Тема 9.2. Особенности русской культуры

Пороки русские очень большие и требуют большей, чем у других народов, власти церковной и политической. Т.е. наибольшей меры легализованного внешнего насилия и внутреннего действия страха согрешить… Народ же, выносящий и страх Божий, и насилие, есть народ будущего ввиду общего безначалия… (К.Н. Леонтьев)

Господи, избавь русских от глупости! Господи, избавь русских от глупости! Господи избавь русских от глупости!

Ибо если он будет избавлен от глупости – он станет первым народом в мире… (В.В. Розанов)

 Прежде всего, надо определить, что значит «русский», «русская культура». Слово «русский» может использоваться как относительно этноса, так и суперэтноса. Дело в том, что русские – это специфический этнос (народ), который в силу особенностей своего исторического и культурного развития стал народом «имперским», народом, являющимся становым хребтом определенного культурно-исторического типа («русский культурно-исторический тип»), народом, вокруг которого собирается особенный суперэтнос («русский суперэтнос»).

К тому же, надо учесть, что русский этнос – этнос весьма открытый, не предполагающий заключения себя в узко-национальные рамки, и складывался он в своё время из довольно множественных этнических источников: славяне, финно-угры, тюрки, варяги (скандинавы) и т.д. Поэтому, когда мы говорим о русской культуре мы можем иметь в виду, всякий раз, несколько разные вещи: 1) культура русского, непосредственно, народа, этноса, и – 2) культура более широкая, как особенная культура данного культурно-исторического типа.

Русские, в этническом смысле, являются культурообразующим народом соответствующего культурно-исторического типа; и вокруг русского народа собираются и вместе создают особый, русский (иногда, делая упор на объединяющем Европу и Азию аспекте существования данного типа, его называют «евразийским») культурный тип, особое государство, множество других народов, как «европейских», так и «азиатских», так или иначе вошедших в орбиту, в сферу этого культурообразующего процесса. Поэтому русскими в суперэтническом смысле могут быть люди совершенно разных, в этническом смысле, национальностей: армяне, евреи, татары, немцы и т.д.

Так же, необходимо заметить, что русский народ, изначально, во время своего зарождения, в силу исторических перипетий, образовал, в себе, три ветви, три слагаемых: народы великорусский (непосредственно, «русские»), малорусский и белорусский. В последнее время (начиная с конца XIX в.), усилиями «дружественных» России соседей, усилиями фаустовских государств и их соответствующих «специальных служб», целенаправленно, искусственно создавались соответствующие националистические идеологии и мифы, работающие на раскол внутри единого русского народа на, например, «украинцев» и «москалей», с целью устранения сильного конкурента (России), расчленения его, внесения смуты и хаоса; по известному принципу «разделяй и властвуй»; причем, следует заметить, что некоторые т.н. «западные украинцы», столь ненавидящие русских (великороссов), впрочем, как и «украинцев восточных» (малороссов), не входят в состав русского народа, русской культуры, а, окатоличенные, являются своего рода «не-до-поляками», т.е. людьми оторванными от русского культурного типа, но и не могущие стать полноценными представителями романно-германского культурного типа, и, оттого, кстати, столь и ненавидящие, компенсируя эту свою неполноценность и весьма «подогреваемые» в этой их ненависти долларами, Россию.

Поэтому, всякому русскому человеку, тем паче, надо помнить, что всякий национализм, – кстати, современный национализм есть типично фаустовское, западной цивилизации, изобретение (если не считать специфического еврейского национализма), – есть, в России, прежде всего провокация и креатура (произведение) западных спецслужб, работающих на раскол России.

Человек должен любить свой народ, свою Родину, но эта его любовь должна быть здоровой и конструктивной; национализм же деструктивен и чрезмерен, и, по сути, не есть творческая любовь к своему народу, а – лишь ненависть к другим, проистекающая из комплекса неполноценности.

Поэтому русский человек, считающий себя русским, должен быть втройне ответственен за ту Культуру, которую создали его предки, втройне ответственен за то, что происходит с этой Культурой, и государством, ныне; должен, тем более, знать и понимать эту Культуру, и, более того, творчески ее преумножать.

 Прафеноменом русской культуры можно предположить «вольницу».

Прафеноменом фаустовской (Западной) культуры Шпенглер, вполне справедливо, полагает «волю». Воля – прафеномен, которым характеризуется именно фаустовская культура; если обратить внимание на, практически, любую другую культуру, то там мы, действительно, ничего подобного «воле» не найдём; там будут иметь место иные, по-своему интересные, первичные модели отношения человека к миру.

Собственно фаустовская философия, как таковая, началась с вопроса о «свободе воли» (спор Лютера с Эразмом, и т.д.). Бог для фаустовского человека – это тоже лишь идеализированная воля. И данная проблема «воли», со специфическими ее вариациями, идёт лейтмотивом через всю европейскую философию. Кант говорил: «воля, т.е. практический разум».

Воля – это та философская, мировоззренческая точка интенсивности, сингулярность, вокруг которой, в той или иной ее аватаре, вращается западноевропейская философская мысль.

Воля – это некая активная проекция человека на мир и других людей; и эта воля – и источник, и цель западного микрокосма.

Западный человек – это всегдашняя проекция себя на иное, на Других. Западная цивилизация – крайне экстравертирована, повернута вовне, зациклена на объектах, на «объективном». И в то же время, западный человек – это, как единичное воплощение данной воли, индивид.

Западный индивидуализм – аспект реализации той же «воли», индивидуализма, который, к сожалению, зачастую подавляет индивидуальность.

Русская культура, во-первых, менее индивидуалистична. Русский человек, осуществляющийся в модели прафеномена русской культуры, менее индивидуалист. Русский человек менее экстравертирован. Если для западного человека его «политические свободы» есть, по сути, альфа и омега его свобод, то для русского человека – свобода совершенно иное, это, более, внутренняя свобода (вещь, кстати, плохо ведомая человеку западному). Сущность русского – не в проекциях, а в ускользаниях: в себя ли, в открытый ли русский простор. Не проекция, а бегство. Не воля к власти, а ускользание от власти.

Фаустовская воля, очень легко, отчуждаясь от действительного творчества, обращается в «волю к власти». Ту волю к власти, которую провозгласил, как человеческую суть (в действительности же, суть именно фаустовского человека) Ницше.

Если основная проблема западного человека – это свобода внешняя, то основная проблема человека русского, русского мыслителя – это свобода внутренняя. Для русского человека свобода внешняя менее актуальна, вторична.

И эта внутренняя свобода – реализуется в русском человеке в модели вольницы.

Сама западная проблема «свободы воли» для русского – нелепа, некое «масло масляное», нечто, до боли, самоочевидное. То, что нужно оберегать, лелеять и взращивать: в себе, в своей тайне.

Русского ведёт не некий «практический разум» (в англосаксонской традиции – «интерес»), «воля», его ведёт внутренняя стихия, свет свободы. Если ведёт. Ибо русский человек увы, очень уж легко обращается в «пыль по лучу».

Ныне, к сожалению, настоящая вольница у русских подавлена. А желательно было бы – соответствующим образом, напротив, актуализировать и направлять ее творческие энергии.

Русский человек, с прафеноменом вольницы в душе, нуждается в сильной государственной власти (правильнее, в моих понятиях, конечно, Управления), задающей этой великой стихии («вольнице») направление (вектор развития, культурную доминанту).

И Управление это, разумеется, может быть лишь идеократическим. Зиждущимся на некоей Идее. Западная модель государственной власти, модель, довольно адекватная западному, живущему внешним, человеку, для русского – нелепость и издевательство.

Модель тотального господства формального права – в России суть нелепость и издевательство; в пространствах вольницы, там, где еще хоть немного сохранилась совесть (внутренняя нравственная вольница), а отнюдь не господствует, подавив совесть, лишь «интерес», там формальное право – может быть лишь инструментом, слугой, но никак не абсолютным господином.

К слову, весь западный современный социально-политический лексикон – в России совершенно не соответствует культурной реальности!

Вольница предполагает, для оптимальной реализации своей творческой энергии, наличие максимальных возможностей, свобод, пространств актуализации (широчайшее местное самоуправление, личная инициатива и т.п.), с одной стороны, а с другой – необходимость сильнейшей государственной, «монархической», издалека контролирующей, идеократической власти (Управления).

 Русский социолог Питирим Сорокин различал три культурных модели (или, как он их называл – социокультурные суперсистемы): идеационную, идеалистическую и чувственной (сенситивной); идеационная культура ориентируется на религиозные, духовные ценности; идеалистическая на ценности, также, метафизические, но не без и материального в них аспекта; чувственная же – ориентирована прежде всего на материальные блага. Однако, в то же время, П. Сорокин говорит о том, что культурные суперсистемы, по мере своего развития (или упадка) могут переориентироваться в себе в отношении тех или иных ценностей; однако если же в культурной суперсистеме наступает «мозаическая» эпоха, т.е. «ценности» совершенно разных типов начинают «нормально» сосуществовать, нисколько не противореча друг другу («вторичное упрощение-смешение», по К. Леонтьеву), то это есть признак действительного упадка культуры. Правда, что касается современной ему культуры, то П. Сорокин питал надежды, что явные признаки упадка господствующей чувственной западной культуры должны всё же обернуться новым культурным возрождением, причём на идеационных основаниях.

Очевидно, что русская культура, как и русский человек, которая не может быть без Идеи, есть культура, в данных понятиях, идеационная прежде всего. И потому утрата Идеи для неё – крайне чревата (более, чем для западной, сенситивной, культуры). И в то же время, нужно отметить, что подобная (идеационная) культурная модель более уязвима, в своих основаниях, нежели культура чувственная или, даже, идеалистическая. Самое уязвимое место такой культуры – ее ценностная система; и оттого, чтобы разрушить данную культуру, поработить людей данной культуры, лучше не идти войной буквально, пытаться завоевывать людей силой – это почти, здесь, безнадежно, – но нанести удар по ценностной системе, системе Идей, «изнутри»; и тогда – можно всю культуру, всех принадлежащих ей людей, брать почти голыми руками. Что, впрочем, и было с Россией сделано, дважды за прошлый век (1917 и 1991 гг.).

 Вольница – это специфическое русское понятие. Это понятие не сводится ни к «общественной свободе», ни к воле, ни к независимости и т.п.; это совершенно особое состояние и экзистенциальное настроение.

Вольница, если угодно, – основополагающий экзистенциал русского человека, – такой экзистенциал, коего нет у человека фаустовской культуры.

«Вольницу» не передать словами, поясняя, что это такое, человеку другой культуры, незнакомому с ней, не чувствовавшего ее в себе.

Кстати, в России есть еще и уменьшительно-ласкательное ее, вольницы, вариация – волюшка.

Русская волюшка.

Вольница, в принципе, как всё в этом мире, имеет две, противоположные, стороны, может выражаться в двух «ипостасях». И как нечто доброе, конструктивное, и как нечто злое и разрушительное.

Вольница может находить своё выражение и реализацию в великом и высоком творчестве, в создании гениальных произведений искусства, в научном творчестве, в самопожертвенном свободолюбии, в беззаветном и бескорыстном служении высшим ценностям, в молодецкой удали; но вольница может оборачиваться и, увы, столь часто оборачивалась и тривиальным беспределом, беспутицей «во все тяжкие», «эх, пропадай всё на свете», тривиальной безалаберностью.

Проблема русской культуры и Управления – актуализация и позитивное направление творческой энергии, высвобождаемой вольницей в конструктивное русло.

Очевидно, что вольница, как нечто весьма чреватое разного рода чрезмерностью и беспределом, крайне нуждается в своей изнанке – сильной государственной власти (Управлении), ее идеократической модели.

Но лишь как своей «изнанке». «Изнанка» эта должна всегда помнить, что суть здесь, в России, это не она, «изнанка» (государственная власть), а то, что она призвана рачительно и заботливо окормлять – вольница. И без самой этой вольницы, с ее великими творческими потенциями, она, государственная власть, как таковая, ничто.

В России все развитые социальные институты должны опираться на свой культурный, освободившись от псевдоморфозы, прафеномен: вольницу.

Например, университеты. Университеты должны получить «вольную». Должны стать вольными, наподобие казачьих, сообществами, соборами.

Университеты, как я полагаю, готовят (должны готовить) интеллектуальную элиту России, т.е. людей способных мыслить творчески, мыслить стратегически; людей, способных к самосознанию и самоуправлению. В этом смысле, Университеты должны получить максимально возможный уровень самоуправления. При университетах должны создаваться научно-исследовательские институты и организации, а при них, в свою очередь, и собственные коммерческие, основанные на высоких, разрабатываемых в университете, технологиях, предприятия. При университетах должны создаваться научные городки, живущие в которых люди будут разрабатывать как собственные, университетские проекты, так и работать над государственными заказами.

Ученые должны воспитываться с ранних, студенческих, лет в духе ответственности и способности к самоуправлению, – а это возможно лишь в том случае, если человек будет учиться подобным образом на собственном опыте, опыте свободы университетов, вольного их бытия, когда он будет чувствовать себя вольным человеком, – а не забитым винтиком, подавленным бюрократией ничтожеством, или, тем паче, массовым потребителем, – сознавая, что его вольница, его Университетская Вольница, зиждется на его личном чувстве ответственности и самосознании. А университеты, как я надеюсь, станут, действительно, элитными, в духовном и интеллектуальном плане, сообществами; и в них таких, ответственных и умных, людей, не подавленных в себе шкурными и властолюбивыми интересами, должно быть всё же много, большинство.

Хочу только заметить здесь еще такой нюанс: я не просто так упомянул казачью вольницу. Казак, – по-тюркски, «вольный человек», буквально, – это и крестьянин, и первопроходец, и воин. Всякий человек, который может быть достоин вольницы, в полном смысле этого слова, должен уметь отстаивать свою вольницу, защищать свою вольницу, защищать ту Державу, которая даёт возможность реализоваться его Вольной Жизни, его вольнице; он должен чувствовать, шкурой свой чувствовать, сознавать свою ответственность за то Целое, которое стоит за его спиной, которое его взрастило, взлелеяло и защищает, и он, в свою очередь, обязан защищать это Целое.

Потому и каждый студент, преподаватель университета должен быть, в душе, воин; ибо если уж мы претендуем на то, чтобы быть Вольными людьми, со своим Собором и Обществом, мы должны «спать вооруженными», быть ответственными за всё то, что в стенах нашего университета происходит (коррупция, бюрократизм, разрушительная работа «демократических фондов» и прочих тоталитарных сект etc.). Можно, конечно, и «разоружиться» и плюнуть на свои долг и честь, но только тогда уж не надо говорить о «свободе» и «вольнице», ибо «разоружившись» и клюнув на соблазнительные россказни о некой иной «свободе», мы уже не будем действительно вольными и свободными людьми, а будем лишь толпой и массой, пылью по лучу, чьими-то, сами того не понимая, рабами и марионетками.

Студенчество, к сожалению, во все времена было лишь манипулируемой и легко внушаемой массой, которой манипуляторы и демагоги, разного рода провокаторы, использовали в своих неблаговидных, деструктивных целях.

Молодёжь, всегда чего-то жаждущая, ищущая, избыточно энергичная, падка на провокации демагогов. За примерами далеко ходить не надо: тут вам и русская революция, предреволюционный, еще с XIX века, студенческий политический радикализм; тут вам и нынешние «разноцветные революции», сущность и цель которых – углеводороды да геополитические убийственные комбинации; но молодежь (особенно) во всех этих «революциях» элементарно соблазняется лозунгами «свободы», «демократии», «суверенитета», «прав человека» и прочими подобными симулякрами.

Тут можно вспомнить и нашумевшие события 1968-х гг., в разных странах, от Парижской «сексуальной революции» до «пражской весны».

Я уже говорил о том, что так называемая «сексуальная революция», основывавшаяся в своей идеологии на «репрессивной гипотезе» в отношении «секса», сработала не во вред, а вполне на пользу Капиталу, и, в сущности, и была им, Капиталом, задумана и осуществлена. Однако сюда (к событиям 1968-го г.) примешивается ведь и такой нюанс: «подковерная» работа американских спецслужб, вымещающих де Голлю (французскому, тогда, президенту) за то, что он, во-первых, принудил их, США, обменять на золото скопившиеся во Франции доллары, доллары, которые к тому времени уже далеко не соответствовали своему золотому, якобы, обеспечению и обращались всё более в дутую величину, и, во-вторых, вывел Францию из НАТО; вот ему и отомстили – возбудили бестолковых студентов. Вскоре де Голль вынужденно ушёл с президентского поста и умер.

Так вот, возвращаясь к нашей Вольнице: я, утверждая университетскую русскую вольницу, в то же время, полагаю, что русская интеллектуальная элита, студенты, не говоря уж о профессорах-преподавателях, вскоре станут настоящей интеллектуальной элитой, а не сборищем «либеральных» попугаев и «общечеловеков», элементарно совращаемых байками о «свободе», «западной демократии» и «правах человека», – для действительно Вольного, свободного, в себе, человека все эти байки лишь тлен и шелуха, чепуха да и только; умный человек сразу прозрит исконную деструктивную направленность этих мифологем.

У нас, увы, сейчас нет подобной интеллектуальной и духовной элиты; есть одинокие одиночки, а настоящего Общества, Собора – нет.

Надо воспитывать его и образовывать. А это процесс постепенный.

Русская свобода, в отличие от «свободы» в понимании западного человека, – которое этот человек ныне, вполне тоталитарно, распространяет на весь мир, – есть свобода, прежде всего, внутренняя. Для фаустовского человека, практически вся свобода сводится к политическим и экономическим «свободам», т.е. к чему-то исключительно внешнему; однако, в действительности же, свобода – она, конечно, прежде всего, внутренняя. А внешние свободы – это как лишь приложения к ней; вещь очень хорошая и даже желанная, но – лишь возможное приложение. И то, что свобода есть вещь именно внутренняя – вполне понятно для людей многих высоких культур. Для фаустовского человека же эта вещь – совершенно не понятна. А для русского, напротив, внешние свободы – мишура и тлен.

Вольница – это своеобразное единство, гармония внутренней и внешней свободы, но с безусловной первичностью свободы внутренней. Это широта души, не вмещаемая в узкие рамки безликого прагматизма.

Человеку можно дать все доступные ныне внешние свободы, но от этого человек ни на йоту не станет свободнее! Как был рабом в себе, так таковым и останется. Более того, внешние свободы, те же «права человека», они человека зачастую именно порабощают, в определенном смысле, даже развращают; и я, в последнее время, всё более склоняюсь к тому, что все эти «права» и «свободы» нарочно внедряются сегодня в массовое сознания с целью лишь всё более тотального подавления, порабощения этого массового сознания, подавления его, внутренней, свободы, совести (Ключевский: «Под свободой совести обыкновенно разумеется свобода от совести»).

Нельзя человека сделать извне более свободным, нежели он есть свободный внутри. Свободный человек, даже будучи закован в железо и заточен в темницу, останется свободным. Раб же пребудет рабом и в «свободном обществе»; более того, таковой раб все эти «внешние свободы» будет употреблять именно как инструмент подавления других, орудие удовлетворения своего исконного рабства: качать свои «права» в судах, безнаказанно (без зазрения совести) наживаться на других людях, стремиться к власти и т.п. Я не понимаю, это настолько всё элементарные вещи! но нашим людям до сих пор всесторонне, и, увы, довольно успешно, моют мозги всей этой «свободой»! всей этой симулятивной белибердой!

В.В. Розанов: «Я бы, напр., закрыл все газеты, но дал автономию высшим учебным заведениям, и даже студенчеству – самостоятельность Запорожской сечи. Пусть даже республики устраивают… Конечно, над всем Царь с «секим башка»…

Но эта воля и свобода – «пожалуйста, без газет»: ибо сведется к управству редакторишек и писателишек… Так что у меня закрытие периодической печати было бы либерально и филантропично. «Во имя равенства и братства» – это с одной стороны, и «Сам Господь благословил» – это с другой».

 Русский философ А.С. Хомяков ввёл в своё время, для обозначения особенности русского общества, понятие «соборности». Соборность означает полноценную общественную множественность в единстве. Т.е. общество, которое можно назвать соборным, представляет собой совокупность личностей, каждой со своей непреходящей индивидуальностью, но объединенных определенной ценностной системой, и, оттого, действующих сообща, в сотрудничестве и взаимопомощи; в концепции Хомякова – эта ценностная система сближается с Православием, с Православной Церковью. И именно подобная, общественная, – по сути, общинная, – модель как раз, по представлениям Хомякова, и характерна для традиционного уклада жизни русских людей, русской культуры.

В принципе, то, что Хомяков называл «соборностью», с соответствующими изменениями, может быть названо и аристотелевской политией, и тем, что называется моделью «гражданского общества». Впрочем, все вышеперечисленные социальные модели – всё же, более, утопичны.

Аристотелевская полития (греч. πολιτεια – государство, общество, управление обществом) есть такая форма правления, при котором в обществе правит не просто большинство людей, но большинство лучших, т.е. это такое общество, в котором волею счастливых судеб сложилось такое положение вещей, что большинство людей данного общества есть люди честные, умные, порядочные, преданные общественным ценностям, и, вот, эти люди и правят обществом – во имя общего блага и общественного процветания. Аристотель свою политию, как положительный тип правления, противопоставляет «демократии», как типу «отрицательному», т.е. такому, в котором правит, так же, большинство, но именно большинство как толпа, масса, манипулируемая демагогами, играющими на вожделениях и потребностях этой самой толпы, постоянно ее обманывая или соблазняя (как то имеет место, например, ныне).

То же можно сказать и о «гражданском обществе», о котором сейчас так много говорят. Однако дело в том, что гражданского общества, как общества свободных, т.е. ответственных (!) за всё Общество, людей, общества, где подобные люди правят и руководят, нигде в мире нет и в помине; и, кстати, если взять идеологическое обоснование современного «гражданского общества», как оно имеет место ныне на Западе, то мы увидим, что это общество зиждется на «собственности», на том, что оно есть общество собственников, отстаивающих свои частные интересы! И здесь и содержится противоречие в определении данного общества. Подобное общество, получается, состоит исключительно из людей, мировоззренческие горизонты которых, в принципе, сужены до рамок собственных, частнособственнических, грубо говоря «шкурных», интересов, и подняться им до уровня стратегических, хотя бы, социальных задач – невозможно, по определению. Эти люди, по определению, социально безответственны. И тут мы снова приходим к элементарной толпе, манипулируемой демагогами. И то, что ныне называется «гражданским обществом», как неким общественным «идеалом», есть не только утопия, но и миф (псевдомиф).

Что же касается «соборности» то это тоже, в современных условиях, более красивая сказка, нежели действительность. Однако, если сравнивать ее, соборность, с той же идеологемой либерального «гражданского общества», то соборность выглядит не только много более конструктивной, но и, даже, реальной. Конечно, данное понятие («соборность»), в связи с историческими и культурными изменениями, должно несколько корректироваться, но как некая идеальная модель, идеальный тип общества, тот горизонт, к которому общество в России должно стремиться – оно вполне адекватно и даже перспективно. И, замечу, вполне соответствует русскому культурному прафеномену вольницы. Вольницы, как свободы идеально, ценностно окормляемой.

? Раскройте понятия «вольницы» и «соборности» в русской культуре и философии.

? Подумайте над размышлениями Розанова: «Демократия это, в общем, роскошь. «От избытка». Когда хорошо живется (бедная демократия – нонсенс). А какова единственная форма роскоши в России? – Монархия. Выходит, что единственной почвой демократии в России является самодержавие. То есть это и максимально возможный уровень демократии в России…»

? Какой смысл, как вы полагаете, вкладывает К. Леонтьев в следующие свои печальные рассуждения:

«Вообще же полагаю, что китайцы назначены завоевать Россию, когда смешение наше (с европейцами) дойдёт до высшей своей точки. И туда и дорога – такой России…»

«Поймите, прошу вас, разницу: русское царство, населенное православными немцами, православными татарами и даже отчасти православными евреями, при численном преобладании православных русских, и русское царство, состоящее, сверх коренных русских, из множества обруселых протестантов, обруселых католиков, обруселых татар и евреев. Первое – созидание, второе – разрушение. А этой простой вещи до сих пор никто ясно не понимает…»

 Интеллигенция (от лат. intelligentia – «понимание») – исключительно российский феномен, сугубо российский культурный миф. В западной культуре имеют место «интеллектуалы», т.е. люди, занимающиеся интеллектуальным трудом; в России же, интеллигенция – это люди, которые не только занимаются интеллектуальным трудом (и даже иногда подобным трудом и не занимающиеся), но люди, социальная группа, если угодно, по выражению Бердяева, «орден», объявившие себя носителями нравственных и интеллектуальных идеалов, и оттого имеющие право судить в России власть, народ, культуру и пр.

Казалось бы, замечательная вещь – обладающие нравственностью и высоким интеллектом люди, являющиеся голосом совести нации, культуры, культурная элита! Однако: одно дело то, как оно должно быть, и совсем другое – то, что есть в действительности.

Интеллигентный человек – это, по определению, как оно должно быть, человек утонченной культуры, высокого интеллекта, прекрасно образованный и совестливый, духовно благородный, с развитым чувством вины. И это, подобного рода интеллигентность, есть, и может быть, свойство единичной личности, конкретного человека, но – никак не какой-либо общественной группы. В России же подобное свойство, – «интеллигентность», – и, основывающаяся, на якобы наличествующем этом свойстве, способность судить всё и вся и, главное, критиковать, точнее «критиканствовать», узурпировала себе определенная социальная группа, мировоззренческая парадигма которой состоит исключительно из западнических, деструктивных по отношению к России, штампов, идеологем и мифологем.

Интеллигенция, в России, есть плод петровской реформы, – попытки привить дичку российской культуры европейскую форму власти и общественного бытия; интеллигенция – побочный эффект этого, довольно, увы, неудачного, привоя. Интеллигенция, в идеале, в европейском, «интеллектуальном», смысле, должна задавать позитивные ценностные ориентации, систему ценностей для народа, – в соответствии, само собой разумеется, с культурными традициями, с одной стороны, и, с другой стороны – в соответствии с «вызовами» времени, научно-технического прогресса, эпохи. Интеллигенция должна быть интеллектуальной, духовной элитой, духовной аристократией страны. В России же – совершенно напротив: как продукт вышеуказанной реформы, она, изначально оторванная от корней, подобно «слепцу ведущему слепцов», «работает» сугубо в деструктивном по отношению к культуре и русской государственности ключе, с лакейской оглядкой на Запад, будучи всегда готовой, по меткому выражению Достоевского («Бесы»), принести в жертву своим «идолам» 100 миллионов голов. Что, в принципе, в России то и дело имело и имеет место («декабристы», революционеры-террористы, революции начала ХХ века, реформы конца ХХ века etc.).

Что любопытно, истинные творцы культуры в России, однако любящие Россию и желающие ей блага, отнюдь не принимались в секту «интеллигенции», хотя, по сути, именно только они и могли бы носить высокое имя русского интеллигента, – Достоевский, Тютчев, Хомяков, Киреевский, Розанов, Леонтьев, Менделеев etc., – или, ежели их и признавали тоже за «интеллигентов», то очень уж «скрепив сердце» и с большими оговорками.

Российская интеллигенция, по сути, в подавляющем большинстве своём, представляла и представляет собой тиражировщиков (а отнюдь не творцов) «идей», и тиражировщиков вовсе не каких-либо высоких, благородных и конструктивных ценностей в отношении к России и русской культуре, но, напротив, «ценностей» разрушительных, идеологических клише Запада.

Оттого и наиболее яркие примеры «интеллигентов», из русской литературы – это бездарный профессор Серебряков (пьеса Чехова «Дядя Ваня»), домком Швондер (повесть Булгакова «Собачье сердце», – много более типичный образец отечественного «интеллигента», «как оно есть», нежели профессор Преображенский), террорист Петр Верховенский (роман Достоевского «Бесы») и т.д.

К тому же, более прозаично, «русская интеллигенция» всегда щедро финансировалась, в своей разрушительной, антирусской, деятельности западными соответствующими службами (и в дореволюционную эпоху, в советское время, и сейчас; Герцен, революционеры, «диссиденты», «правозащитники» и пр.).

Подобная негативная свойственность отечественной интеллигенции происходит, вероятно, а) от относительной молодости русской культуры, не успевшей, до петровских реформ, выработать в должной мере национальное и культурное философское самосознание, и оттого (если даже опустить изначальный разрыв интеллигенции с культурной почвой) наша интеллигенция столь по-юношески не разумна и податлива на всяческие искусы со стороны сильной, богатой и умудренной соседней культуры (Запада); и б) конечно, подобная податливость только усиливается излишней, может быть, «женственностью» русской, славянской души, столь падкой на разного рода украшения и побрякушки (марксизм, либерализм etc.).

Можно только надеяться, хоть это, наверное, и наивно, что настоящая русская интеллигенция всё же возникнет, воздвигнется после должного осмысления всех этих, свойственных фазе жестокого надлома, культурных и социальных кризисов, «болезней» ХХ века, и обретет свою подлинную самоидентификацию, самосознание и личность. А без того интеллигенция в России была и остается лишь той же «массой», но только с «высшим образованием», «информационным мусорным ведром», «образованцами», по выражению Бердяева, «интеллигентщиной».

Русский – этот тот, кто любит Россию, кто желает ей блага, идентифицирует себя с ней; настоящий русский интеллигент – это высоконравственный интеллектуал, действительно, принадлежащий русской культуре и любящий Россию, а отнюдь (как то имеет место ныне) не огульный критик всего «русского», желающий только одного – скорейшей гибели России.

 Мысли рассуждения различных философов об интеллигенции:

«Этот своеобразный мир, живущий до сих пор замкнутой жизнью под двойным давлением, давлением казенщины внешней – реакционной власти, и казенщины внутренней – инертности мысли и консервативности чувств, не без основания называют «интеллигентщиной»». (Н.А. Бердяев)

«Она (интеллигенция) есть то прорубленное Петром окно в Европу, через которое входит к нам западный воздух, одновременно и живительный, и ядовитый». (С.Н. Булгаков)

«Наша интеллигенция по отношению к религии просто еще не вышла из отроческого возраста, она еще не думала серьезно о религии и не дала себе сознательного религиозного самоопределения, она не жила еще религиозной мыслью и остается поэтому, строго говоря, не выше религии, как думает она о себе сама, но вне религии». (С.Н. Булгаков)

«Интеллигенцией – т.е. молотком, которым гвоздила Россию чья-то невидимая рука…» (Д. Галковский)

«Масса интеллигенции была безлична, со всеми свойствами стада: тупой косностью своего радикализма и фанатической нетерпимостью». (М.О. Гершензон)

«Интеллигенция – неудачное изобретение истории. Ее существование опасно для дома бытия, ибо оно (это существование) нарушает тишину дословности безымянного, шумом называния, стуком знаковых обозначений. Иначе говоря, у интеллигенции нет точки соприкосновения с миром, в котором можно было бы пустить корни и укорениться в подлинность безымянного, в тайну его почвы… Она родилась в сознании у-слова, и существует, если размеры бытия совпадают с размерами ее слова. То есть она существует условно». (Ф.И. Гиренок)

«Наша интеллигенция вне философии, философия – вне интеллигенции… Философ – это славянофил. К сожалению, место философов в России было уже занято интеллигенцией, а она ориентирована на Запад. И вот произошло замыкание двух этих величин… В России философ – это человек, находящийся в оппозиции к интеллигенции. А если он в оппозиции к интеллигенции, то он лишен публики. Он никогда не будет известен…» (Ф.И. Гиренок)

«Русская интеллигенция – листья, оторвавшиеся от своего дерева: они могут пожалеть о своем дереве, но дерево не пожалеет о них, потому что вырастит другие листья». (В.О. Ключевский)

«Классификация интеллигенции:

1) Люди с лоскутным миросозерцанием, сшитым из обрезков газетных и журнальных.

2) Сектанты с затверженными заповедями, но без образа мыслей и даже без способности к мышлению: толстовцы etc.

3) Щепки, плывущие по течению, оппортунисты либеральные или консервативные, и без верований и без мыслей, с одними словами и аппетитами». (В.О. Ключевский)

«Идейной формой русской интеллигенции является ее отщепенство, ее отчуждение от государства и враждебность к нему… интеллигенция, отрешившись от безрелигиозного государственного отщепенства, перестанет существовать как некая особая культурная категория». (П.Б. Струве)

«Если можно было бы одним словом охарактеризовать умонастроение нашей интеллигенции, нужно было бы назвать его морализмом. Русский интеллигент не знает никаких абсолютных ценностей, никаких критериев, кроме морального разграничения людей… Морализм русской интеллигенции есть лишь выражение и отражение ее нигилизма… Из этого умонастроения вытекает… прежде всего то, что русскому интеллигенту чуждо и отчасти даже враждебно понятие культуры в точном и строгом смысле этого слова». (С.Л. Франк)

«Русский интеллигент по натуре, в большинстве случаев, мягкий и любвеобильный человек, и если ненависть укрепилась в его душе, то виною тому не личные его недостатки… Вера русского интеллигента обязывает его ненавидеть». (С.Л. Франк)

«Мы можем определить классического русского интеллигента как воинствующего монаха нигилистической религии земного благополучия». (С.Л. Франк)

? Тематические вопросы:

1) Как вы сами понимаете феномен интеллигенции?

2) Кого из героев отечественной литературы вы можете причислить к интеллигенции (как в «идеальном», так и в «реальном» ее видах)?

3) Раскройте размышление Франка об интеллигенции (возражающего Иванову-Разумнику): «Позволительно усомниться в реальности подобной социальной группы, которая почему-то именно полтораста лет назад (написано в начале ХХ века – прим. А.) родилась для борьбы с вековечным злом человеческой жизни – узостью, посредственностью и безличностью. Позволительно утверждать, что такой группы никогда не существовало и существовать не может – по той простой причине, что не только подлинное обладание оригинальностью и развитой индивидуальностью, но даже действительное понимание этих ценностей и вкус к ним могут быть присущи лишь отдельным личностям и никогда не могут составлять монополии какой-либо социальной группы».

? Какое, как полагаете, качество, свойство человека русской культуры есть основное?

? Поясните следующее размышление В.В. Розанова о России:

«А Русь лежит на боку». Оттого и «на боку», что являет Азию и Европу. Разберите-ка, где тут верх и низ, перед и зад. Это – не страна, а чепуха.

Это наше отечество. Тут «ничего не разберешь». И я его люблю…»

? Раскройте рассуждение И.Л. Солоневича о современном нелепом состоянии отечественной гуманитарной науки, применительно к российской реальности: «…Русская гуманитарная наука оказалась аптекой, где все наклейки были перепутаны. И наши ученые аптекари снабжали нас микстурами, в которых, вместо аспирина, оказался стрихнин. Термин есть этикетка над явлением. Если этикетки перепутаны — то перепутаница в понимании является совершеннейшей неизбежностью. Русская «наука» брала очень неясные европейские этикетки, безграмотно переводила их на смесь французского с нижегородским — и получался «круг понятий, не соответствовавших ни иностранной, ни русской действительности» — не соответствовавших, следовательно, никакой действительности в мире, круг болотных огоньков, зовущих нас в трясину…»

¨ Словарь

Евразийство – течение культурологической и политологической мысли, зародившееся в начале ХХ века, в среде, прежде всего, русской эмиграции, предполагающее русскую культуру как культуру специфически соединяющую в себе и Европу и Азию, европейскую и азиатские культуры; географическим ареалом данной культуры как раз и полагается та территория, которую занимали российская Империя и Советский Союз; основные представители – П.Н. Свенцицкий, Н.С. Трубецкой; евразийская цивилизация (культура), по мысли евразийцев, есть культура континентальная (в отличие от «морской» – западноевропейской, англосаксонского типа); евразийскую цивилизацию создают европейские (славянские) народы и народы тюркские; определенные идеи евразийства были творчески развиты и переосмыслены Л.Н. Гумилёвым.

Соборность – в русской философии, в частности, в философии Хомякова: свободное единство свободных людей, объединенных духовной близостью, на основе их личной веры в Бога; высшее воплощение «иранского» начала (суррогат «соборности» – «коллективизм», напротив, суть выражение именно кушитского, подавляющего человека, начала); в русской философии, вообще, соборность – общественный и церковный идеал человеческого общежития.

Экзистенциал (от лат. exsisto – «выступать», «являться»; exsistentia – «существование») – в философии Хайдеггера, существенные факторы человеческого существования (Dasein); в числе оных Хайдеггер полагал «заботу», «das Man» («люди», т.е. «существование, как все»), «страх» (Angst – глубокий страх-ужас, и Furcht – поверхностный страх-боязнь), «толки» (пересуды, то, что «говорят люди») etc.

¨ Библиографический список

1.Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. – М. 1991.

2.Бердяев Н.А. Русская идея. – М., 2007.

3.Вехи. Из глубины. – М., 1991.

4.Галковский Д. Бесконечный тупик. – М., 1994.

5.Гачев Г. Русский эрос. – М., 1994.

6.Гиренок Ф.И. Пато-логия русского ума. – М., 1998.

7.Гиренок Ф.И. Удовольствие мыслить иначе. – М., 2008.

8.Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая степь. – М., 1993.

9.Гумилев Л.Н. От Руси к России. – М., 2004.

10.Достоевский Ф.М. Человек есть тайна… - М., 2003.

11.Древнерусская литература. – М., 1996.

12.Идейные течения древнерусской мысли. – СПб, 2001.

13.Из русской думы. В 2-х тт. – М., 1995.

14.Ключевский В.О. Православие в России. – М., 2000.

15.Ключевский В.О. Тетрадь с афоризмами. – М., 2001.

16.Кожинов В.В. Грех и святость русской истории. – М., 2006.

17.Кожинов В.В. История Руси и русского слова. – М., 2001.

18.Кожинов В.В. Наследники победы. – М., 2005.

19.Кожинов В.В. Правда сталинских репрессий. – М., 2006.

20.Кожинов В.В. Правда «черной сотни». – М., 2006.

21.Лосский Н.О. Характер русского народа. – М., 2005.

22.Мединский В. Негодяи и гении PR. От Рюрика до Ивана III Грозного. – М., 2010.

23.Мединский В. О русском воровстве, особом пути и долготерпении. – М., 2009.

24.Мединский В. О русском пьянстве, лени и жестокости. – М., 2008.

25.Мединский В. О русской демократии, грязи и "тюрьме народов". – М., 2009.