1.3. Источники конфликтов в обществе (концепции «природы» конфликта)

С точки зрения фундаментальной теории конфликта одна из ее наиболее важных проблем заключается в уяснении природы конфликта. Раскрыть его природу, значит ответить на вопрос: что является главным источником конфликта в обществе?

Становление современных теорий конфликта можно отнести к концу XIX – началу XX вв., когда появились первые сциентистские концепции конфликта, объясняющие его природу. Возникновение на рубеже веков так называемой «школы конфликта» было связано с кризисом «организмического» направления Конта – Спенсера в социологии. В основе последнего лежали представления об обществе как биологическом организме, все части и элементы которого взаимосвязаны и функционально необходимы, так что классовая борьба и другие социальные конфликты в обществе рассматривались как нарушения деятельности этого организма, аномалия в общественных отношениях.

Первую из таких концепций можно назвать социобиологической, она исходит из того постулата, что конфликт и борьба присущи человеку, как и всем животным. Приверженцы этого подхода опираются на теорию «естественного отбора и борьбы за существование» Чарльза Дарвина, выводя отсюда идею о «естественной агрессивности» человека, которая и проявляется в разного рода конфликтах. «Борьба за существование», по их мнению, обусловлена стихийным стремлением людей к самосохранению и накоплению жизненных ресурсов (богатства). Отсюда делался вывод о «естественном» желании одних рас и народов подчинять себе другие и господствовать над ними, что объявляется «верховным законом общественной эволюции».

В противоположность идеям всеобщего мира и согласия у так называемых «органицистов», теоретики социал-дарвинизма отводили конфликтам и войнам решающую роль в историческом развитии человечества. Они полагали, что конфликтные столкновения людей, особенно войны, укрепляют социальные структуры, способствуют их развитию и являются источником политической власти. Таким образом, здесь уже намечается формирование идей о «позитивной функциональности» конфликтов и их принципиальной неизбежности в общественной жизни. Таковы взгляды на конфликт австрийских социологов Людвига Гумпловича и Густова Ратценхофера, основателей социологии в США Уильяма Самнера и Альбиона Смолла.

Л. Гумплович в работе «Расовая борьба» (1883 г.) ввел понятие «этноцентризм», впоследствии разрабатывавшееся Самнером и вошедшее в понятийный аппарат современной социологии и политологии. При объяснении источников этноцентризма и конфликтности между этногруппами Гумплович исходил из гипотезы полигенизма, предполагающей происхождение человека от множества биологически независимых друг от друга приматов, что обусловило, по его убеждению, первоначальное образование разнородных этнических групп. Родство и различие по крови находит соответствующее выражение в психике – в бессознательных чувствах взаимного тяготения сородичей и привязанности к «своим», непримиримости и ненависти к чужакам. Сфера бессознательного сообщает этногруппам стихийные импульсы к самосохранению и увеличению собственного благосостояния и, как следствие, стремление к подчинению себе других групп и господству над ними. Из их взаимодействия, носящего главным образом характер непримиримой борьбы, и складывается всемирно-исторический процесс развития общества.

В условиях кризиса идеологии, аморфности общенациональной идеи в нашей стране, некоторыми радикальными политическими движениями и группами реанимируются концепции, которые искажают социальную природу человека, оправдывают агрессивное и асоциальное поведение, стремление к безудержному обогащению и культ силы. Важно уметь видеть скрытую основу радикальных доктрин и компетентно оппонировать ошибочным или даже вредным теориям. Преувеличение роли борьбы в обществе как главной движущей силы истории отодвигает на второй план значение таких фундаментальных факторов, как разделение и кооперация труда в обществе, торговля и экономическая интеграция, развитие науки и искусства, способствующих расширению социальных связей и согласованию интересов народов.

Следующая точка зрения на природу конфликта в обществе может быть названа структурной. Конфликтная парадигма, вырастающая на этой основе, рассматривая общество как целое, тем не менее особо выделяет факт существования в обществе групп людей с разными, и даже противоположными интересами, в силу того, что одни имеют возможность извлекать для себя пользу за счет других. Согласно этой точке зрения социальный конфликт воспроизводится обществами с определенной социальной структурой. Конфликтность как бы изначально заложена в такого рода обществах вследствие социального неравенства и различия положений социальных классов в системе общественного разделения труда. Для нее также характерно преувеличение роли борьбы в истории обществ, но в отличие от предыдущей концепции источник конфликта усматривается в «порочном» устройстве самого общества, благодаря которому одни имеют возможность присваивать результаты труда других. Среди основателей и представителей классовой теории конфликта следует назвать, прежде всего, К.Маркса, Ф.Энгельса, В.Ленина, а также неомарксистов: немецко-американского социолога и философа Герберта Маркузе (в свое время популярного идеолога леворадикального движения), американского социолога Чарльза Райта Миллса (также одного из идеологов движения «новых левых»). В ранние годы к данному направлению примыкал немецкий социолог и политолог Ральф Дарендорф с претензией на разработку альтернативной марксистской теории концепции классов и классовой борьбы. ¹

К.Маркс понимал конфликт как крайнюю форму обострения социальных противоречий. Конфликт в обществе предстает как конфронтация больших социальных групп, классов. Главная борьба между ними ведется по поводу производства и отношений собственности. Конечно, только этим она не исчерпывается. Но в основе разнообразных конфликтов, проявляющихся в разных сферах общества и на разных его уровнях, лежит все тот же классовый конфликт между наемным трудом и капиталом. Классовый конфликт, по мысли Маркса, заложен в само основание капиталистического общества. Отсюда К.Маркса иногда называют создателем «теории фундаментальных структурных противоположностей».

Теоретики данного направления сосредоточивают свое внимание на фундаментальных противоречиях, выражающихся в несовпадении интересов тех или иных социальных сил. Широкомасштабный социальный конфликт при этом рассматривается как необходимое условие революционного изменения общества. Неизбежное при этом насилие оправдывается как «повивальная бабка истории», фактор, ускоряющий развитие общества, устраняющий препятствия для создания справедливого бесклассового общества, в котором уже не будет основы для социальных конфликтов.

С сегодняшних позиций наиболее уязвимым в марксистской теории является представление о классах как носителях антагонистических интересов, столкновение которых неизбежно приводит к революциям. История России показала, какого качества социальная система рождается из общества с освобожденным насилием одного класса над другим. Трудно не согласиться с Ральфом Дарендорфом, который назвал революции «меланхолическими моментами истории. Короткая вспышка надежды остается утопленной в страданиях и разочарованиях»¹. Однако заметим, что марксистская концепция классов и классовой борьбы (с некоторыми существенными оговорками) и теперь вполне может служить основой для определения истоков и сущности крупномасштабных социальных конфликтов. Напомним, что Маркс исходил из такой теории общественного производства, согласно которой господствующий класс владеет средствами производства и вследствие этого осуществляет полный контроль над обществом. Для переходных обществ, к которым относят Россию, такая ситуация не является исключительной.

Представляется достаточно утопичным утверждение о том, что можно построить бесклассовое, а значит, и бесконфликтное общество. История показала, что в экономически развитых обществах принципиально меняется и характер формирования социальной структуры. Причем речь идет не о каких-то частичных сдвигах, а об изменениях базисных основ социальной организации. Уже с наступлением индустриальной эпохи закономерность смены социальных структур, отмеченная Марксом, исчерпала себя. Общество начало переходить в качественно новое состояние, приобретать все более открытый, динамичный характер. Открытость выражается в стирании жестких границ между элементами социальной структуры, ее усложнении. На смену классам, в основе разделения на которые лежал фактор собственности, приходят многочисленные и мобильные социально-профессиональные группы или «страты», сменяется система критериев, определяющих их общественное положение: профессия, образование, квалификация и т.п. Последнее привело к своеобразному раздроблению классового конфликта на множество конфликтных сегментов в социальной структуре. Сегментация социальных конфликтов явилась дополнительным фактором стабилизации общественной организации в противовес ее фронтальному расколу.

В качестве альтернативы теориям структурного функционализма (Толкотта Парсонса, Роберта Мертон), с одной стороны, и марксистским теориям классовой борьбы, с другой, в 50-х гг. XX в. сложились конфликтологические теории, которые можно охарактеризовать как неофункционалистские, обосновывающие идею функциональности конфликта в обществе. В противоположность теориям структурного функционализма, выносившим конфликт за рамки социологического анализа как некий побочный для функционирования социальной системы эффект, возникающий в результате временного ее рассогласования, последние акцентировали внимание на конфликте как на атрибутивном элементе социальной жизни. Ведущими идеологами этого направления явились американский социолог Льюис Козер (концепция «позитивно-функционального конфликта»), немецкий социолог и политолог Ральф Дарендорф («конфликтная модель общества»), американский социолог и экономист Кеннет Боулдинг («общая теория конфликта»), английский социолог Р. Коллинз («конфликтная социология»), Л. Крисберг («социология социальных конфликтов»).

Исходя из положения Г. Зиммеля о том, что «конфликт есть форма социализации», Л. Козер обосновывает идею позитивной функциональности конфликта наряду с кооперацией и сотрудничеством, доказывая, что конфликт в конечном итоге служит интеграции общества и установлению общественного порядка на более устойчивых основаниях, нежели подавление одних социальных групп другими. По его мнению, решение проблемы социального согласия и устойчивого развития общественной системы не исключает, а напротив, вполне допускает признание социальных конфликтов как формы выражения несовпадения интересов социальных групп. Консенсуса по базисным ценностям вполне достаточно для сохранения социальной системы в ситуациях конкуренции, или даже конфликтности текущих, конъюнктурных интересов. Козер показал, что хотя социальные конфликты и нарушают целостность социальной системы на определенных уровнях связей и нередко приводят к дезинтеграции отдельных институтов, но в целом они делают социальную структуру более гибкой и подвижной. Более того, считает Козер, социальные структуры любого типа всегда подвержены риску конфликтных ситуаций, поскольку постоянно существует конкуренция по поводу дефицитных ресурсов, позиций престижа или отношений власти. Социальные структуры отличаются друг от друга дозволенными способами выражения «антагонистических притязаний» и уровнем терпимости в отношении конфликтных ситуаций. Станет ли конфликт средством стабилизации отношений в обществе или окажется чреватым социальным взрывом зависит от характера социальной структуры, в рамках которой развивается конкретный конфликт и от того, насколько согласованы и разделяются всеми участниками допустимые способы ведения конфликтов. ¹ Исходя из этих принципиальных положений, Л. Козер полагал, что его концепция социального конфликта в сочетании с консенсусным принципом структурного функционализма позволит преодолеть недостатки «равновесно-интегративной» теории общества и сможет претендовать на статус общесоциологической парадигмы. Однако в середине 60-х гг. XX века Ральф Дарендорф выступил с обоснованием новой теории социального конфликта, получившей название «конфликтной модели общества». Первая значимая работа Р. Дарендорфа «Классы и классовый конфликт в индустриальном обществе», получила в середине 60-х гг. широкое признание в западной социологии.

Так называемая «диалектическая теория конфликта» Дарендорфа ориентирована на динамическое объяснение процессов социального изменения, то есть через одновременную дезинтеграцию и интеграцию, в противоположность точке зрения, описывающей изменения в социальной системе как стремление к равновесию. Р. Дарендорф, верифицируя исходные постулаты функционализма, противопоставил свой подход общественной парадигме Т. Парсонса, характеризуя последнюю как, по сути своей, статичную, не способную раскрыть источники и механизмы общественного развития. Свою главную идею Дарендорф формулирует в виде своего рода общесоциологического закона: «где бы ни существовала общественная жизнь, везде есть конфликт».¹

В таблице 1 отражена оппозиция исходных положений «конфликтной модели общества» в теории Р. Дарендорфа и «равновесно-интеграционной модели» Т. Парсонса. Несмотря на антиномичность формулировок, тем не менее, не следует считать, что одна из указанных оппозиций абсолютно отрицает другую, или является более верной в сравнении с другой. По большому счету, обе предложенные модели валидны. Они взаимодополняют друг друга. Первая делает акцент на сотрудничестве и интеграции, вторая на конфликте и изменении. Но обе составляющие социального взаимодействия – сотрудничество и конфликт – постоянно присутствуют в общественной жизни в той или иной мере. Подобный взаимодополняющий подход более реалистичен и отвечает диалектическому принципу познания, нежели метафизичный «консенсусный» или тенденциозный «конфликтный» подходы к моделированию общественных систем.

1. Таблица 1

Равновесная модель общества (Т.Парсонс)	Конфликтная модель общества (Р.Дарендорф)
Каждое общество – относительно устойчивая и стабильная структура.	Каждое общество изменяется в каждой своей точке, социальные изменения вездесущи.
Каждое общество – хорошо интегрированная структура.	Каждое общество в каждой своей точке пронизано рассогласованием и конфликтом, социальный конфликт вездесущ.
Каждый элемент общества имеет определенную функцию, т.е. вкладывает нечто свое в поддержание устойчивости системы.	Каждый элемент в обществе вносит свой вклад в его дезинтеграцию и изменение.
Функционирование социальной системы основывается на ценностном консенсусе членов общества, обеспечивающем стабильность и интеграцию.	Каждое общество основано на том, что одни его члены принуждают к подчинению других.

Объяснение Р.Дарендорфом источников социальных конфликтов близко к марксистскому. В общем плане - это социальное неравенство. Но в понимании Дарендорфа, это есть неравенство социальных позиций по отношению к распределению власти. Отсюда проистекают различия интересов и устремлений социальных субъектов, что вызывает конфликты и как результат – структурные изменения в обществе. По мнению Дарендорфа, вопрос о власти является центральным для любого общества. Власть представляет собой взаимосвязь социальных позиций, позволяющих одной группе людей распоряжаться деятельностью или контролировать поведение других групп. И именно здесь, по его мнению, сосредоточен главный источник конфликта для любой системы общественных отношений. Люди, в конечном счете, делятся не на богатых и бедных, не на образованных и необразованных, не на тех, кто обладает недвижимостью, и тех, кто живет на зарплату, а на тех, кто участвует во власти и кто не участвует в ней. Все названные деления имеют определенное значение, в том числе и для формирования конфликтов, но, с точки зрения Дарендорфа, - значение второстепенное в сравнении с критерием власти. Дарендорф считает, что сам ход общественного развития объективно порождает глубинные причины социальных конфликтов, но вместе с тем он допускает возможность влиять на специфическое течение социальных конфликтов, что открывает перед западным обществом иную историческую перспективу, нежели ему предрекал Маркс, а именно перспективу качественных эволюционных трансформаций, а не революционных переворотов. Иными словами, рабочий класс может добиться осуществления своих целей на путях соглашений с предпринимателями и властью, без насильственного изменения общественного строя. Общества, утверждает Дарендорф, отличаются друг от друга не наличием или отсутствием конфликта, а только различным отношением к нему со стороны власти. В «обществе либеральной демократии» также существуют социальные конфликты, но рациональное регулирование (на основе учета и максимизации суммарного результата) делает их неопасными для общественной системы. «Тот, кто умеет справиться с конфликтами путем их признания и регулирования, тот берет под свой контроль ритм истории, – замечает Дарендорф, – Тот, кто упускает такую возможность, получает этот ритм себе в противники»¹. Подавленный социальный конфликт он сравнивает с «опаснейшей злокачественной опухолью» в теле общественного организма. Отсутствие «свободы конфликта» в обществе несет постоянную угрозу социального взрыва. Напротив, интегрированные в социальный механизм управления рациональные технологии разрешения и урегулирования конфликтов превращают последние из факторов подрыва социальной системы в факторы ее стабилизации. В своей открытой лекции при вступлении на пост директора Лондонской школы экономических и политических наук, он предложил в качестве стратегического пути решения общественных проблем политику «новой свободы», означающую политику «регулирования конфликта при обеспечении социально-экономических условий максимального расширения жизненных возможностей индивидов».²

Весомый вклад в концепцию функционального конфликта внес американский социолог Дейч Мортон, автор широко известных изданий по проблемам социального конфликта, ставших «настольными книгами» для целых научных поколений конфликтологов. Он подчеркивал: «Вопрос состоит вовсе не в том, чтобы устранить или даже предупредить конфликт.., а в том, как сделать его полезным (подчеркнуто мною. – ОА) или по крайней мере, не дать ему сделаться разрушительным. Я имею в виду не односторонний, а взаимовыгодный выигрыш от конфликта, взаимное удовлетворение борющихся сторон». ³

Среди концепций, претендующих на универсальное применение как в общественной жизни (внутри отдельных стран и в международных отношениях), так и для более широкого контекста связей живых и искусственно созданных систем, выделяется так называемая «общая теория конфликта» американского социолога и экономиста Кеннета Боулдинга. Суть концепции изложена в его главной книге «Конфликт и защита: общая теория». Ее исходный постулат: конфликт неотделим от общественной жизни. В самой природе человека лежит стремление к постоянной вражде и борьбе с себе подобными. Конфликт определяется им как ситуация, в которой стороны осознают несовместимость своих позиций, и каждая из сторон стремится занять позицию, противоположную интересам другой. Но все это не исключает возможности преодоления конфликтов или, по крайней мере, их существенного ограничения. Главный тезис, который развивает Боулдинг, очевидно возник под непосредственным влиянием методологических принципов «общей теории систем», сформулированных Л. Берталанфи. В частности попытки следовать принципу так называемого «изоморфизма» у Боулдинга достаточно явные. Главная идея состоит в том, что «все конфликты имеют общие элементы и общие образцы развития», что «изучение этих общих элементов может представить феномен конфликта в любом его специфическом проявлении».² Это дает возможность разработать универсальные методы защиты и поставить конфликты под контроль общества. Боулдинг раскрывает механизм конфликта, основываясь на бихевиористской модели человеческого поведения. Согласно данной модели, конфликт разворачивается как процесс, складывающийся из ответных реакций противоборствующих сторон на внешние стимулы воздействия. «Это процесс, в котором движение одной стороны так изменяет область расположения другой, что вызывает у последней движение, которое, в свою очередь, изменяет область расположения первой стороны, вызвавшей движение второй стороны и т.д.».³ Действие вызывает противодействие, удар – ответный удар, причем сила ударов нарастает. «Мы находим те же самые процессы (основанные на соответствии реакций стимулам. – О.А.) на всех уровнях конфликтных отношений», - утверждает Боулдинг.⁴

Да и любое другое социальное явление, по мнению Боулдинга, представляет собой «реактивный процесс». Например, «явление зарождения и нарастания любви совершенно аналогично гонке вооружений, которая, как и война, является реактивным процессом»¹.

Таким образом, в основе конфликта, согласно Боулдингу, лежат некие стереотипные поведенческие реакции человека. Предвидя эти реакции, полагает он, можно пытаться предотвращать и регулировать конфликты, соответствующим образом манипулируя раздражителями и изменяя реакции и влечения индивидов. При этом он не отрицает содержательных различий между типами конфликтов, подчеркивая, что «модели конфликта в международных отношениях, безусловно, отличаются от моделей конфликта в сфере индустриальных и межличностных отношений. Важно исследовать не только элементы сходства в различных конфликтных ситуациях, но и отличия. Эти отличия могут остаться непонятными без общей теории конфликта, которая выступает как образец для сравнения»³

Западные социологи значительно продвинулись в применении формально-логического подхода к изучению феномена конфликта и в разработке понятийного аппарата конфликтологических исследований. В работах К.Боулдинга, Дж. Бернарда, А. Рапопорта, Дж. Аткинсона, Р. Снайдера и др. анализ конфликтов зачастую проводится с привлечением теории игр. Такие аспекты социального конфликта, как его возникновение и причины, ход развития, методы разрешения и последствия, представлены в виде схематичных моделей. Ценность такого моделирования состоит, прежде всего в том, что позволяет учитывать комплекс взаимосвязанных факторов, что в значительной степени предохраняет от субъективных оценок, произвольного подбора фактов и доказательств. Однако следует иметь в виду, что формально-логический анализ не может заменить конкретного, содержательного анализа причин и факторов конфликта. Развитие формально-логических средств не может подменить принципов конкретности и историчности.

Следующую концепцию конфликта можно назвать социально-психологической, поскольку при объяснении его природы она обращается не к анализу социальных институтов и структур общества, а к носителям конфликта в их взаимодействии со средой, раскрытию особенностей массового сознания. В русле указанной концепции сформировалось множество теорий, объясняющих источники и механизмы развертывания конфликтов.

В годы перед и после второй мировой войны достаточно широкое применение при объяснении явлений конфликта получила теория социальной напряженности. В ее основе лежит утверждение, что доминирующие факторы современного урбанизированного индустриального общества влекут за собой возникновение психологического напряжения у значительного числа людей. Среди подобных специфических условий чаще всего выделяют перенаселенность и концентрированность населения в городах, сложность социальной организации общества, противостоящей отдельному индивиду, обезличенность отношений, социальную нестабильность, вызывающую неуверенность в будущем и т.п. Напряжения и фрустрации накапливаются до тех пор, пока не выплескиваются во взрывах немотивированной агрессии индивидов и групп, различной интенсивности и разрушительности, в которых высвобождается «энергия» социальной неудовлетворенности.

В нашей стране, пионерами в области исследований социальной напряженности явились социологи В.О. Рукавишников и А.К. Зайцев, и только затем подключились собственно психологи. Большинство исследователей данного феномена сходятся на том, что социальная напряженность – это начальный этап вызревания социального конфликта; рост социальной напряженности предшествует открытому массовому конфликту. Так, согласно В.О. Рукавишникову, «социальная напряженность – это индикатор социального кризиса, конфликта. Она проявляется, прежде всего, на социально-психологическом уровне».¹

Однако с помощью этой концепции довольно затруднительно объяснить возникновение конфликта в конкретной ситуации. Действительно, на каком уровне напряженности следует ожидать проявление конфликта? Ведь индивиды в течение длительного времени могут находиться в психологическом напряжении, не вступая в конфликт.

Одним из существенных факторов, определяющих общую социальную напряженность, является уровень жизни (соотношение между ценами на продукты питания, товары массового спроса и услуги, с одной стороны, и размерами заработной платы, доходами населения – с другой). Однако не существует прямой связи между уровнем жизни и степенью социальной напряженности. Дело в том, что «удовлетворенность – неудовлетворенность» жизнью, как один из основных индексов социальной напряженности, обусловлена взаимовлиянием разнородных факторов. В том числе складывается из сопоставления прошлого жизненного опыта с настоящей ситуацией, например, прежнего уровня реальных доходов с сегодняшним уровнем. Кроме того, уровень удовлетворения своих потребностей каждый индивид определяет сам, т.е. во многом это субъективная оценка.

Механизм возникновения массовых конфликтных проявлений уточняет теория депривации (основные моменты которой разработаны П. Сорокиным).¹ Депривация – это состояние общества или его отдельной социальной группы, для которого характерно явное расхождение между социальными ожиданиями людей и возможностями их удовлетворения. Усиление депривации зависит от того, в каком соотношении находятся ожидания, с одной стороны, и возможности их удовлетворения, с другой. Рост депривации может происходить:

1. при уменьшении возможностей удовлетворения уже сформировавшихся запросов населения, что наблюдается, например, в условиях экономического кризиса (ожидания большинства людей в таких условиях определяются формулой: «лишь бы хуже не стало»);

2. при условии, когда ожидания и соответственно запросы растут значительно быстрее, чем возможности их удовлетворения («условная депривация»).

В качестве примера, иллюстрирующего одновременный негативный эффект от действия механизмов условной и фактической депривации, может служить всплеск «перестроечных» ожиданий в России (так называемая, «революция надежд») и их последующее крушение в 1990–х гг.

Усиление депривации порождает агрессивные реакции от фрустрации (острого состояния неудовлетворенности), что может выражаться в протестных выступлениях, направленных против социальных сил, идентифицируемых с причинами неудовлетворенности и разочарования, как подлинных, так и мнимых виновников бедственного положения. Последнее сопровождается поисками «козлов отпущения», которыми в одних случаях могут стать национальные меньшинства, в других – высокодоходные группы, органы власти и управления, функционеры и лидеры правящих партий и т.п. Усиление депривации способствует росту социальной напряженности, возникновению открытых социальных, социально-экономических и политических конфликтов.

Особо следует здесь выделить случай условной депривации, то есть ситуацию, когда запросы особенно сильно возросли по сравнению с возможностями их удовлетворения. Следствием этого является отчетливая тенденция к разрушительному поведению, направленному против существующей политической системы или общественной группы, которую считают виновницей создавшегося положения. Еще Алексис де Токвиль (французский социолог XIX в.) в работе «Старый порядок и революция» подметил этот механизм на примере Великой французской революции, показав, что революция может произойти не тогда, когда массы живут хуже в абсолютном смысле, а тогда, когда их положение несколько улучшилось, породив, однако, значительно более интенсивный рост ожиданий.

Данную точку зрения на механизм революции поддерживает и Р. Дарендорф. В книге «Современный социальный конфликт: Очерк политики свободы» (1988 г., перераб. издание 1991 г.) он написал: «Взрывы происходят, когда налицо какие-нибудь незначительные перемены - искра надежды, искра раздражения – чаще всего при признаках слабости власть имущих, намеках на политическую реформу». ¹

Отметим, что механизм депривации и роста социальной напряженности подчиняется механизму «положительной обратной связи»: неудовлетворительное состояние базовых сфер жизни общества, прежде всего экономики, вызывает недовольство населения из-за падения уровня жизни, приводит к массовым социально-трудовым конфликтам, забастовкам и стачкам, что, в свою очередь, приводит к еще большему спаду производства и углублению кризиса в экономике и обществе.

Ярким примером разрушительного действия данного механизма может служить конфликтная динамика в СССР и России конца 80-х, начала 90-х годов прошлого века, которая по-сути подвела итог горбачевской «перестройки». Волна забастовочного движения охватила страну в начале 1989 года. Пик этой волны обозначился в крупномасштабной организованной стачке шахтеров в июле 1989 года, в которой участвовало 350 – 370 тысяч человек. ² Забастовки этого периода были объединены общими социально-экономическими причинами, которые касались условий жизни массовых социально-профессиональных групп работников. Это в первую очередь уровень оплаты, организация и условия труда, неудовлетворительные жилищные условия и необеспеченность жильем, «недемократичность» управления и т.п. Социологическое исследование, проведенное Научным центром управления и социологии Академии МВД СССР, выявило в частности связь между ростом забастовочной активности и ухудшением показателей обеспечения населения продовольственными товарами повседневного спроса в шахтерских областях. По этим данным, если в среднем по стране наблюдались перебои в продаже длительностью до 28 дней в месяц по половине номенклатуры основных товаров «потребительской корзины», то в шахтерских областях в среднем до 40 процентов необходимой номенклатуры товаров полностью отсутствовало в продаже в течение месяца.¹ По мнению аналитиков МВД причиной дальнейшего ухудшения показателей обеспечения населения явились именно массовые забастовки. Впечатляющая динамика забастовочного движения и вызванных ею негативных экономических эффектов отражена в таблице 2.

Тем не менее, главным конфликтогенным фактором, как представляется, стала дезорганизация системы продовольственного обеспечения, в немалой степени вызванная легализацией теневого рынка в связи с принятием закона «О кооперации». Кооперативное движение вылилось прежде всего в торгово-посредническую, а отнюдь не производственную деятельность, как предполагалось. Товары народного потребления уходили в торгово-посредническую сеть, где всплывали уже по высоким ценам.

Стабилизация уровня депривации и его последующее снижение возможно либо при уменьшении уровня притязаний массовых социальных групп при относительно неизменном масштабе удовлетворения потребностей, либо при создании ситуации устойчивого удовлетворения их запросов по сравнению с ростом ожиданий, дающей некоторую уверенность в завтрашнем дне.

Опасным для общественного порядка может стать деструктивное использование социальной напряженности в качестве инструмента достижения отдельными группами своих политических или экономических целей. Например, радикальной оппозицией и криминальными структурами в борьбе за политическую и экономическую власть. Напряженность в обществе может обостряться умышленно как фактор отвлечения от более насущных социальных проблем и назревших противоречий (периферийные «горячие точки», локальные вооруженные конфликты), или как средство опосредованного давления на власть (терроризирование населения).

Более углубленный подход к проблеме природы социального конфликта демонстрируют попытки вывести социальную напряженность и конфликтность из удовлетворения базовых потребностей людей. Подобный подход находим, в частности, у Питирима Сорокина при выяснении вопроса о причинах социальных революций и массового отклоняющегося поведения людей. Непосредственной предпосылкой всякой революции, по его мнению, всегда было подавление «базовых инстинктов» большинства населения и невозможность даже минимального их удовлетворения. Среди подавленных инстинктов, рефлексов и потребностей, которые вызывают рост социальной напряженности и, наконец, социальный взрыв, П. Сорокин выделяет пищеварительный рефлекс и инстинкт самосохранения, «собственнический инстинкт» масс и потребности самовыражения и соревновательности, интерес к творческой деятельности и приобретению разнообразного опыта, потребность в свободе и т.д. «Причем и сила "подавления" наиболее значимых инстинктов, и их совокупное число влияют на характер продуцируемого взрыва», заметил Сорокин. «Необходимо также, чтобы "репрессии" распространялись как можно более широко, и если не среди подавляющего числа людей, то по крайней мере среди достаточно весомой группы населения». ¹ И далее, в качестве третьей необходимой составляющей "революционного взрыва" Сорокин указывает неспособность ("бессилие") "групп порядка" проводить практику подавления массовых выступлений.² В главных моментах описания революционной ситуации, как можно заметить, он следует марксистской схеме, детально проработанной уже в работах В.И. Ульянова (Ленина). Однако П. Сорокин существенно иным образом раскрывает причинную связь между революционной ситуацией (в основе которой "подавленные" потребности масс) и "революционным актом".

Согласно Марксу революционный взрыв происходит в тот момент, когда условия жизни угнетенных масс достигают нижней точки. Как подмечает Р. Дарендорф при разборе данного фрагмента из «Святого семейства», Маркс даже играет здесь словами: момент величайшей нужды “Not” пролетариата есть в то же время момент величайшей необходимости “Notwendigkeit” преобразований. На деле, как подчеркивает Дарендорф, те, кто терпит самую сильную нужду, становятся скорее апатичными, чем активными; «беспросветный гнет порождает великое безмолвие при всех тираниях». ³

В отличие от Маркса Сорокин делает акцент на относительной депривации. Сила "подавления" согласно Сорокину возрастает «не только с ростом трудностей на пути удовлетворения инстинктов, но и тогда, когда они возрастают с разницей в темпах у разных индивидов и групп».⁴

«Потребностный» подход к изучению природы конфликта нашел достаточно широкое применение у исследователей в рамках так называемой «теории человеческих потребностей» (ТЧП). В отличие от традиционного представления о конфликте как «споре из-за дефицита» ресурсов, территории, статусов, престижа, указанный подход, по мнению одного из ведущих теоретиков данного направления Дж. Бертона, позволяет увидеть более фундаментальные основания (которые «универсальны и онтологичны») для конфликтов любого уровня. По мнению К. Ледерер, социальный конфликт есть следствие ущемления или неадекватного удовлетворения всей той совокупности человеческих потребностей или, по крайней мере, их части, которые составляют «реальную человеческую личность». Потребности в безопасности, признании, идентичности или принадлежности к определенной национальной или этнической группе, смысле существования присущи не только отдельным личностям, но и общностям, этническим образованиям, целым обществам и государствам. Неслучайно в последние годы в нашей стране так много говорят о духовно-нравственном кризисе, потере своих «корней» и необходимости национальной идеи.

Включение ТЧП в концепцию социального конфликта ставит ряд вопросов, относящихся к механизму его возникновения. Немаловажным является вопрос: что же собственно служит главной причиной конфликтной ситуации – сама природа человеческих потребностей или недостаток адекватных средств их удовлетворения. Большинство специалистов, изучающих человеческие потребности, придерживаются положения о том, что сами по себе потребности не могут служить источником конфликта. Потребности идентичности, безопасности, самоактуализации, любви, творчества, по их мнению, «позитивны» или «нейтральны» с точки зрения возможности их удовлетворения без вражды, соперничества и конфликта. Конфликт же есть следствие ограниченности соответствующих средств (способов, условий) их удовлетворения либо результат действий, цели которых непосредственно связаны с расходящимися и сталкивающимися социальными интересами субъектов. Те же самые потребности при определенных условиях могут трансформироваться в свою противоположность: идентичность оказывается неотделимой от желания иметь враждебные аутгруппы, любовь превращается в желание господствовать и повелевать и т.п. С другой стороны, с точки зрения возможностей и стратегий разрешения различных типов конфликта, важно знать: все ли потребности, актуализированные в конфликтной ситуации, обладают равной онтологической значимостью для субъектов конфликта и какова их иерархия.

Верно указывая на фундаментальные предпосылки конфликта и некоторые элементы его механизма, рассмотренная концепция, тем не менее, не отвечает на вопрос, чем вызывается само это «посягательство на потребности» и «ущемление потребностей». На этот вопрос отвечают теории, рассматривающие общие системные социальные процессы и явления, такие как социальное неравенство, неустойчивость положения социальных слоев и групп, неравномерность экономического, социального, политического и цивилизационного развития. Действительно, уровень социальных притязаний людей определяется не столько «базовыми инстинктами», сколько сопоставлением, сравнением с другими, занимающими более высокое положение в социальной структуре. То, что является приличным уровнем жизни для одних, другими может рассматриваться как бедность и нищета. Таким образом, важны не сами по себе потребности, уровень их развития и зрелости, но и средства их удовлетворения, доступ к которым обусловлен социальной организацией общества. Отсюда в определение природы и источников конфликта следует включать аспект владения и распоряжения ресурсами, то есть ставить вопрос о собственности и власти.

Итак, исходя из рассмотрения основных концепций природы социального конфликта, можно условно выделить два ряда релевантных теорий, обращающихся при объяснении его истоков либо к рассмотрению социальных структур, либо к обсуждению механизмов социального действия субъектов, их поведению и мотивации. Представляется, что оба эти подхода важны для раскрытия сложной природы конфликта и выступают как дополняющие друг друга.