Выпуск 5

Korea «more like Japan». Yi mentions, for example, observing the drunken misbehavior of an old Japanese passenger on his train whose disorderly conduct seemed to test the limits ofthe patience ofhis fellow travelers. Another common impression was the notorious level of ethnic discrimination against the Koreans in Japan, briefly mentioned also in the essay by Hyön, who was regularly bothered by bad-mannered attention of the Japanese guests whenever he visited a public bath. Another future star of colonial Korea’s literaiyworld, Hong Myönghüi (1880-1968), recollected in his «Autobiography» (Chasöjön) how offended he felt when the Japanese he met while studying in Japan in the late 1900s used the most impolite forms of speech to him and made disdainful remarks on Korea and Koreans in his presence (Hong 1929). Colonial racism obviously did not help in improving the views of the colonized on their mother-country.

Still, despite the undeniable feeling of alienation the attitudes of the selfstyled herrertvolk caused, Tokyo was, first and foremost, an exciting place where a Korean student could learn and follow the new and fascinating trends of the times. One of these trends, as Hyön’s essay showed, were the massbased popular politics — and indeed, Hyön was not the only Korean student to identify the mass participation in ideological and political life as the most enviable feature of Japan’s «civilization». Hyön’s senior colleague, a Meiji University’s Faculty of Law student named Cho Soang (1887-1958) who lived and studied in Tokyo in 1904-1912, left in his Japan diary, Tongyu Ryakch’o, a plenty of records on his avid listening to public political speeches and lectures and even participation in the mass demonstrations against tax increases or municipal ownership of the street car lines. Cho, a prominent Korean independence activist in the future, whose views in the 1920-40s may well be defined as Social Democratic, still was no radical in his Tokyo time. He was baptized on October 22,1911 by a famed Methodist minister (and nationalist activist) Chon Tökki (1875-1914), experimented with creating his own unitary «world religion» based on a unique synthesis of Confucianism, Buddhism, Christianity, Greek philosophy and even Islam, and was seemingly deeply interested in the lectures and writings by prominent conservative philosopher Inoue Tetsujirö (1855-1944) who harshly criticized «unpatriotic» Christianity but attempted a synthesis of sorts between Confucian and Western (mainly Hegelian) philosophy. At the same time, Tokyo’s dynamic mass politics seemed to thrill him a lot (Kim 2000).

Another important element ofTokyo’s intellectual excitement was the high availability of books, especially the Japanese translations of the European classics. While Hyön mentioned his pleasure in reading «Wordsworth’s poetiy, Emerson’s essays, TUrgenev’s novels and Eucken’s and Bergson’s philosophy» in his essay, Hong Myönghüi’s favorites were mostly Russian classics. He devoured Dostoevsky, was initially unimpressed by too moralistic, «gospel preacher-like» religious essays by Tolstoy, but then came to love the latter’s grand novels, especially Anna Karenina. Hong’s good friend Yi Kwangsu was, on the other hand, attracted exactly by Tolstoy’s religious and moral theories. Some books Hong managed to purchase through his friends in the world of

second-hand booksellers were the prohibited books — for example, the Japanese translation of Kropotkin's Conquest of Bread (Kang 1999, 43-49). The combination of political and social novelty with intellectual inspiration was the element of Tokyo’s air that could not fail to attract Korea’s budding modern intellectuals. Already by 1916, he combination ofthe colonial national grievances, heightened awareness of the plight of the «working masses» and their potential, and the radical intellectual terment available in Tokyo, gave its fruits — the first illegal anti-imperialist group, New Asian League (Sin’a Tongmaengdang) was formed by Korean students in alliance with likely minded Chinese and Taiwanese (Vietnamese participation was also sought). Not veiy accidentally, the majority among the 171 Tokyo-based Koreans who were under the secret surveillance ofthe Japanese police by 1916, were exactly students (Pak 2003). By the end of the 1910s, a new type of the Korean student — a radical political activist aspiring to lead a mass movement — was bom, largely out of the Tokyo-based student milieu.

3. The Changes in the Early Twentieth-Century Korean Views of Japan

Tokyo’s attractiveness was not necessarily something new — Japan was perceived as the very epitome of the modem «civilization» already by some of the earliest Korean students there in the 1880s, and the Korean students' writings on their experiences in 1900s’ Tokyo display a veiy distinct tone of neophytes’ admiration for the «wonders of progress». Kim Wön’gük who assumedly studied in Tokyo in the late 1900s wrote, for example, several Chinese poems on the attractions of the Japanese capital. One, obviously created after a visit to Ueno Park and the museum there, emphasized author’s appreciation of «all the products from old and modem times taken here together and constituting a sea» and his awe at seeing «Japanese and foreigners gathering there like c\ouds^(Taeguk hakpo 22, June 1908). Kim’s prosaic account ofa trip toAsakusa Park featured a stoiy on avisit to a modern theater, where an admirable «development of systems and regulations» could be observed, and impressions after watching a movie: «wall-screen was changing tens or hundreds of times, with people of all sorts coming up for shorter periods and then disappearing.» The sight, accompanied by singing and dance, seemed to Kim to be something «unseen in this world both in older and newer times.» While Shintö «worship of spirits, more deplorable than in our country», or Japan’s «simple and obstinate old customs» observed at an exhibition, failed to impress the Korean visitor properly, the generaljudgment was clear: Japan’s modern public amenities were «just like the institutions of [China’s] three ancient epochs, when [the rulers] having hung up the bells and drums near the pavilions and ponds, were amusing themselves together with their people». Apart from meeting this sort of Confucian expectations, such modem institutions of the Japanese capital as the memorial exhibition of the Russo-Japanese War, were also «showing the people [the meaning of] loyalty and encouraging their braveiy» — that is, successfully creating the

sort of modern citizens the epoch of nation states and conscript armies demanded (Taeguk hakpo 23, July1908). The canons exhibited in another Tokyo park Kim visited, namely the Hibiya Park, were equally inspiring, since they were «teaching the people the hatred of the enemy» (Таедйк hakpo 24, September 1908). In a word, Kim Wön^ük seemingly admired, without much questioning, the Meiji «enlightenment» as a top-down nation state building project (Kim at el., 2005, 21-35).

This sort of «comprador» (in the broader sense of the word) view of Japan, with all the subsequent idealization of the Japanese realities, was questioned by the younger, post-annexation intellectuals with the Japanese academic credentials — the group, of which Hyön was representative. A selfreflective anonymous article, «A History of the Study in Japan», published in Hakchigwang (issue 6, July 1915), was sharply criticizing the 1900s’ Korean students who supposedly were «infatuated and seduced by foreign civilization» which, against the backdrop of the «darkness of [our] Peninsula», looked to them as «immortals’ realm». Overawed by Japan’s development and subsequently «full of self-depreciating attitudes», they were «ignorantof[our] nationalhistoiy» and proved «oppressors ofthe unenlightened people» once they launched on the coveted bureaucratic careers back home. Naive admiration of the Japanese «civilization» typical for the 1900s, was contrasted in the article with more sophisticated attitudes of the 1910s’ Korean students in Tokyo, with their zeal for deeper knowledge and penchant for philosophical inquires — which, article’ author warned, could also count as a weakness once taken to an extreme (Anonymous 1915). As we can surmise by comparing Hyön Sang’yun’s and Kim Wön’gük’s images of the Tokyo life, the changes in the attitudes of the Korean students influenced also their view of the host society. While authoritarian nation building, with all the subsequent improvements in military, scientific and urban infra­ structure was what Korean students used to admire in 1900s’ Tokyo, the post-annexation students whose task back home, after all, was the «enlightenment for the people» rather than «nation building» as such unimaginable in the colonial conditions — were much more attentive to the dynamics of the popular societal and political participation, and avidly interested in the novelties of the Western intellectuals life available in Japanese. Anarchism, and later Marxian socialism, was one of such novelties, and the deepening interest by a number of Tokyo-based Korean students in the radical currents was of great consequence for Korea’s later history.

Rather than simply being overawed with the technical side of the «modem» life in Japan’s premier metropolis, Hyön was more interested in the socio­ cultural aspects of the Japanese modernity experience — from the development of modem sports and leisure to the growth of political awareness among the newspaper-reading workers and other «small folks» of Tokyo and the first steps of the feminist movement. The Japanese experiences of this kind played in the end an important role in the formation of Hyon's and his fellow Korean students — own visions of Korea’s way to the coveted «modernity».

References

Anonymous. «Ilbon Yuhaksa» (The History of Study in Japan) Hakchigwang 6 (1915):

5-17.

Chang Kyusik. «1900-1920 nyöndae Pungmi hanin yuhaksaeng sahoe wa Tosak

An Ch’angho» (The Society of the US-Based Korean Students and Tosan An Ch’angho in the 1900s-1920s), Han’guk Künhyöndaesa Yön'gu 46 (2008):1OS-

147.

Ch’oe Namsön «Tonggyöng ka nün kil» (The Way to Tokyo), Ch'öngch'un 7 (May 1917):

75.

Ch'oe Sönung. «1910-1920 nyöndae Hyön Sang’yun üi chabonchuüi kündae munmyöngnon kwa kaejo» (Hyön Sang’yun’sViews on Modem Capitalist Civilization and its Reform in the 1910-1920s). Yöksa Munje Yön'gu 2 1(2009): 11-44.

Ch'ön Chönghwan. Kkünnaji annün sindürom (The Endless Syndrome). Seoul: Furnn

Yöksa, 2005.

Chöng Yönghuru «Yi Kwangsu nonsöl eso kaein kwa kongdongch'e ui uimi» (The

Meanings of the Individual and Collective in Yi Kwangsu’s Journalistic Writings), /ian gfu/cHyôruiaeMunha/c YÔn’gu 12 (2002): 185-205.

Eckert, Carter. Offspring of Empire: The Koch’ang Kims and the Colonial Origins of Korean Capitalism, 1876-1945. Seattle: University ofWashington Press, 1991.

Habermas, Jürgen. The Structural TVansformation of the Public Sphere: An Inquiry into a category of Bourgeois Society, Cambridge: Polity, 1989 [1962].

Hong Myönghüi. «Chasöjön» (Autobiography), SamchWi 1:2 (September 1929): 26-29. Hyön Chaegyöng, ed., Kidang Hyön Sang’yun Munjip. (The Selected Works of Kidang

Hyön Sang’yun). Seoul: Kyönghüi Taehakkyo Ch’ulp’anbu 2002.

Hyön Sang'yun «Tongsö Munmyöng ui ch’ai wa küp ki changnae» (The Differences between the Occidental and Oriental Civilizations and their Futures), Ch'öngch'un

11(November 1917): 66-75.

Hyön Sangfуитг. Kidang Hyön Sang’yun Chönjip (The Collected Works of Kidang Hyön

Sang’yun). Seoul: Nanam, 2008. Vols. 1-5.

Kang Yöngju Pyökch'o Hong Myönghüi Yön'gu (Research on Pyökch’o Hong Myönghüi).

Seoul: Ch'angjak kwa pip'yöng, 1999.

KimHyönsuk et al, Singminji kündae ui naemyön kwa maech’e p’yosang (The Internal

Self and the Media Expressions of the Colonial Modernity). Seoul: Kipun saem, 2006.

Kim Kiju. Hanmal Chaeil Han’guk Yuhaksaeng üi minjok undong (The Nationalist

Movement of the Japan-based Korean Students in the Korean Empire Period). Seoul: Nüfinamu, 1993.

Kim Kisüng. «Ilbon yuhak sigi Cho Soang üi sasang hyöngsöng: Tongyu Ryakch’o punsök ul chungsim йго» (The Formation of Cho Soang’s Thoughts during his Study in Japan: Based on the Analysis ofTongyu Ryakch’o), Samgyunchuüi Yön'gu NonJip2\ (2000): 25-50.

Kim WörCgük et. al Singminji Chisigin üi Kaehwa Sesang Yuhakki (The Colonial Intellectuals Stories of Studying out in the Civilization’s World). Seoul: T’aehaksa

2005.

Levensoix Joseph. Liang Ch’ Ch’ao and the Mind of Modem China. London: Thames and Hudson, 1959.

Pak Chfansüng. 1910 nyöndae toil yuhak kwa yuhak saenghwal (Study in Japan in the 1910s, and the [Korean] Student Life in Japan), Hosö Sahak 34 (2003):114-

139.

Pak CYCansüng. Minjokchuüi sidae (The Era of Nationalism). Seoul: Kyöngin

Munhwasa, 2007.

Song Chaeun, Kidang ui minjok undong kwa chaju uisik: 3.1 undong chönhu rül chungsim uro (National Movement by and the Independent Consciousness of Kidang [Hyön Sang’yun]: Focused on the Period before and after March 1[1919] Independence Movement), Kongjahak 6 (2009): 123-166.

Weiner, Michael. The Origins of the Korean Community in Japan, 1910-1923.

Manchester: Manchester University Press, 1989.

Wells, Kenneth. New God, New Nation: Protestants and Self-Reconstruction Nationa­ lism in Korea, 1896-1937. Honolulu: University of Hawaii Press, 1990.

Yi Kwangsu. Tonggyöng eso Kyöngsöng kkaji (From Tokyo to Keijö), Ch^ngM un 9

(July 1917): 73-80.

Yi Süngnyöl. Cheguk kwa Sang’in (The Empire and the Traders). Seoul: Yöksa

искусства в Европе в то время не проявляли интереса к живописи эпохи Мэйдзи (1868-1911), хотя увлечение Японией, популярность искусства укиё-э с конца 60-х гг. XIX в. были огромными. Как отмечал сам Елисеев, критики и любители увлекались искусства прошлого и были весьма сдер­ жанны в оценках его современного состояния и подверженности влия­ нию западного искусства4. Автор предисловия Вада Эйсаку, профессор Токийской школы изящных искусств, отмечал, что открытие выставки японского искусства в Салоне 1922 г. в Париже, отсутствие представле­ ний о современной японской живописи предопределили обращение к Сергею Елисееву5, выпускнику Токийского Императорского универ­ ситета, изучавшему японскую литературу и искусство. Это было первое исследование искусства периода Мэйдзи (1868-1912) на европейском языке. Характеризуя книгу, французская исследовательница японского искусства И. Шарье пишет: «...благодаря краткости, отточенности и яс­ ности своего стиля, Сергей Елисеев представил нам панораму японского искусства, не упуская ни одного значительного имени и не отдавая пред­ почтения одной школе перед другой. Его работа доступна для любителей

ипредставляет интерес для специалистов. Его дискурс лишен какой-либо консервативной идеологии, которая ставит в привилегированное поло­ жение традицию в ущерб современному творчеству»6. Сегодня, когда ис­ кусство эпохи Мэйдзи стало «искусством прошлого», его изучают, пишут диссертации. Однако исследование С. Г. Елисеева сохраняет первенство

изначение. Так, в каталоге выставки японских ширм 2009 г. авторы, ком­ ментируя знаменитую работу Омура Коё (1891-1983) «Голубые фениксы», ссылаются на исследование С. Г. Елисеева7. Любопытно, что эта ширма, считающаяся шедевром художника, была показана широкой публике

в2009 г. в Чикаго лишь во второй раз, впервые это произошло в 1921 г. на выставке национального искусства в Токио.

Сотрудничая в журнале, который выпускал музей Шмэ8, С. Г. Елисеев опубликовал ряд статей, даже простое перечисление названий которых демонстрирует глубокое знание и понимание изобразительного искус­

4La peinture contemporaine au Japon. P. 2. Цит. по: Шарье И. Сергей Елисеев

исовременное японское искусство // С. Г. Елисеев и мировое японоведение. Материалы международной научной конференции. М.: Ассоциация японоведов, 2000. С. 92.

5Eliséèv S. Le peinture contemporaine au Japon. P. 2.

6Шарье И. Сергей Елисеев и современное японское искусство. С. 104.

7Katz Janice, К Ни Philip, Cranston Fumiko Е. Beyond Golden Clouds. Chicago, 111.:

Art Institute of Chicago; St. Louis, Mo.: Saint Louis Art Museum; New Haven, Conn.: Yale University Press [distributor], 2009. P. 182.

8Музей восточных искусств Лимэ основан талантливым химиком, промыш­ ленником, меценатом Эмилем Гймэ (1836-1918). Он был страстным почитателем

исобирателем произведений восточного искусства. Коллекция была открыта для публики в родном городе Гймэ Лионе в 1879 г., через пять лет была перенесена

вПариж. Музей издавал журнал, в котором С. Г. Елисеев сотрудничал со времени его основания в 1925 г После возвращения из США в 1957 г. С. Г. Елисееву был предложен пост главного хранителя.

ства Китая и Японии. Свободное владение основными европейскими языками, а также русским, японским и китайским, позволяли Елисееву проводить исследования в самом широком контексте.

Если придерживаться хронологического принципа, то следующей была работа, посвященная монохромному пейзажу в искусстве Китая и Японии9, перевод которой мы и представляем вданном сборнике. Затем он писал о художниках школы Кано10, портрете в художественной тради­ ции Китая и Японии11.

Вработах, посвященных монохромному пейзажу и портрету, Елисеев рассматривает японскую и китайскую живопись в сравнении, что дает возможность показать истоки, а затем направления развития исследуе­ мых жанров.

Встатье о монохромной пейзажной живописи С. Г. Елисеев не только говорит об истории возникновения жанра, влиянии на него дзэн-буд­ дизма и каллиграфии, но раскрывает особенности техники, показывает различия в композиции в восточной и западной живописи: «Техника письма китайской тушью требовала некоторой последовательности в рас­ пределении интенсивности черного цвета. Художник начинал с самого бледного тона, покрывая им все необходимые, согласно композиции, ча­ сти. Затем он писал контур, и как завершающий третий этап, расставлял акценты самым насыщенным тоном туши. Таким образом, мазок худож­ ника, начиная с дальнего плана, приближаясь к предметам на первом плане, становился все более четким. Дальневосточная картина всегда пи­ шется таким образом — изображение наносится, строится из глубины

внаправлении зрителя, манера полностью противоположная принци­ пам европейской композиции»12. Может быть, несколько субъективно, но одновременно философски воспринимается сегодня объяснение причин «ухода» монохромной пейзажной живописи с окончанием эпохи Асикага: «Они [художники] оставили этот жанр не из-за технической неспособно­ сти, а просто потому, что утратили желание, поскольку хороший худож­ ник изображает всегда только то, что он хочет»13.

Встатье о школе Кано через призму судеб и творчества ее художников разворачивается история страны. С. Г. Елисеев начинает от эпохи Асикага (XIV-XV вв.), когда в далекой провинции Идзу, в деревне Кано родился Масанобу — основатель школы; потом рассказывает о расцвете во време­ на правления сегунов Токугава (XVII-XIX вв.); затем, во второй половине

9 Sur le Paysage a l’Encre de Chine du Japon // Revue des Arts Asiatiques. Il-me Année, №2, Paris, Juin 1925. P. 30-38.

10 Les Peintres de l’école Kano // Revue des Arts Asiatiques. Il-me Année, № 4, Paris, Décembre 1925. P. 14-26.

11 Notes sur le portrait en Extrême-Orient // Etudes d’Orientalisme publiées par Le Musée Guimet a la memoire de Raymonde Linossier. Paris: Librairie Emest Leroux, 1932. P. 169-202.

12 Sur le Paysage a l’Encre de Chine du Japon. P. 34. 13 Ibid. P. 38.

XIXв. наступает угасание, почти забвение школы, когда умирает послед­ ний ее представитель, замечательный художник Хогай. Однако не будет преувеличением сказать, что С. Г. Елисеев, исследуя различные школы

ижанры японского изобразительного искусства, выявлял и подчеркивал его единую сущность. Анализируя творчество Мотонобу, одного из самых ярких представителей школы Кано, он писал: «В произведениях Мотоно­ бу мы обнаруживаем влияние традиций старых мастеров, таких как Сэс­ сю, Соами и других. Они проявляются в стиле изображения деревьев, скал и главном акценте на нижней части плоскости картины; все это мож­ ноувидеть в монохромной живописи предыдущих эпох, однако у Мотоно­ бу мы обнаруживаем и новые черты: например, смягчение линии контура скал растительностью, которую художник посчитал необходимым там поместить»14. Он отмечал, что школа Кано испытывала много влияний,

иона — интересный пример эклектики, в которой канон китайской жи­ вописи служил для выражения японских чувств и представлений15.

Исследуя жанр портрета в изобразительном искусстве Китая и Япо­ нии, С. Г. Елисеев подчеркивает различие представлений о месте челове­ ка в восточной и западной ментальности, что, по его мнению, и опреде­ лило особенности этого направления на Дальнем Востоке. Он пишет

одревних истоках портретного искусства в Китае, а затем убедительно ар1ументирует свою точку зрения: хотя жанр портрета в Японии посто­ янно испытывал влияние китайской традиции, сначала культуры Тан (VII-X вв.), затем Сун (X-XIII вв.), и японцы привозили образцы с матери­ ка, но с самого начала они писали по-своему16.

DiaBbi по истории искусства Китая и Японии17, написанные для тома

по истории искусства Востока во Всеобщей истории искусства, можно рассматривать как обобщение всего сделанного в данной области. Особое внимание привлекает список литературы, приводимый автором, состоя­ щий преимущественно из работ японских специалистов18. Не будет пре­ увеличением сказать, что еще одним достижением С. Г. Елисеева являет­ ся введение в контекст европейского искусствознания исследований японских ученых, таких как Таки Сэйити19, Найто Торадзиро20 и др.

14 Les Peintres de l’école Kano. Р.16.

15 Ibid. Р. 26.

16 Notes sur le portrait en Extrême-Orient. P. 170-171, 185.

17Arts Musulmans et Extrême Orient. Paris: Librairie Armand Kolin, 1939. Chine. P. 285-371. Japon. P. 373-457.

18Japon // Arts Musulmans et Extrême Orient. P. 456-457.

19Таки Сэйити (1873-1945) — специалист по истории искусства, профессор Императорского Токийского университета. Во время обучения в университете

С.Г. Елисеев слушал лекции и занимался в семинаре профессораТаки «Китайская

ияпонская живопись».

20 Найто Торадзиро (1866-1934) — специалист по истории Японии, синолог. Основатель историографической школы Киото. Наряду с Сиратори Куракити (1865-1942) в начале 20-х гг. XX в. считался крупнейшим специалистом по исто­ рии Восточной Азии.

168 E. K. Симонова-Гудзенко

Многие японоведы, вероятно, знакомы со вступительными статьями С. Г. Елисеева к альбому буддийского искусства21 и к изданию гравюр Хи­ росигэ «Токайдо»22.

Тонкое понимание японского искусства, а также глубокие знания исследований японских специалистов позволяли С. Г. Елисееву рассмат­ ривать его, не замыкаясь в рамках европейских искусствоведческих дефиниций и критериев. Благодаря этому его пионерские работы в этой области во многом сохраняют актуальность и сегодня.

Хотелось бы упомянуть альбом театра Кабуки, сделанный С. Г. Ели­ сеевым совместно с русским художником А. Е. Яковлевым (1887-1938)23. Две гравюры из этого раритетного сегодня издания можно было увидеть в экспозиции коллекции М. В. Ларионова, впервые показанной весной 2010 г. в Государственной Третьяковской галерее.

Посетовав в 2010 г. на конференции «Российское искусствознание о японском искусстве» на то, что в отечественный научный оборот до сего времени не введен корпус статей С. Г. Елисеева о японском искусстве, я увлеклась и сама приступила к их переводу. Как можно было предпо­ ложить, подобное предприятие потребовало не только японоведческих знаний и владения французским языком, но и фундаментальной искус­ ствоведческой подготовки, а также самого широкого спектра знаний по разным областям японской и китайской культуры. Благодарю за под­ держку и советы во всех моих скромных японоведческих начинаниях В. С. Сановича, за консультации по будцологическим вопросам H. Н. Труб­ никову и за внимательное прочтение и искусствоведческие комментарии

А.И. Юсупову.

Воригинале сноски сделаны автором без указания места и года из­ дания произведений. Я позволила себе дополнить выходные данные, а также сделать некоторые комментарии.

Автор приносит особую благодарность за возможность знакомства со статьями С. Г. Елисеева, а также сбор материала французскому научноисследовательскому центру — парижскому Дому наук о человеке (Fonda­ tion Maison de Sciences de l’Homme).

21 Serge Elisséeff et Takaaki Matsushita. Japon. Peintures Anciennes de l’art bouddhique. Publié par la New York Graphie Society en accord avec l'Unesco. 1959.

22 Hiroshige. Tôkaidô. Paris, Editions du Credit Lyonnais, 1980. Introduction et commentaires de Serge Elisséeff.

23 Le Théâtrejaponais (Kabuki). Paris: Meynial, 1933. (illustrated by A. Iacovleff).