leonardo1

Леонардо и Возрождение

Среди титанов Возрождения Леонардо был, быть может, самым крупным. И, несомненно, был самым разносторонним. Вазари, резюмировавший живую еще традицию, не знает, какой подо­ брать для него эпитет попышнее, и называет его то небесным, то божественным. Если бы не боязнь набросить этими хвалами тень на Микеланджело, который был для Вазари самой недо­ сягаемой вершиной, он, вероятно, поднял бы тон и выше. Но все его эпитеты характеризуют не дела Леонардо, а его одарен­ ность. Дела его казались тогда ничтожными по сравнению с тем, что он мог совершить. Для современников Леонардо был очень большой художник с бесконечными и непонятными причуда­ ми, который готов был бросить кисть по всякому, иной раз со­ вершенно пустому поводу и творчество которого дало поэтому чрезвычайно скудные плоды. Леонардо всем импонировал, но доволен им не был никто. Богатырские силы его духа броса­ лись в глаза, возбуждали ожидания, вызывали искательство.

I

Мы теперь знаем очень хорошо, что культура Возрождения подбирала свои элементы не случайно, а очень закономерно, и

и

что такие формулы, как «открытие мира и человека», лишь очень суммарно выражают ее сущность. Культура Возрожде­ ния была культурой итальянской коммуны. Она складывалась исподволь, по мере того как росла и развертывалась жизнь в коммуне, по мере того как классовые противоположности в ней разрешались в виде определенных социальных резуль­ татов. Культура Возрождения была культурою верхних слоев итальянской буржуазии, ответом на ее запросы. «Открытие ми­ ра и человека»—формула недиалектичная, отвлеченная: в ней ничем не отразился эволюционный момент. Культура не есть нечто такое, что создается сразу одним коллективным усили­ ем. Она создается постепенно, путем длительных усилий, дли­ тельной классовой борьбы. Каждый момент этой борьбы дает культуре что-нибудь такое, что отвечает реальному соотноше­ нию общественных сил в данный момент. Поэтому так измен­ чив облик культуры одного и того же общества в разные перио­ ды его истории. Поэтому и культура итальянской коммуны в разные периоды ее истории изменялась очень заметно. Какую ее стадию застал Леонардо?

Из родной тосканской деревни он попал во Флоренцию в самую блестящую ее пору, еще до смерти Пьеро Медичи и пе­ редачи кормила власти Лоренцо: раньше 1466 года. Не было никаких признаков упадка. Торговый капитал царил безраз­ дельно. Все ему подчинялось. Торговля, промышленность, кре­ дитное дело процветали. Росла свободная наличность в кассах у крупной буржуазии, и от избытка своих барышей она отда­ вала немало на украшение своих жилищ, общественных зда­ ний и жизни вообще. Никогда празднества не были так пыш­ ны и не длились так долго. Именно к этому времени относит­ ся процессия, изображавшая поклонение волхвов, о которой

12

рассказывает Макиавелли и которая служила зрелищем наро­ ду целый месяц.

Буржуазия могла спокойно наслаждаться своими богат­ ствами. Острые классовые бои были позади. Государствен­ ный строй надежно защищал купеческие капиталы. Ощуще­ ние спокойного довольства накладывало свою печать на общее мироощущение буржуазии.

Гуманистические идеалы, которые еще не так давно, при старом Козимо, казались последним словом мудрости, уже пе­ рестали удовлетворять безоговорочно. Обычные темы диало­ гов -- добродетель, благородство, изменчивость судьбы, лице­ мерие, скупость и проч.—начинали представляться пресными и неувлекательными. Из Рима доносилась смелая проповедь наслаждения: учение Лоренцо Баллы. Вопросы хозяйства и права, которые уже Поджо Браччолини пробовал затронуть в латинских рассуждениях, ставились теперь шире и реали­ стичнее в трактатах на итальянском языке, чтобы всякий мог прочесть и понять их. Леон Баттиста Альберти с каждым сочи­ нением притягивал в литературу новые и свежие проблемы: повседневной жизни, искусства, науки. Все становилось пред­ метом обсуждения, и условные рамки гуманистической док­ трины рассыпались повсюду.

В этом процессе была большая закономерность. Не случай­ но раздвинулась гуманистическая литературная програм­ ма. Не случайно рядом с гуманистом — типичным филоло­ гом, который, нужно не нужно, рядил в новые одежды темы Цицерона и Сенеки, чтобы поучать образованную буржуа­ зию,— стал ученый с более широкими запросами. Этого требо­ вала жизнь, т. е. в конечном счете развитие производительных сил.

13

манист, теоретик искусства, экономист, механик, физик —тип «человека всеобъемлющего», homo universale, явившийся слов­ но нарочно, чтобы всей своей деятельностью демонстрировать наступление нового момента в истории культуры. Нужны бы­ ли очень серьезные причины, чтобы в круг интересов гума­ нистической науки вошли одновременно экономика и механи­ ка, чтобы гуманистические трактаты, писавшиеся раньше полатыни и рассуждавшие о благородстве и добродетели, стали писаться по-итальянски и рассуждать о выгодности и невыгод­ ности той или другой отрасли хозяйства, о физических явле­ ниях, о технических нововведениях. Все эти вопросы и многие другие фигурируют в сочинениях Альберти. Почему следом за географией людей стали интересовать экономика и техника? Потому что надо было рационализировать хозяйствование, и прежде всего промышленность. В течение благополучного, сво­ бодного от серьезных потрясений столетия между восстанием Чомпи (1378) и заговором Пацци (1478) промышленность, тор­ говля и банковое дело во Флоренции процветали, как никогда. Господство Альбицци, потом Козимо и Пьеро Медичи было зо­ лотым веком флорентийского торгового капитала. Дела шли, можно сказать, сами собой, барыши плыли широким потоком. Не нужно было искать рынков: не хватало товаров, было изо­ билие сырья. Удача сопровождала всюду красную флорентий­ скую лилию. Но уже кое-какие тучи плыли по ясному еще не­ бу. Сначала Венеция, теснимая турками на Архипелаге, двину­ лась на завоевание восточной Ломбардии и воздвигла заставы в восточных альпийских проходах, а в 1453 году турки взя­ ли Константинополь и закупорили пути к левантским рынкам. Приходилось бояться худшего, и нужно было принимать ме­ ры. Отсюда интерес не только к географии, но и к экономике

15

и технике. География должна была помогать торговле, эконо­ мика и техника должны были рационализировать промыш­ ленность: флорентийские купцы были люди предусмотри­ тельные. А интеллигенция сейчас же восприняла новый соци­ альный заказ. Нужно было бросить рассуждения о лицемерии и добродетели — они годились для спокойных и безоблачных времен и совсем неплохо наполняли в ту пору досуги образо­ ванных купцов. Теперь надо было писать о вещах практически нужных: о том, как усовершенствовать прядильные и ткацкие приборы, как поднимать урожай, как вести хозяйство в обшир­ ных загородных имениях, чтобы оно давало больше дохода.

Поэтому светила гуманистической науки, как Леон Багги­ ста Альберти,— кстати сам принадлежавший к семье промыш­ ленников, — переключались на другие темы. Поэтому Тосканелли и его кружок с таким увлечением рассуждали о меха­ нике и математике.

Леонардо, по-видимому, не был знаком с Альберти. Но к кружку Тосканелли он был, несомненно, близок с юных лет.

II

В западной литературе последнего времени много усилий по­ священо доказательству того, что итальянцы XV и XVI веков в своих научных и научно-технических построениях были не оригинальны, а лишь повторяли то, что задолго до них, еще в XIV веке, было установлено парижскими схоластиками, при­ надлежавшими к школе Оккама. В числе повторявших оккамистов очутился и Леонардо.

Леонардо и его предшественникам, конечно, были знакомы трактаты таких оккамистов, как Альберт Саксонский, популя-

16

ризировавший опыты крупнейших представителей этого те­ чения: Никола Отрекура, Жана Мирекура, Буридана, Оресма и других. Но разве это отнимает значение у того факта, что ита­ льянская наука именно после середины XV века начинает ре­ шительно перестраиваться и с филологических путей перехо­ дит на географические, экономические, технические, матема­ тические?

Отрекуром и Мирекуром наука заинтересовалась только тогда, когда были прочитаны записи Леонардо. До этого вре­ мени писания их проглядывались наскоро невнимательным глазом и забывались сейчас же. А Буридан был славен толь­ ко своим ослом*. Занятия схоластиков не выходили из мона­ стырских келий ученых уединений. Они не стали звеньями в эволюции европейской науки, потому что были слабо связаны с жизнью. Новые интересы итальянцев подсказывались жиз­ нью непосредственно. Они отнюдь не были игрою ума. Они бы­ ли практически нужны. Они поэтому расширяли и обогащали мировоззрение эпохи. И это было не местным флорентийским явлением, а точно повторялось во всех крупных торговых и промышленных центрах Италии. Ибо всюду оно вызывалось одинаковой причиной: развитием производительных сил и необходимостью принять меры на случай возможных кризи­ сов в торговле и промышленности.

Было очень естественно, что юный ученик Верроккио, жи­ вописца и скульптора, не удовлетворялся ни тем профессио­ нальным обучением, которое он получал в мастерской учите-

1 К тому же еще мало кто помнил, что притча об осле, который находит­ ся между двумя вязанками сена и умирает с голоду, потому что не может ре­ шить, какую ему нужно начать есть раньше,—была аргументом в полемике о свободе воли: она ходила как вульгарный анекдот.

17

ля, ни теми искрами науки, которые он мог хватать там на лету, а, как человек с пытливым умом, тянулся туда, где наука куль­ тивировалась по-настоящему,— к Тосканелли и к его кружку. Столь же естественно за пятьдесят лет до этого скульптор Лоренцо Гиберти тянулся к гуманистическому кружку Леонар­ до Бруни, за сто лет художник Орканья тянулся к литератур­ ному кружку Боккаччо, а за полтораста — живописец Джотто к Данте Алигьери. В каждый данный момент люди искусства искали общения с представителями господствовавших науч­ ных интересов.

Флорентийское искусство шестидесятых и семидесятых го­ дов XV века было типичным порождением буржуазной куль­ туры. Его главным направлением был реализм, любовно копи­ ровавший природу, воспроизводивший во всех деталях быт,— искусство, процветавшее во всех мастерских последователей Мазаччо, наиболее ярко выражавшееся в фресках Гирландайо. Но, оставаясь искусством, служившим целям и вкусам буржу­ азии, оно начинало в разных боттегах показывать особенности, отражавшие отдельные моменты эволюции буржуазии как об­ щественной группы. Живопись Боттичелли приспособлялась к требованиям рафинированной, пропитанной литературны­ ми изысками полупридворной медичейской среды. Живопись и скульптура Верроккьо, руководящего художника этой поры, искали научных принципов, позволяющих в технике искус­ ства перейти от случайной эмпирии к более твердым принци­ пам и тем рационализировать работу, множившуюся вслед­ ствие увеличения частных заказов. Это сближало художников с учеными.

Искусство становилось наукою. Таково было требование профессиональной техники. Для Флоренции, города разнооб-

18

разной и сложной промышленной техники, это было очень естественно. Во Флоренции никому не нужно было доказы­ вать, какое большое значение имеет техника в любом произ­ водственном процессе, как ускоряет и совершенствует произ­ водство хорошая техника. Во Флоренции не было человека, ко­ торый бы не знал, что такое «секреты производства». Каждый мог рассказать там про такие эпизоды из истории флорентий­ ской индустрии, как расцвет шелковой промышленности. Вна­ чале она не могла выдержать конкуренцию с луккской шел­ ковой промышленностью, но когда социальная борьба в Лукке выбросила из города сотни семей и часть их, нашедшая убежи­ ще во Флоренции, принесла туда секреты шелкового производ­ ства,—Флоренция и в этой области стала бить Лукку. Художни­ ки понимали значение техники не хуже других.

Боттеги крупных художников и прежде были не чужды научных интересов. Многие живописцы и скульпторы, углуб­ ляя изучение приемов своего мастерства, естественным обра­ зом доходили до постановки научных вопросов, в частности вопросов, связанных с геометрией и с оптикой, с математи­ кой вообще. Вазари рассказывает, как Паоло Учелло просижи­ вал ночи над решением перспективных задач и как настояния жены не могли его от них оторвать. Учелло не оставил запи­ сок. Некоторые из его собратьев оставили. В «Комментариях» Лоренцо Гиберти оптике посвящена почти целиком вся третья часть. В писаниях Франческо ди Джорджо Мартини и Пьеро делла Франчески, особенно последнего, вопросы математиче­ ские играют огромную роль: от него пошел Лука Пачоли. Но все эти научные вылазки художников были в конце концов свое­ образной ученой кустарщиной. Они показывают, как высока была квалификация некоторых представителей итальянского

19

искусства, но они не создавали ничего принципиально нового в культуре Возрождения. Это принципиально новое появилось только тогда, когда научная работа сосредоточилась в руках настоящих специалистов, особенно таких, как Пачоли. А к спе­ циалистам она перешла, когда стала не побочным предметом, а главным, когда того потребовал изменившийся и расширив­ шийся к ней интерес буржуазии.

Леонардо было мало той науки, которая культивирова­ лась в мастерской Верроккьо, и он пошел к флорентийским математикам-специалистам. Правда, есть указание, что и гу­ манистическая наука не была окончательно чужда интересам Леонардо. В его записях мелькнуло однажды имя Аргиропула. Это был знаменитый эллинист, очень популярный профессор греческого языка, тесно связанный с Марсилио Фичино и пла­ тоновской Академией, живой кладезь сведений о древнегрече­ ской и византийской науке. Он пользовался громкой известно­ стью, и Гирландаио увековечил его черты на одной из своих ватиканских фресок. Но имя Аргиропула именно мелькнуло — и только. Это указывает лишь на широту горизонтов Леонар­ до и ни в коей мере не является определяющим для его миро­ воззрения. И сам Винчи не причислял себя к гуманистам. «Хо­ рошо знаю,— говорит он,—что некоторым гордецам, так как я не начитан (non essere io letterato), покажется, что они впра­ ве порицать меня, ссылаясь на то, что я человек без книжно­ го образования. Глупцы! Не понимают они, что я мог бы отве­ тить им, как Марий ответил римским патрициям: „Вы украси­ ли себя чужими трудами, а за мною не хотите признать моих собственных"». Этими словами Леонардо очень точно выразил мысль, вполне характеризующую его положение в обществе: он не гуманист, но он принадлежит к интеллигенции.

20