Verkutter_Zh_Egipet_i_dolina_Nila_Tom_1_S_drevneyshikh_vremen_do_kontsa_Drevnego_Tsarstva_12_000-2000_gg_do_n_e

Памяти Жака Вандье 1904-1913

ПРЕДИСЛОВИЕ

«Мы, цивилизации, знаем теперь, что смер­ тны», — писал Поль Валери накануне Первой мировой войны. Какой историк не подписался бы под этой мыслью? Что осталось теперь вне стен музеев от этрусков, от кельтов, от шумеров или Хараппы? Мы часто и много думаем об упадке и исчезновении великих цивилизаций, но очень мало — о том, как они родились, и о том, как мало-помалу они развивали свой особый характер. Благодаря ему мы с первого взгляда отличаем, например, месопотамский, перуанский или китайский предмет от похоже­ го египетского, греческого или римского. И даже неопытный взгляд вряд ли спутает египетскую статую сансской эпохи с архаической греческой статуей эфеба, хотя они и почти современны друг другу.

Оригинальность цивилизации фараонов, столь замечательная, восходит к самой глубочай­ шей древности. Ее существенные черты начали появляться уже с IV тысячелетия, около 3500 года до н. э., но уже в эту отдаленную эпоху они были результатом длительного местного развития.

Данный том «Истории Египта и долины Нила» — первый из трех, которые будут посвя­ щены этому региону в античности, — расскажет о долгом периоде развития, в ходе которого ры­ баки, охотники и собиратели, бродившие по се­ веро-восточному краю Африки, стали строите-

21

памятников, так же как и те, что содержались во многочисленных папирусах, попавших в Европу, стали мертвыми письменами с тех пор, как в IV веке н. э. по указу импера­ тора Феодосия были закрыты египетские храмы. С того самого времени рассеялись последние жрецы, которые еще читали и писали на египетском языке фараонов, и за­ крылись школы писцов, откуда их набирали. Египетский язык, записывавшийся иеро­ глифическим, иератическим или демотическим письмом, мало-помалу стал непонятным; забыли даже, что его непосредственным продолжением является коптский.

С конца XVII века и в течение XVIII просвещенные или любопытные европейцы активно интересовались Египтом; они там жили или надолго оставались в стране. Среди них можно назвать Бенуа де Майе, о. Сикара, Нордена, Покока, Савари, Вольнея. Тем не менее, именно трудам ученых, принимавших участие во французской экспеди­ ции в Египет в 1798 году, суждено было стать настоящим новым открытием фараонов­ ского Египта.

Сегодня трудно даже представить себе ту «египтоманию», которая подспудно ощу­ щалась уже со второй половины XVIII века, а с завоеванием Египта французской ре­ волюционной армией охватила Европу и Америку1. Именно ей мы обязаны великим открытием — расшифровкой иероглифов.

РАСШИФРОВКА ИЕРОГЛИФОВ

1798-1822

Уже в «Путешествии в Нижний и Верхний Египет», опубликованном в 1802 году2 и тут же переведенном на английский и немецкий языки, Виван Денон дает хорошие примеры рисуночного письма (то есть иероглифов). До того, как в 1822 году появилось «Описание Египта», коллективный труд ученых Экспедиции, это была «первая систе­ матическая работа, посвященная Египту»3 во всех аспектах: история, естественная история, география, экономика, точные науки, техника; к этому труду нередко прихо­ дится обращаться и сегодня.

Это письмо, которое тогда было открыто заново в его точной форме, заинтересова­ ло интеллектуалов, среди которых были англичанин Томас Янг, швед Окерблад, фран­

1 Ср. Carrot R. G. The Egyptian Revival. Its sources, monuments, and meaning, 1808-1858. Berkeley — Los Angeles, University of California Press, 1978. Эта работа, посвященная в основном влиянию ис­ кусства фараонов на архитектуру Северной Америки в первой половине XIX века, содержит также примеры, предшествовавшие французской Экспедиции в Египет, и в ней нередко упоминаются и здания Европы, Южной Африки и Тасмании. Ср. также Hubert J.-M. L’égyptomanie dans l’art occi­ dental. Paris, 1989.

2 Vivant Denon D. Voyage dans la Basseet la Haute-Egypte. Paris, 1802, pl. 96, 97, 113, 114, 117, 123, 124, 128, 132, 137,138. Зачастую иероглифы в этой книге являются плодом фантазии автора, но ино­ гда они очень хорошо скопированы (ср. среди прочих рис. 138, текст, посвященный жрецу Амона, сыну Шешонка, великого жреца Амона). Можно отметить точные образцы иератических текстов на рис. 125,136 и 138. Книга выдержала множество переизданий и переводов, см.: GobyJ. Е. Les Quarante éditions (...) du Voyage... de Vivant Denon, CHE, 56, 290-316.

3 Sauneron S. L’égyptologie. Paris, PUF, 1968, p. 11.

24

цуз Сильвестр де Саси. Если честь открытия принципа иероглифического письма

ипринадлежит Жану-Франсуа Шампольону, который первым действительно прочел древнеегипетские тексты, не следует недооценивать и труд его соперниковхотя бы за то соперничество, которое он вызвал. Шампольон день за днем следил за исследова­ ниями своих коллег и извлек из них пользу.

Восновном расшифровка опиралась на один-единственный документ: трехъязычный текст, обнаруженный в 1799 году близ города Розетта одним французским офицером. Важность «Розеттского камня», как называли этот документ, немедленно была при­ знана учеными Экспедиции. Это — стела из черного гранита, на которой были высе­ чены три текста разным письмом; из них один, греческий, был декретом царя из дина­ стии Лагидов — Птолемея Эпифана. Французские ученые тут же предположили, что греческий текст должен быть переводом двух других; верхний, иероглифический,

кнесчастью, был сильно поврежден, а средний, почти полный, своим курсивным письмом чем-то напоминал арабский; предположили, что это то самое письмо, которое в III веке н. э. Климент Александрийский назвал демотическим.

Таким образом, в руки ученых попал драгоценнейший документ: в нем «открытым текстом» переводилось то, что нужно было расшифровывать. Потенциально Розеттский камень содержал ключ к египетским письменностям — как иероглифической, так

идемотической. Это казалось настолько очевидным, что еще до точной репродукции Розеттского камня на иллюстрациях к «Описанию Египта» (PI. Vol. V, pl. 52-54) меж­ ду 1799 и 1822 годами с него были сделаны многочисленные копии. Именно на этих копиях основывались первые попытки расшифровки.

Иногда удивляются тому, что понадобилось более двадцати лет, чтобы добиться расшифровки египетских версий греческого текста, который было легко прочесть. Эта медлительность по большей части объясняется ошибкой, которая восходила еще к V веку н. э., когда Хораполлон Старший, египтянин из Верхнего Египта, сочинил свою «Иероглифику» (Hieroglyphica); она, вероятно, была написана на коптском, но известен только ее греческий перевод. Несмотря на то, что Хораполлону было известно точное значение некоторых иероглифических знаков, он фактически приписывал им всем символическое значение. Так, знак, изображавший утку, обозначал для него «сына» (и это верно) «по причине той пылкой любви, которую сие пернатое питает к своему потомству»; точно так же заяц служил для написания слова «открывать» (перевод верен), «потому что глаза этого животного всегда остаются открытыми».

Начиная с Хораполлона, а может быть, еще и по вине Плутарха, который в своем трактате «Об Исиде и Осирисе» сравнивал иероглифическое письмо с афоризмами пифагорейцев, все были твердо уверены, что это письмо было символическим и что все знаки были идеографическими, а не фонетическими. Выдающийся ученый XVII века, священник-иезуит Афанасий Кирхер, следуя Хораполлону и Плутарху, перевел не­ сколько знаков, которыми было записано имя фараона Априя, скопированных с обе­ лиска в Риме, таким образом: «Благодеяния Осириса должны быть достигаемы по­ средством священных церемоний и цепи (sic) Гениев, дабы были получены благодеяния Нила»4. На самом деле имя фараона было написано только пятью знаками, которые

4 Sottas H. et Drioton Е. Introduction à l’étude des hiéroglyphes. Paris, 1922, p. 35.

25

читаются как Hçc-ib-Rr (Хааибра), из которого греки сделали Απρίες, что означает «тот, кто радует сердце Ра».

Фундаментальная ошибка отца Кирхера была тем более странной, что именно ему мы обязаны первыми серьезными исследованиями коптского языка и что в своей ос­ новной работе под названием Prodromus Coptus sive Aegyptiacus, опубликованной в 1636 году, именно он показал, что коптский — это и есть древний, египетский язык фараонов, записанный греческими буквами. Он мог бы задаться вопросом, не служили ли для записи того же языка иероглифы с фонетическим значением — точно так же, как греческие буквы использовались для записи коптского.

Труд Кирхера укрепил всеобщее убеждение в чисто символическом характере ие­ роглифической письменности. К этой ошибочной концепции добавился еще и тот факт, что иероглифический вариант на Розеттском камне оказался неполным: это заставило первых дешифровщиков заняться в первую очередь почти полным демотическим тек­ стом, который (как им казалось) должен был быть написан фонетическими знаками, как в коптском.

Например, Окербладу, которому Сильвестр де Саси передал копию Розеттского камня, удалось почти за два месяца обнаружить все личные имена из декрета в демо­ тическом тексте посредством простого сравнения с тем, как они расположены в гре­ ческом варианте. Он правильно переписал их коптскими буквами. Затем он прочел слово «храм», прилагательное «ионийский» (= греческий), а также местоимение-суф­ фикс, обозначавшее «ему» и «его», придав определенным демотическим знакам фо­ нетические значения, взятые из коптского, который он хорошо знал. Несмотря на свои первые успехи (а может быть, наоборот, из-за них), Окерблад не смог пойти дальше. Оказалось, что личные имена и те несколько слов, которые он сумел правильно про­ честь, случайно были написаны алфавитом. Поэтому он пришел к ошибочному выво­ ду, что алфавитным был весь текст, и это привело его к целому ряду ошибочных про­ чтений. Тем не менее «Письмо к месье де Саси», опубликованное в 1802 году — спустя почти три года после находки Розеттского камня — в котором содержались полученные им результаты, осталось важным шагом к расшифровке.

Томас Янг, со своей стороны, с интересом следил за исследованиями Окерблада. Он очень быстро заметил, что в демотическом тексте гораздо больше знаков, чем в тексте греческом, и, следовательно, невозможно, чтобы все эти знаки были алфавит­ ными. С другой стороны, он решил (и вполне справедливо), что иероглифическая

идемотическая системы письма, хотя и выглядят по-разному, должны быть близки друг к другу, поскольку они служили для записи одного и того же языка. Наконец, за­ метив, что в греческой версии некоторые слова часто повторяются, он отыскал эти слова в демотической версии и, таким образом, смог различить в этом варианте 86 групп, соответствующих греческим словам. Большая часть этих сближений оказалась пра­ вильной, но когда Янг захотел определить фонетическое значение знаков, составлявших каждую группу, он ошибся. Точно так же, хотя он и открыл, что имена монархов за­ ключены в прямоугольник с закругленными уголками (то, что мы называем «картуш»),

иправильно понял, что знаки в этом тексте зачастую являются фонетическими, как

изнаки в демотической версии, он не сумел извлечь пользу из своих наблюдений. Тем не менее, принятый им метод, несомненно, привел бы его к расшифровке, если бы Шампольон не добился этого раньше.

26

Жан-Франсуа Шампольон родился в 1790 году в Фижаке, и он был гораздо моложе тех ученых, что пытались проникнуть в тайну иероглифического письма. Мальчиквундеркинд, в шестнадцать лет он уже знал восемь языков: арабский, еврейский, «халдейский» (арамейский), сирийский, персидский и, естественно, греческий и ла­ тинский. Он был воспитан в среде пылких «египтоманов». Его старший брат ШампольонФижак, который наблюдал за образованием Жана-Франсуа, тщетно пытался принять участие во французской Экспедиции в Египет; затем, в 1805-м, он стал секретарем математика Фурье, который в Экспедиции участвовал и написал длинное историческое предисловие к I тому «Описания Египта» («Древности»).

Совсем юный Жан-Франсуа дал себе обещание прочесть это странное письмо, ко­ торое он знал благодаря копии Розеттского камня, привезенной из Египта в 1802 году: ее показал мальчику его кузен, капитан де Шамполеон. Самое удивительное — то, что ему это удалось после двадцати лет непрерывных усилий. Страсть к восточным языкам не имела другой цели, кроме подготовки к расшифровке: еврейский, арамейский, си­ рийский давали прямой доступ к столь важным библейским источникам; то же самое можно сказать и о греческом и латинском и источниках античных.

Вместе с Кирхером Шампольон был убежден, что коптский является ни чем иным, как наиболее поздней формой фараоновского египетского языка; поэтому он уделил особое внимание его изучению; в двадцать лет он завершил составление коптско-фран­ цузского словаря и подготовил его к печати. Он со страстью следил за исследованиями Окерблада и Янга, боясь, что они преуспеют раньше него. Но, как и они, он остано­ вился перед фундаментальной проблемой: является ли иероглифическое письмо сим­ волическим или фонетическим? Вместе с Янгом он признавал, что египетский язык не может быть чисто символическим, так как знаков на Розеттском камне для этого слишком много, но само их количество предполагало, что он не может быть и чисто алфавитным, наподобие греческого.

Лишь мало-помалу, получив копии фараоновских памятников, которыми снабдили его друзья — Линан де Белльфон и прежде всего Жан-Николя Юйо, тогда бывший

вЕгипте,— Шампольон понял истину: некоторые знаки не читаются вообще! Фактически, когда он сравнивал с Розеттским камнем новые тексты, а прежде всего — другую билингву, у него внезапно возникло чувство, что египетское письмо является одновременно идеографическим и фонетическим. Это означает, что некоторые идео­ графические знаки вообще не читаются: отсюда и множество написаний, которых оказывается тем больше, что фонетические знаки, со своей стороны, являясь слого­ выми, нередко бывают омофонами и при этом сопровождаются простыми знаками алфавитного характера. Теперь у него был ключ к проблеме. Предание гласит, что

втот момент, когда Шампольона посетило на этот счет вдохновение, он якобы упал

вобморок и в течение шестидесяти часов оставался без сознания. Это случилось

в1822 году.

Сэтого момента Шампольон снова взялся за все тексты, что были в его распоря­ жении, и смог выделить основные египетские фонемы, которые он мало-помалу передавал с помощью коптского. Независимо от имен царей из династии Лагидов и римских цезарей, появилось множество слов, значение которых он понял с помощью коптского языка. Теперь, поверив в себя, Шампольон и написал знаменитое «Письмо

кгосподину Дасье, постоянному секретарю Академии надписей и изящных искусств,

27

касающееся алфавита фонетических иероглифов, использовавшихся для записи имен греческих и римских монархов». Шампольон прочел его в Академии 29 сентября 1822 года5.

Когда Шампольон таким образом объявил о своем открытии ученому миру, то, каким бы уверенным он ни был в своей правоте, пока он транскрибировал только тексты греческой эпохи. Следовало проверить, действительно ли его расшифровки приложимы также и к текстам, созданным до эпохи Лагидов. Он немедленно занял­ ся новыми копиями текстов, прибывшими из Египта: Шампольон смог прочесть имена таких знаменитых фараонов, как Рамсес и Тутмос, и понял также их смысл: «Ра (или Тот) породил его». Затем он исследовал и перевел все иероглифические или иератические тексты, собранные в Европе в начале века, прежде всего в Турине

иЛиворно, в ходе деятельности многочисленных антиквариев, таких как Дроветти, Солт и других. В 1824 году Шампольон опубликовал «Краткое изложение иерогли­ фической системы».

Чтобы завершить свое открытие, Шампольону оставалось только снова увидеть

иизучить многочисленные памятники на месте. Нужно также было добыть доказа­ тельство, что он хорошо понимает все египетские тексты. Такова была цель его путе­ шествия в Египет и в Нубию в 1828 и 1829 годах, в ходе которого он 1 января 1829 года смог написать в другом «Письме к Дасье»: «Теперь я горд, ибо, проследовав по течению Нила начиная с места, где он впадает в море, вплоть до второго порога, я имею право объявить Вам, что в нашем „Письме о иероглифическом алфавите“ ничего не нужно менять; наш алфавит надежен; он с равным успехом может быть приложим сначала

кпамятникам времен римлян и Лагидов, а затем, — и это приобретает еще больший интерес — к надписям из всех храмов, дворцов и гробниц фараоновских эпох». Это путешествие, как удачно написали о нем, «стало истинным возвращением к темным векам; каждый памятник в свою очередь открывал Шампольону свой возраст, имя, предназначение»6.

Путешествие Шампольона по Нилу ознаменовало рождение египтологии, как

и«Письмо к Дасье». «Памятники Египта и Нубии», а также «Описательные заметки», которые сопровождали их, стали плодом этого путешествия. Работы Шампольона с из­ бытком доказывали, что теперь расшифровка закончена и что египетские тексты пере­ стали быть тайной. Эти книги продолжают использоваться и в наши дни, но, к несча­ стью, они были опубликованы уже после кончины автора. Жан-Франсуа Шампольон умер 4 марта 1832 года, измученный болезнью и непосильным трудом, который он осуществил между 1820 и 1830 годами. Он успел прочесть только несколько курсов

вКоллеж де Франс, где для него уже была создана кафедра египтологии. У него не было времени воспитать учеников, но работы Шампольона, его «Грамматика»

и«Словарь», опубликованные уже после смерти, помогли подготовить первое поколе­ ние египтологов.

5 «Письмо к Дасье» (Lettre à Dacier) было переиздано с комментарием J.-C. Goyon, Fontfroide, Bibliothèque artistique et littéraire, 1989.

6 S. Sauneron, l.c. (p. 2, n. 3 ниже), p. 15.

28

КОЛЛЕКЦИОНИРОВАНИЕ И РАСКОПКИ

1815-1850

Расшифровка иероглифического письма была для Египта не единственным след­ ствием французской Экспедиции и последовавшей за ней египтомании.

После ухода французов Египет Мухаммеда Али постепенно стал открываться Западу. С 1815 года он стал поистине теплым местечком для всевозможных авантюристов, грабивших — это отнюдь не слишком сильное выражение — египетские древности и обогащавшихся, продавая «коллекции», которые из них составляли7. Они предпри­ нимали раскопки, дозволенные «фирманом», который всегда охотно давал египетский паша. Фирман позволял этим людям вести раскопки, вывозить свои находки и в то же время нанимать рабочих, необходимых для того, чтобы расчищать и перевозить обна­ руженные ими памятники. Кроме того, они приобретали вещи, которые находили крестьяне — амулеты, скарабеев, драгоценности, папирусы, и таким образом поощря­ ли подпольные раскопки. Именно тогда были разграблены многочисленные гробницы,

вкоторых находился погребальный инвентарь, необходимый для загробной жизни, как ее понимали древние египтяне.

Вэтом страстном поиске египетских древностей наиболее заинтересованными лицами оказались генеральные консулы или консульские агенты великих держав, ко­ торые играли первые роли благодаря тому авторитету, которым они пользовались у Мухаммеда Али и египетских чиновников в силу своей должности. В первую очередь здесь следует упомянуть француза Б. Дроветти и англичанина Г. Солта, которые оба использовали отряды вербовщиков, объезжая провинцию (прежде всего Верхний Египет) в поисках древностей.

БернардиноДроветти, итальянец из Ливорно, принявший французское гражданство, участвовал в египетской кампании в чине полковника. После отступления армии он остался в Египте, где Наполеон назначил его генеральным консулом Франции; Дроветти оставался в этой должности в течение всего периода Империи, потом снова — во вре­ мя Реставрации, с 1820 по 1829. Его основным агентом был Ж.-Ж. Рифо, марсельский скульптор, которому было суждено провести в Египте более сорока лет. С помощью Рифо и еще нескольких человек Дроветти успешно собрал три большие коллекции. Первая была предложена Людовику XVIII, который счел ее слишком дорогой: в 1824-м она была куплена королем Сардинии и теперь составляет египетский фонд музея

вТурине. По совету Шампольона, вторая коллекция в 1829 году была приобретена Карлом X: она находится в музее Лувра. Наконец, третья была куплена Пруссией по совету Лепсиуса и хранится в музее в Берлине. В этих трех коллекциях содержалось большое число исключительно интересных предметов и памятников — как с художе­ ственной, так и исторической точки зрения.

Генри Солт, художник по образованию, занимал пост генерального консула Англии

вКаире с 1816 по 1827 год. Он использовал особенно активных и образованных аген­ тов, таких как итальянцы — Бельцони, «титан из Падуи», первый европеец, проникший

7 См. Brian М. Fagan. The Rape of the Nile. Tomb Robbers, Tourists and Archaeologists in Egypt. London, 1978; Vercoutter J. A la recherché de l’Egypte oubliée. Paris, 1986. P. 54-85.

29

вхрам Абу-Симбел, и Лаворатори, а также Я. Атанази, грека по происхождению. Как и Дроветти, Солт собрал несколько коллекций. Первая была куплена в 1818 году Британским музеем, который, чтобы сбить цену, исключил из нее прекраснейший саркофаг Сети I, который Бельцони только что открыл в гробнице этого фараона. Этот саркофаг, купленный архитектором и коллекционером Джоном Соаном, теперь нахо­ дится в музее Соана в Лондоне. Вторую коллекцию Солта купил в 1824 году Карл X для Лувра по совету Шампольона, который смог увидеть ее, проезжая через Ливорно, где она ждала, когда ее предложат Британскому музею. Третья коллекция была рассеяна

входе публичного аукциона в Лондоне в 1835 году после смерти Солта.

Франция и Англия не были единственными державами, которые интересовались египетскими древностями. Упомянем лишь следующих деятелей: Г. Анастази, гене­ рального консула Швеции: он также держал агентов, «исследовавших» Саккару и Фивы; его коллекции, особенно богатые папирусами, рассеялись одна за другой — в 1828 году в Голландии, в 1839-м — в Лондоне и, наконец — в 1857-м в Париже. Г. де Ниццоли, канцлер генерального консульства Австрии, также составил несколько коллекций, которые были приобретены: первая — музеем Вены, вторая — Флоренцией, третья — Болоньей.

После отъезда Дроветти и смерти Солта «консульская» традиция сохранялась. Ж.-Ф. Мимо, наследник Дроветти, который договорился с Мухаммедом Али о пере­ даче в дар Луксорского обелиска (сейчас в Париже), также собрал коллекцию; после его кончины она была продана в Париже; среди прочего там была «Таблица царей», купленная Британским музеем. Наследовавший Солту Дж. Баркер скопил немало­ важную коллекцию, также распроданную в Лондоне в 1833 году.

Следуя по стопам консулов, их агенты действовали и от своего собственного имени: д ’Атанаси собрал коллекцию, где было множество значительных папирусов: она была распродана с аукциона в 1837 году; то же случилось и собранием Лаворатори, про­ данным в Лондоне в 1833-м; Рифо, со своей стороны, продал памятники разным му­ зеям, прежде всего Мюнхенскому.

С 1815 по 1835 год, в то время как консулы и их сеиды собирали большие коллекции, другие коллекции были сформированы коммерсантами, предпринимателями и про­ чими деятелями: одних призвал в Египет Мухаммед Али, других привлекло экономи­ ческое развитие страны. К этим коллекционерам, проживавшим в Египте, прибавились просто удачливые путешественники, которые воспользовались свободой торговли и изобилием древностей в Египте, а также тем, с каким безразличием к ним относились власти страны.

Наиболее важными из этих коллекций были коллекции: врача Г. Эббота, проданная после его кончины в Нью-Йорке, теперь большая часть — в Бруклинском музее; Дж. Бертона, где находился знаменитый папирус Небсени; коллекция Кастильоне, приобретенная Россией и хранящаяся в Эрмитаже в Санкт-Петербурге (Ленинград); Кло-бея, французского врача (куплена музеями Лувра и Марселя); Э. К. Харриса, алек­ сандрийского коммерсанта, приобретенная у его наследников Британским музеем — среди прочего в ней содержались и папирусы Харрис, магический и папирус о граби­ телях гробниц; Р. Хэя, художника (часть в музее Бостона); Жюмеля, французского предпринимателя, который открыл гробницу Бакенренефа в Саккаре; австрийского генерала Коллера и прусского генерала Минутоли', Г. Пассалакуа', австрийского князя

30