§4. Развитие отечественного источниковедения в XIX столетии

Одной из первых крупных работ, посвященных научному изучению источников, можно считать книгу А.-Л. Шлёцера (1735-1809) «Нестор: Русские летописи на древнеславянском языке, сличенные, переведенные и объясненные». Написанный в начале XIX века, этот труд представлял собой типичный образец исторической критики предшествующего столетия. Автор подробно разбирает тексты Повести временных лет (ПВЛ), подвергает их критическому изучению. Шлёцер видел в ПВЛ не летописный свод, а сочинение монаха Нестора. Поэтому все спорные и неясные места он старался объяснить позднейшими искажениями, стремясь восстановить «очищенного Нестора». Влияние Шлёцера проявилось в том, что в течение долгого времени издатели русских летописей «очищали», т.е. по существу искажали текст летописей произвольными поправками.

Значительно большее источниковедческое значение имели примечания к «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина, в которых критически разбирались известные ему повествовательные источники русской истории вплоть до начала XVII века. Карамзин дает точные указания, откуда им заимствованы те или иные известия, а также делает краткое описание рукописей. Однако наблюдения автора носят по преимуществу описательный характер и обнаруживают отсутствие какой-либо системы.

Оживлению интереса к источниковедению способствовала так называемая «скептическая школа» во главе с М.Т. Каченовским (ее появление относят к 1830-м гг.). Школа получила название вследствие скептических приемов отношения к научным материалам. Каченовского не удовлетворяла т.н. «малая» критика, критика слов Шлёцера. Он ставит вопрос о необходимости перехода к «высшей» или исторической критике. Историк не только должен восстановить подлинный текст летописи, но и выяснить истинность сообщаемых исторических фактов, чем руководствовался автор памятника при описании событий (здравым смыслом, духом и предрассудками своего времени). Каченовский подверг сомнению общепринятое мнение о принадлежности древнейших русских памятников к XI-XII вв., поднял вопрос о баснословности некоторых фактов, о степени их вероятности и достоверности, сравнивал их со сведениями, сообщаемыми другими источниками. Он пришел к выводу, что датировать «Русскую Правду» и летописи нужно XIII-XIV вв. Исходя из положения о дикости славян и примитивности их общественного строя, скептики делали вывод о том, что высокий уровень ПВЛ и «Русской Правды» не соответствовал примитивности отношений, возможных на этом этапе развития Руси. В конечном итоге, недоверие к древнейшим памятникам привело скептиков к утверждению, что и «история наша не может быть подведена под строгую историческую истину».

С опровержением выводов скептиков выступил М.П. Погодин, представитель молодого поколения ученых. Обращаясь к первому периоду творчества Каченовского, он отмечал многие его верные замечания относительно древнейших памятников, но полемизировал с Каченовским по поводу времени написания летописи и достоверности сообщаемых в ней фактов. В 1840 г. вышла книга П.Г. Буткова «Оборона летописей русских от “навета” скептиков». Автор поставил задачу защитить достоинство нашего летописания. Основанием для возражения служили данные древних писателей, византийцев IX-XI вв., свидетельства широкого круга иностранных авторов и современных ему данных исторической науки.

Скептицизм Каченовского и его учеников расчищал путь новой науки, закладывал основы «критического направления», для которого характерен глубокий интерес к истории и стремление познать ее смысл. Взгляды Каченовского и его учеников отражали потребность времени в расширении и углублении исторического знания. Они стимулировали его развитие на базе нового отношения к прошлому.

Первым русским историком, попытавшимся историографически оценить методологию источниковедения, был С.М. Соловьев. Поэтому с 40-х гг. XIX в. источниковедение превращается в самостоятельную историческую дисциплину. Создавая капитальный труд по истории России, Соловьев опирался на изучение источников и считал, что его сочинение должно быть написано по строгим законам науки: необходимо соблюдать принцип историзма, т.е. судить о событиях и личностях в соответствии с представлениями и нравами их времени. Постоянно обращал внимание Соловьев на необходимость искать закономерную связь между отдельными событиями и целыми эпохами. Расширение хронологических рамок исторических исследований, распространившихся теперь на весь XVIII и частично на XIX в., определило исключительную обширность источниковедческой базы трудов Соловьева. Он использовал огромный документальный материал, в значительной части впервые извлеченный из архивов Москвы и Петербурга. «История России с древнейших времен» Соловьева насыщена огромным количеством выписок из документов, многие из которых ранее не публиковались. По объему источников, использованных Соловьевым, его труд представляет собой выдающееся для науки явление.

В то же время, источниковедческий подход историка страдал методологической ограниченностью, отсутствием всестороннего анализа. Документ воспроизводился, либо пересказывался при непосредственном описании того или иного явления, без дальнейших попыток раскрытия его внутреннего содержания.

Историк К.Н. Бестужев-Рюмин относил к несомненным достоинствам Соловьева то, что он «не заполнял темные места источников произвольными догадками и предположениями, а там, где их высказывал, прямо об этом говорил. В силу этих причин после Соловьева никто не будет признаваться историком, если он не основывает своих выводов на точном понимании смысла памятников». В этом отношении Бестужев-Рюмин считал себя последователем Соловьева. Но он признавал ошибочным стремление этого историка отбирать и комментировать только те источники, которые в соответствии с его гегельянским пониманием хода истории раскрывают заранее выдвинутые им идеи. Он считал неслучайным отсутствие у Соловьева работ, посвященных специальному анализу исторических источников».

Важным шагом на пути к становлению источниковедения как науки сыграли труды самого Бестужева-Рюмина, стоявшего в 60-70 годы XIX в. во главе петербургской исторической школы. Он придавал большое значение источникам как самостоятельному объекту изучения, неоднократно высказывал мысль о том, что материалом для историка служат не только исторические факты, описанные в летописях и грамотах, но и сами эти летописи и грамоты, поскольку в них выразились понятия известного времени, что каждый источник важен и по тем сведениям, какие он содержит, и сам по себе по своему внутреннему характеру, что, черпая из источников сведения, необходимо изучать и воззрения писавшего. «Источник - это первоначальное свидетельство очевидца или современника. Только на свидетельстве современников интересующему нас факту можно основать прочное суждение; только оно может быть названо источником».

Таким образом, Бестужев-Рюмин впервые четко сказал об отличии исторического источника от исторического пособия или исследования. Истинный историк, по мнению ученого, «идет не от общей мысли к факту, а от факта к общей мысли». Поэтому необходимо стремиться к установлению точных и достоверных фактов, следовательно, необходимо собирать источники и проверять материал, содержащийся в них.

Бестужев-Рюмин дал определение исторической критики, которую рассматривал как сравнительное изучение текстов, как проверку одного текста другим. Основная цель исторической критики - выяснение степени достоверности источника. Историком ставился вопрос о важности для науки не только подлинных источников, но и ложных - они ценны для изучения «внутренней истории». Поэтому следует выяснить, из каких побуждений они создавались.

Насущной потребностью в области изучения источников Бестужев-Рюмин считал задачу их первичной обработки, систематизации и приведения в известность основных видов источников по русской истории с информацией об их особенностях и содержании. В основу его классификации источников положены внутреннее содержание и форма источника.

Он всегда подчеркивал, что источники важны не сами по себе, а тем, что они несут, какую информацию и чем могут быть полезны для главной цели исторического изучения - изучения общества. Главный вывод Бестужева-Рюмина сводился к требованию всестороннего изучения источника любого вида с максимальным изучением всех других источников этой же эпохи.

Сегодня ограниченность источниковедческих подходов Бестужева-Рюмина вполне ясна, но для своего времени это было шагом вперед по пути институционализации самостоятельной исторической дисциплины, получившей развитие в последней четверти XIX - начале XX веков.