leonardo1

называемой Альхаценовои задачи, изоорел «пропорциональ­ ный циркуль», приборы для вычерчивания парабол и эллип­ сов. И уже, конечно, вовсе чужда была Леонардо математикотеологическая спекуляция платоников.

Леонардо атеологичен, таким образом, не только в отноше­ нии средневекового христианства, но и в отношении теологии платонизма, и только мифы пантеистической натурфилосо­ фии неясными тенями проносились порой в его науке.

Пафос его, исконный и основной, — в утверждении есте­ ственного чуда, чудесности естества (326). Невозможность вечного движения, невозможность создания работы из ниче­ го — вот тот основной закон Вселенной, за мудрость которого не устает славить Леонардо «первого двигателя» и «природную необходимость» (122). Как библейскому раю противостоит рай механики (механика — «рай» математических наук), так тео­ логической картине Вселенной — непреложные законы приро­ ды и природной необходимости.

Не случаен тот приподнятый тон, с которым Леонардо все­ гда говорит о невозможности вечного движения. Это не про­ сто пренебрежение к распространенному шарлатанству или к погоне за техническими химерами (ср. 34, 126, 127). Леонар­ до чувствует философскую универсальность этой невозмож­ ности. Нет вечного движения, хотя может быть вечный покой. Характерно: он выписывает отрывок из Альберта Саксонского о возможном конце земли (390) и кончает на словах: «и все бу­ дет покрыто водою, и подземные жилы пребудут без движе­ ния». Между тем у Альберта Саксонского указывается дальше, что такого конца пришедшей в равновесие земли никогда не будет, по причине ее дисимметрии и проистекающего отсюда вечного перемещения земных частиц из одного полушария на

74

другое: «и дисимметрия эта установлена богом во век, на благо животных и растений».

Природа - - противоречие, природа — война, но «снятие» противоречия -- в нуле, в параличе, обессиливающем обе сто­ роны.

Известный отрывок о бабочке и свете (83) иногда истолко­ вывался без всяких оснований в духе платонического стрем­ ления к небесной родине. Тут, однако, нет ни тени мечтатель­ ного платонизма, смысл отрывка — все в том же стремлении к уничтожению-покою, которое—квинтэссенция мира. Парал­ лель к нему — блестящий фрагмент о силе, исступленно ищу­ щей собственной смерти (118). В глубоко пессимистической ме­ ханике Леонардо покой—не частный случай движения. Наобо­ рот, вещи движутся только тогда, когда «потревожены» в своем спокойствии. Вечного движения быть не может. Жизнь и дви­ жение оказываются результатом выхода из единственно есте­ ственного состояния покоя. Стихия не имеет тяжести, нахо­ дясь внутри той же стихии. Но достаточно перенести ее в иную, чуждую стихию, и рождается тяжесть, рождается стремление— стремление вернуться на родину (ripatriarsi), т. е. стремление к уничтожению стремления (ср. 131). Вода, например, не име­ ет «тяжести», окруженная водой же, но перенесите ее в чуждую стихию — в воздух, и в ней родится тяжесть — тяга вернуться «домой», в лоно своей же стихии. Все выведенное из равновесия стремится вернуться к равновесию, и пока есть нарушение рав­ новесия, есть жизнь и стремление, которое есть, в сущности, тя­ га к собственному упразднению, обратная тяга к нулю взаим­ но уравновесившихся сил.

Так становление и его форма - время—оказывается всеразрушающей, изничтожающей силой (ср. 77 и 75). В сущности, ни

75

эволюции, ни истории у Леонардо нет. Те морфологические и функциональные сопоставления, в которых зачатки сравни­ тельной анатомии (ср. 403-408), не содержат и намека на ге­ нетические связи. Когда Леонардо говорит о человеке, «первом звере среди животных» (402), то в этих словах рушится сред­ невековая иерархия космоса, но нет ни роста, ни эволюции, ни прогресса. Есть вновь и вновь повторяющиеся процессы, смена равновесия и выхода из равновесия. И даже «история» земли, отцом которой, казалось бы, является Леонардо, по существу сводится к постоянной смене все тех же процессов, к посто­ янному перемещению суши и моря, пока не настанет послед­ нее равновесие и все не будет покрыто водами. Знаменатель­ но, что именно у Леонардо, в основе натурфилософии которо­ го лежит пессимистическое понятие уничтожения, появляет­ ся новая теория фоссилии. Окаменелости для него — не игра творящей природы или творческое произведение звезд, каки­ ми были они еще для многих представителей эпохи барокко, и не остатки человеческой кухни или объедки, какими они бы­ ли для Бернара Палисси, а следы естественного, закономернонеумолимого уничтожения жизни. Эти окаменелые «трупы» моллюсков — не результат раз бывшего, катастрофическинасильственного, случайного потопа: природа «производит» этих мертвецов по вечному, непререкаемому закону.

В такой механической природе нет роста в «снятии» проти­ воречий, есть только или выталкивание, одоление одной си­ лы другой, или покоящееся равновесие противоборствующих сил. Легко видеть в этой картине сталкивающихся враждую­ щих сил отражение раздора и истребления, свирепствовав­ ших в итальянской действительности XV века, для которой война была состоянием нормальным, делалась самоцелью. I

76

Натурфилософия Леонардо растет из итальянских войн, как наука его -- из практики военного дела. И если «наука — капитан, а практика -- солдаты», то следует сознаться, что ка­ питан часто прислушивался к солдатам. Именно XV век был в Италии веком сдвигов как в применении огнестрельного ору­ жия, так и в военном искусстве вообще. По утверждению но­ вейшего исследователя, «всякий архитектор, всякий ingegnario должен был от постройки торжественных и величествен­ ных храмов перейти к сооружению крепостей и каналов; от дел мира и благочестия к делам войны». Еще Вентури отметил, что обширнейший Codex Atlanticus есть наиболее полный свод знаний по фортификации, обороне и наступлению из имев­ шихся к концу XV века. Леонардо усваивает военные знания как древние, так и новые. Значительная часть манускрипта В основана на произведении Вальтурио, весьма подробно иссле­ дующем военное искусство древних. Но все усвоенные знания восполняет Леонардо своей неистощимой изобретательностью. Военная практика служит ему поводом для виртуозного раз­ решения технических и научных проблем, для бесконечных технических проектов. Уничтожение как цель становится на­ чалом творчества, бьющего неиссякаемым ключом. Леонар­ до проектирует подобие современных пулеметов (272), пред­ восхищает применение удушливых газов (78 и 452) и если не хочет обнародовать своего способа оставаться под водою «изза злой природы людей» (451), то все же, не следует забывать, хотел он именно его предложить венецианцам для потопле­ ния турецкого флота. В совершенно очевидной связи с преда­ нием об Архимеде, сжегшем неприятельский флот, он упор­ но интересуется вогнутыми зеркалами и все записи о них осо­ бенно заботливо засекречивает (ср. 38). Если Лодовико Моро он

77

так старательно подчеркивает свои военно-технические зна­ ния (49), то это не только для того, чтобы зарекомендовать себя с наиболее выигрышной, полезной стороны. Задачи войны и военной техники питают всю науку Леонардо. Научное освое­ ние военной техники—вот что прежде всего стояло перед ним. И презираемые им некромантия и магия рисуются ему также прежде всего со стороны стратегической: будь они действите­ льно способны делать то, что сулят, война стала бы невозмож­ ной (48). Но, продолжим за Леонардо, война — закон природы, и, следовательно, магия, которая сделала бы войну невозмож­ ной,—ложь.

Динамика Леонардо столь же непонятна вне связи с про­ блемами военного дела. Он изучает соотношение между си­ лой, пройденным расстоянием и временем. Соотношения эти можно было бы уложить в лаконичные формулы. Между тем у него ряд случаев, кажущихся тавтологиями и повторения­ ми (91). Фон их—ядро, выбрасываемое бомбардой, и, читая их на этом конкретном фоне, начинаешь понимать, что для прак­ тики полезны они все и полезно именно такое изложение. Све­ дения, черпаемые у Аристотеля и Альберта Саксонского, при­ меняются к тому, как заряжать пушки. Случаи механики бе­ рутся не абстрактно, в идеальной своей форме, а в связи с кон­ кретными условиями. То, что Леонардо изучает тела падаю­ щие и летящие в воздухе, а не в пустоте, в этом, конечно, можно видеть продолжение аристотелевской традиции, для которой нет пустоты, почему и падение тел в пустоте есть физический nonsens, но в этом же — спаянность с проблемами практики. И траектория брошенного тела (ср. 151), и форма тела, влияю­ щая на скорость падения (143),— все это взято из конкретной обстановки; это — баллистика, а не теоретическая механика.

78

«V B./6

Virrfv

*»?»<

Як* шШш Ш шШ&

ТИ$У$; 4§*w»«^.ft«rt *Нлг»«ггг.г/Ы ЛТ//Д-Р W)

Кровеносные сосуды руки (W. An., В. 10)

79

Стоит ли подчеркивать, что теория impetus'a бесспорно при­ влекала внимание Леонардо именно по своей связи с пробле­ мами полета ядра. Схоластика была поставлена на службу во­ енной инженерии.

Нельзя, конечно, думать, что многое из проектировавше­ гося и намечавшегося Леонардо было действительно осущест­ влено им. Будь так, миланские герцоги оказались бы непобеди­ мыми в боях со своими противниками. Леонардо забегал впе­ ред, в будущее, и многое, что было сокрыто в его манускрип­ тах, позднее появилось независимо в других странах и в дру­ гих условиях: «смертоносные органы» (272), приспособление для потопления кораблей (449), зажигательные плоты (450). I Окружающая действительность, война питала творчество Леонардо, но она же парализовала реальное его воплощение: в разгар войны не время было заниматься военно-техничес­ кими экспериментами. Неисчерпаемая сила изобретательно­ сти, бьющей ключом, безотносительно к реальным возможно­ стям,— вот что отличало Леонардо в военной инженерии, и не только в военной инженерии. И трудно иногда решить, имеет ли в виду запись уже зрелый, продуманный проект или толь­ ко задание, без знания реальных путей осуществления. «Сде­ лай стекла для глаз, чтобы видеть луну большой» (314) — что это? указание на действительное знание зрительной трубы или только тема для продумывания? Уже у предшественников Леонардо некоторые отрывки давали повод для гаданий: так, слова Роджера Бэкона о том, что далекие вещи смогут казать­ ся близкими, оставляют в неизвестности, смутное ли то проро­ чество о зрительной трубе, или же сообщение о действительно ведомом автору секрете. И чем глубже в Возрождение, тем слу- чаи такие чаще. Порта, Кардано — трудно различить у них, где

80

кончается знание и на знании основанное предсказание и где начинается магическое фантазирование, вдохновенное пророчествование, прожектерство и мистификация. Средневеко­ вье окружало ученых легендами (вспомним говорящую го­ лову Альберта Великого), люди позднего Ренессанса сами тво­ рили легенды и сами окружали себя легендами. Леонардо не принадлежит к числу ни тех, ни других: он не всегда замечал пределы реальных возможностей, подчас творил легенды про­ тив воли. Пришлось ждать XVII и XVIII веков, чтобы многие проекты Леонардо получили плоть и кровь. Показательно это и в другой области, близкой к военной инженерии,— в области гидротехники. В XV веке появляются камерные шлюзы. В «Ар­ хитектуре» Альберти (середина XV века) встречаем первое их описание. По подсчетам Ломбардини, за период 1438-1475 гг.

вМилане уже было построено до 90 километров судоходных каналов с 25 шлюзами. С достоверностью устанавливается, что

в1494-1498 гг. Леонардо руководил постройкой канала Мартезана, доведя его до внутреннего рва Милана. Достоверно так­ же, что Леонардо усовершенствовал систему шлюзов. Но са­ мое значительное, ряд поистине грандиозных проектов остал­ ся неосуществленным. Неосуществленными остались: позд­ ний проект соединения Соны и Луары (от Макопа до Тура или Блуа), проект каналов в Вальтелинскои долине (для доставки товаров водным путем в Германию) и проекты каналов в доли­ не реки Арно, в частности проект канала от Флоренции до Пи­ зы и Ливорно (через Прато — Пистойю, Серравалле и озеро Сесто). Проекты Арно не сбылись — ил и тина остались там, где воображению Леонардо рисовались ровные, в точности разме­ ренные каналы, которые внесли бы переворот в сельское хо­ зяйство, промышленность и торговлю страны.

81

Но занятия его гидравликой и гидродинамикой опять при­ влекли внимание позднее. Когда доминиканец Арконати в 1643 г. для кардинала Барберини из многих рукописей соста­ вил «Трактат о движении и измерении воды», то этот труд ока­ зался не простым памятником пиетета к имени Леонардо: про­ блемы были и тогда волнующими не теоретически только, но и практически.

Повторяем, век был немилостив к Леонардо: в разгар не­ прекращающихся войн не время было заниматься лаборатор­ ными испытаниями военных изобретений и осуществлени­ ем больших гидротехнических проектов. Но немилостивы бы­ ли и покровители Леонардо. Техническое изобретательство не было еще высоко ценимой функцией, изобретатели и инжене­ ры не смели еще занять ранг, занимаемый полководцами, кня­ зьями церкви, учеными и литераторами. Об этом лучше всего свидетельствуют сборники биографий замечательных людей (ср. примеч. к 3). Когда Леонардо защищал живопись как науку, то это было борьбой за социальное признание живописца, спор о превосходстве живописи и поэзии был спором о социальных рангах. Точно так же в области техники приходилось считать­ ся с принижением ее до уровня ремесленничества, с воззрени­ ем на нее как на профессию, менее полноценную социально, чем литература, например, — как на ремесло, не науку. Не от­ сюда ли выпады Леонардо против гуманистов, чванных и на­ пыщенных, умение коих сводится к умению хорошо цитиро­ вать авторов (2, 3, 13 и др.)? По адресу гуманистов он нахо­ дит слова более едкие, чем но адресу схоластов даже, и трудно сказать, кого он ненавидит более,— «отцов народных, которые наитием ведают тайны», или тех, кто щеголяет чужими труда­ ми, изощряя свою память.

82

Особенно рельефно проступает эта покинутость на самого себя в той сфере, которая живо влекла внимание Леонардо — в сфере авиации. На эти работы он не получал никакой субси­ дии меценатов, и характерно, что Вазари сохранил нам лишь сообщение об увеселительных фокусах с летающими фигур­ ками, наполненными нагретым воздухом. Именно об этих фи­ гурках ничего нет в опубликованных манускриптах, хотя пти­ цы и авиация все вновь и вновь возвращаются в записях Лео­ нардо. Леонардо был здесь предоставлен самому себе и в дру­ гом отношении: кроме полулегендарных сказаний, тянущихся с древности (искусственный голубь Архита), скупых и тем­ ных указаний отдельных авторов (Аристотель, Гален), лишь в одной связи вопросы полета птиц всплывали определенно и настойчиво. Имею в виду соколиную охоту и посвященные ей трактаты. Трактаты эти носят ясные следы внимательного из­ учения полета птиц и особенностей их анатомического строе­ ния. Император-спортсмен Фридрих II посвящает соколиной охоте большой трактат De arte venandi cum avibus (1244-1250), обильный практическими наблюдениями и начинающийся с обширного теоретического вступления с целой массой орнито­ логических сведений. Живо интересовались соколиной охотой и в Милане, чему свидетельством многочисленные трактаты.

Трудно решить, в какой мере Леонардо использовал подоб­ ные трактаты, но в основном, по-видимому, записи его зиж­ дутся на собственных наблюдениях — как над полетом птиц, так и над специально сконструированными моделями (ср. 225 и 226). В размышлениях своих Леонардо руководствовался также в значительной мере аналогией воды и воздуха, плава­ ния и летания (210,213), и так более разработанная часть нау­ ки служила путеводной нитью в области новой. Как известно,

83