника. Или, наоборот, атакуем его. Мы, разведчики, по ночам ходим в тыл противника за «языком».

Но все оказалось совершенно другим. Дело в том, что к этому времени все наши фронты за исключением Южного, все туже сжимали кольцо врага вокруг Берлина и его окрестностей. Но и немецкие части тоже были собраны в один мощный кулак вокруг своей столицы. И немецкие солдаты сражались здесь уже за свою «ближнюю» родину, образно говоря, за свой дом. Поэтому бились упорно, до «последнего», в чем мы вскоре убедились. Бои протекали на ограниченном пространстве некрупными подразделениями.

После укомплектования батальон, хотя и не терял связи с полком, но стал самостоятельной боевой единицей. Никакой линии фронта не существовало. Батальон или уничтожал отдельные небольшие группировки немцев, или блокировал их в различных

341

населенных пунктах. Часто немцы, хорошо зная окружающую местность, группировались в отдельных лесных массивах, из которых «охотились» за нашими. Бои носили подвижный характер, и поэтому батальону постоянно приходилось менять свое местоположение. В таких случаях нас, разведчиков, Варьян использовал или в боевом охранении, или поручал проверить наличие немцев на пути следования. Один раз батальону дали задание «прочесать» небольшой лесной массив, в котором прятались немцы, обстреливая наши войсковые группы и сразу же исчезали в лесных зарослях. В одной из таких групп оказался и я. Изредка простреливая заросли, мы без потерь продвигались вперед. И только в конце, когда густые заросли леса уже заканчивались, а впереди начиналось хвойное редколесье, из соседних кустов раздалась автоматная очередь. Один из наших солдат, совсем еще молодой парнишка, как подкошенный, упал на землю, а стрелявший побежал в сторону. Мы сразу открыли по нему огонь. Упал и он. Пуля прошла у него выше колена, видно было, как кровью намокают штаны. Идти он не мог. Несколько человек подхватили его за руки и потащили к нашему пареньку. Один из солдат пнул немца ногой, в сердцах произнес:

– Смотри, сволочь, что ты наделал!

Мы растерянно стояли вокруг, не зная, что предпринять. Убитого солдата его друзья уложили на плащ-палатку и по-

несли к своим. А что делать с немцем? Он стоял на коленях, опустив голову почти до земли, наверное, все понял и, ни на кого не глядя, сказал: «Аллес капут»...

А дальше произошло неожиданное – парень, который дал немцу пинка, подошел к нему сзади и дал короткую очередь из автомата от затылка до лба. Череп развалился пополам и из головы прямо вывалились его мозги.

Эту картину мне не забыть, наверное, до конца дней своих. В моем представлении все мягкие ткани и животных и человека должны иметь красноватый оттенок, а мозги, выпавшие на землю, были неестественно серого цвета.

И хотел бы все это забыть, да не забывается...

С убитым немцем никто возиться не захотел, поэтому его решили оставить на земле. Что война делает с людьми... Все ушли.

342

Удрученный произошедшим, я как-то отстал от остальных и вскоре, на небольшой полянке увидел еще группу лежащих немцев. Вначале испугался: думал – живые и только убедившись, что это – трупы, решил подойти поближе. Их было пятеро, лежали рядышком. Значит, были уложены уже после смерти. Наверное, были убиты в результате прочесывания. В ногах лежали их рюкзаки. Не корысти ради, а из любопытства решил проверить – что в них? У четверых ничего стоящего не было. И только в последнем обнаружил пачку фотографий. Все были сделаны в Витебске – улыбающийся завоеватель в обществе, наверное, русских девушек, или у себя дома – с женой и детьми.

Увлекшись этим делом, я немного потерял чувство времени, обнаружив, что не слышно ни солдатского шума, ни автоматных очередей. Необычная тишина. Куда идти? Слева лес, который мы прочесывали, справа – хмурое редколесье. Пошел по их границе

– автомат на шее, палец на спусковом крючке, весь внимание. Не прошло и получаса, как я увидел, что у одного из деревьев, прислонившись к нему, сидит немец. Насторожился, жду. Немец повернул голову в мою сторону и никаких движений больше. Я понял, что он ранен и осторожно подошел к нему. Это был солдат средних лет, почему-то в авиационной форме. Левая нога его было перебита ниже колена и висела на оставшейся мышце голени. В месте перелома видны белые остатки костей. По всему было видно, что лежит он здесь уже не первый день: неподвижное тело, потухший взгляд, серый, тронутый печатью смерти, цвет лица. На миг мелькнула мысль – а не пристрелить ли его, чтоб не мучился? Но понял – не смогу… Увидев на моем ремне фляжку, он попросил меня:

– Очень хочу пить, дай хоть глоток.

Но я показал ему, что фляжка пустая, на всякий случай сообщил, что недалеко отсюда проходит дорога и в ее кювете есть талая вода... Если сможешь...

По-человечески мне было жаль его, если б в моей фляжке была вода, я б дал ему напиться. С тяжелым чувством оставил его... наверное, умирать.

... И рад бы забыть...

343

Дальше шел почти наугад, из-за каждого куста ожидая автоматную очередь и проклиная себя за беспечность. Но вскоре лес кончился, и я пришел к какому-то довольно крупному населенному пункту. На центральной площади – местные и чужие, солдаты – наши и немецкие.

Увидев небольшую группу женщин, я подошел к ним и рассказал, что в соседнем лесу лежит раненый немецкий солдат, попросил оказать ему посильную помощь, пока он еще жив. Но, к моему удивлению, мое сообщение их ничуть не взволновало и я сомневаюсь в том, что они исполнили мою просьбу.

Таковы парадоксы войны – нелогичные и необъяснимые.

А сам пошел разыскивать «своих». По дороге увидел небольшую группу немецких пленных солдат – человек 15 - 20. Сразу подумал – не их ли мы сегодня «начесали»? Пленных охранял незнакомый мне лейтенант. Увидев меня, он подошел ко мне приказал:

–Вот эту группу пленных надо отвести на распредпункт. Это недалеко – около церкви. Я слышал, как ты сейчас разговаривал с бабами по-ихнему, а я по-немецки ни бум-бум. Думаю, справишься.

Что делать? Приказ надо выполнять. Не оставлять же их без присмотра: разбегутся. Кого-то бы позвать в помощь? Оглянулся вокруг. Никого. Понял – лейтенант тоже не знал, что с ними делать, и поэтому просто смылся.

Я растерянно уставился на пленных, они – на меня. В центре группы стоял один эсэсовец, тоже лейтенант. И я решил командование этой группой поручить ему. Попросил его об этом. Но эсесовец довольно твердо ответил:

–Нихтс…

–Я приказываю!!!

Снова: «Нихтс», – и повернулся ко мне спиной.

Это было уже слишком. Я взорвался, рывком снял свой автомат с плеча и взял его «на изготовку». Но боковым зрением увидел, как остальные пленные плотным кольцом окружают меня сзади. Хватило ума, чтоб не натворить глупостей. Уже более спокойно развернул эсэсовца лицом к себе, спросил:

– Почему?

344

–Я привык командовать настоящими солдатами, а не этим «плюндэр» (примерный перевод этого слова – «барахло», «дрянь»). Характерно, что остальные солдаты, на столь их нелестную характеристику, никак не среагировали. Наверное, понимали, что лучше быть в плену, чем впутаться в эту нелепую историю.

Подумав, я растолкал солдат, в гуще которых находился, встал во главе и довольно спокойно произнес:

–Ком. За мной.

Иповел их на распределительный пункт. Наверное, со стороны это шествие выглядело несколько необычно – один русский солдат, как на поводке, ведет за собой поверженных.

Так закончился еще один день моей войны. Всего лишь день,

асколько событий, трагических и невероятных, а иногда и необдуманных вместил он. На войне время более сконцентрировано.

Военные будни

Вскоре нашему батальону было приказано сменить огневой рубеж.

Шли днем в полном составе по наезженной дороге. Справа

– редколесье, слева – пашня, разделенная узкими межами на отдельные клетки – наверное, на поля севооборота. В центре, метрах в двухстах, – небольшой кирпичный сарайчик с окошком в нашу сторону.

Вдруг из окошка по нашей колонне была открыта пулеметная стрельба. Все сразу залегли в кюветы. Варьян, спрятавшись за соседнее дерево, закричал:

–Артиллеристы!!! Где артиллеристы?! Вот сволочи - опять отстали... (далее непечатно).

–Разведка!!! Где разведка?!

Янаходился недалеко и быстро подбежал к нему:

–Мы здесь.

–Остальные где?

–Рядом.

345

–Бери еще одного и подавите точку! Видишь ведь, батальон лежит.

–Подавить точку??? Это как?

–Не «это как», а выполняйте задание!..

Некоторые из бойцов пытались открыть огонь по сарайчику, но пули ПШ, которым мы были вооружены, не достигали цели. Слышны были отдельные винтовочные выстрелы, но и они с задачей не справились.

В помощники я выбрал себе Володю Качанова. В последнее время мы с ним быстро подружились – просто так, почеловечески.

Виляя из стороны в сторону, постоянно падая в размокшую пашню, все в грязи, не отрываясь друг от друга далеко, мы медленно приближались к цели.

Немец бил короткими очередями – не то выбирал цель, не то экономил патроны. Выбрав такую передышку, я подполз к Володе, хотя и запыхался, но успел сказать:

–Володя, так дело не пойдет. Я сейчас открою огонь по окошку, а ты по меже беги вперед. Потом ты меня точно так же подстрахуй.

Предложение оказалось эффективным. Немец, хотя и охотился за нами, но не прицельно. Но он решил перехитрить нас. Когда до цели оставалось метров пятьдесят, он незаметно выполз из сарайчика и спрятался за массивную дощатую дверь, лежа продолжая обстреливать нас. Этот маневр мы быстро разгадали и открыли по нему огонь сразу из двух автоматов. Стрельба прекратилась. Для острастки дали очередь и по окошку. И бегом ворвались в домик. В углу, насмерть перепуганные, сидели женщины.

–Кто стрелял?

–Не мы... Не мы...

–Кто тогда?

–Один солдат.

–Где он?

–Убежал в лес. Куда – мы не знаем.

Выйдя из сарайчика, мы увидели, что батальон уже идет по дороге. Задание выполнено, огневая точка подавлена.

346

За сарайчиком, по кромке пашни начинался молодой лесок. Опасаясь, что пулеметчик, спрятавшись за кустами, может вновь открыть огонь уже по идущему батальону, мы решили «прощупать» и этот лесок. Это было рискованное намерение, но мы по- чему-то об этом не подумали. Вблизи за деревьями никого не обнаружили. Пошагали, уже углубляясь в лес, вышли на широкую просеку, которая проходила прямо к пашне. Я попросил Володю потихоньку двигаться дальше, а сам, спрятался за кустик и вдруг услышал, что сзади меня что-то хрустнуло. Повернувшись, увидел, как буквально в десяти шагах от меня просеку на цыпочках перебегал немецкий солдат. В руках у него был пистолет. Мы, если так можно выразиться, «встретились глазами». Мысли в голове мелькали одна за другой: у него пистолет, у меня автомат...

Но он, какая жалость – за спиной. Где Володя, почему он никак не реагирует? Почему солдат не выстрелил мне в спину? Но все же, больше по привычке, я выхватил автомат из-за спины и смог бы дать из него очередь по убегающему в лес солдату. Но в голове мелькнула еще одна мысль – солдат ведь тоже мог выстрелить мне в спину, но не сделал этого. А я? (Простите меня, грешного...). Я тоже воздержался от выстрела... Так что – квиты.

Поворачиваюсь в сторону Володи – видел ли он наш поединок? А он, не спеша идет в сторону пашни. В это время из соседних кустов на просеку выходит еще один немец, оглядывается по сторонам. Можно стрелять, но сзади – Володя. Даю короткую очередь в воздух. Володя резко оборачивается, конечно, видит немца. Можно стрелять.... но за ним – я. Упустили и этого. Видать, неважные были солдаты… Пошли догонять уходящий батальон.

***

Война многолика – всякое бывает. Иногда такое, что трудно поддается описанию. Так, например, однажды, меняя дислокацию, по пути мы неожиданно наткнулись на прошедшее здесь недавно боевое сражение. Сражение, видать, было жестоким: повсюду – небольшие окопчики, пока еще не убранные трупы немецких солдат (кто убирать-то будет?). Бои происходили не более чем дня два назад. Местами лежали убитые лошади со вздутыми животами, копытами кверху, уже начавшие разлагать-

347

ся. Их, кстати, мне было жаль больше, чем людей: люди с ума посходили, а лошади-то причем?

Инад всем этим неприятный, ни с чем несравнимый запах тления. Я шел по дороге, чтобы не вилять между лежащими трупами солдат, хотя и немецких, но все равно – людей. Перед лицом смерти мы все равны.

Слева от дороги, за кюветом, я снова увидел убитых немцев. Один из них сразу привлек мое внимание. Он лежал на животе, левая нога от паха до пятки была проволокой примотана

кдвум дощатым лубкам. Он, хотя и лежал на животе, но голова была приподнята. Правая рука согнута в локте, указательный палец во рту зажат зубами. Глаза открыты – голубые, чистые, смотрят вдаль. Я вначале даже подумал: может живой? Но – умер, наверное, недавно.

Ив этот момент мне на память пришли студенческие годы, когда я, по вечерам в городской библиотеке «штурмовал» наболевшие вопросы сельскохозяйственного производства. Но один раз, на витрине «Новости» мне на глаза попалась книга «Судебная медицина». Книга настолько увлекла меня, что, забыв про сельское хозяйство, я читал ее до самого закрытия библиотеки.

В ней, между прочим, говорилось, что у человека, умершего от насильственной смерти, в глазах, если они открыты, еще долго сохраняется выражение, которое было у него перед смертью: страх, боль, удивление и пр. Поэтому опытному следователю этот факт может рассказать о многом. Вспомнив об этом, я тоже взглянул в глаза убитого и прочел в них следующее: «Человек – царь природы, а в каких условиях умирает...».

Ирад бы забыть...

***

Крупномасштабных боев с немцами на нашем участке фронта не было. Мы, или проводили «прочесывание» отдельных лесных массивов, или уничтожали небольшие группировки противника.

Более крупные и хорошо вооруженные немецкие подразделения, зная окружающую местность, обычно с вечера занимали тот или иной выгодный в тактическом отношении населенный пункт, создавали там хорошо налаженную круговую оборону и на

348

следующий день отвлекали на себя наши воинские части.

Поиск таких узлов обороны Варьян чаще всего поручал мне, так как я был старше остальных по званию и, главное, хорошо разбирался в топографических картах – как-никак был штурманом по образованию.

Подобные задания были для меня очень трудными, так как обнаружение такого пункта обороны приходилось делать только ночью, на задание я уходил уже уставшим за день, поэтому и внимание и бдительность у меня были снижены. А, кроме того, легко было нарваться на засаду, а то и на минное поле. В ночи, на неизвестной местности, можно было и заблудиться. Чтобы этого избежать, иногда брал с собой Теплых, оставлял его в засаде с фонариком, чтоб на обратном пути он показывал мне свое местонахождение. Но он оказался трусоват, поэтому я от него отказался. Конечно, было бы легче идти на такое задание с Качановым, или Чемезовым, но майор оставлял их для других поручений.

Одну из таких операций привожу ниже.

… Уже под вечер, наш батальон остановился в одной брошенной жителями, деревеньке. Варьян вызвал к себе командиров рот, приказал разместить личный состав в соседних домиках, строго предупредил, чтоб без мародерства: «Замеченных в этом буду строго наказывать». Затем вызвал меня, усадил рядом и под «большим секретом» сообщил следующее:

– В трех-четырех километрах отсюда протекает небольшая речка. Там она образует довольно глубокую долину с крутыми берегами. На противоположном берегу наша полковая разведка обнаружила крупную группировку немцев с артиллерией и даже бронетехникой. Для чего? Неизвестно. Вариантов много, но один, мне кажется наиболее вероятным. Если судить по карте, то там, дальше начинаются леса. В них им делать нечего, поэтому они, наверное, думают переправиться на этот берег и объединиться с другой группировкой, которая, возможно, находится здесь поблизости. Конечно, это всего лишь предположение, но все же…

Развернув карту, он продолжал:

– Смотри – вот речка. Вот крутой берег. Вот дорога, по которой мы идем. За ней густой закустаренный лес, за ним – еще дорога, за ней – опять деревушка. Как видишь, мест для сосредо-

349

точения войск много. Поэтому я поручаю тебе, пока еще не стемнело, – прощупать этот лесок, потом – деревушку. Если обнаружишь хоть какие-то скопления немецких войск, – немедленно возвращайся обратно. Если нет, то по той дороге прогуляйся еще километров пять до следующего населенного пункта и «пронюхай», что в нем. На мелочи не отвлекайся, главное – вооруженная группировка. От твоих данных будет зависеть многое. Я предполагаю, что нам прикажут занять оборону по этой речке и представь себе – что будет, если по нам с того и другого берега противник откроет огонь... Капут батальону. Вопросы есть?

–Да. На это дело мне все-таки лучше было бы идти вдвоем

сКачановым или Чемезовым. Все веселей, да и посоветоваться есть с кем.

–Нет. На это дело я пойти не могу. Мне надо будет держать связь с ротами. А может быть, и с полковой разведкой. Так что отправляйся один. Будь осторожен. На рожон не лезь.

Легко сказать – «прощупай одно, пронюхай другое». А как это сделать, если я уже с утра на ногах. Позавтракал только утром, да и то скромненько. Как одному в ночи бродить на вражеской территории по лесам и дорогам, из-за каждого куста ожидая автоматной очереди. Случись что – помощи ждать неоткуда. Но, как это ни покажется странным, имея ясное представление о всех трудностях предстоящего поиска, страха я не испытывал. Причина ясна – у меня появился опыт, а может быть, и некоторый профессионализм. Как-никак, а почти двухнедельные скитания по вражеской территории, после побега из Саганского лагеря, да здесь вот уже месяц брожу по лесам, частенько встречаясь с противником «лицом к лицу». Все это оставило свой след. Появилась некоторая привычка, что ли, к постоянной опасности и, извините за каламбур, – появилось чувство Предчувствия. Оно – сродни интуиции. И рождается у представителей как мирных профессий, кто много и долго работает в какой-либо области – у врачей, конструкторов, ученых, – так и у тех, чья работа связана с постоянной опасностью – у профессиональных охотников, подводников, нелегалов. Это чувство постепенно становится вторым «Я», к нему привыкают. Но в минуту явной опасности чувства эти все-таки обостряются.

350