§2. История ментальности в современном историческом познании

История ментальности в последнее время стала одним из наиболее плодотворных и перспективных научных направлений. Жизнь этому понятию дала книга Л. Леви-Брюля «Первобытное мышление», в которой ученый утверждал, что «ментальность - это понятие, альтернативное понятию психики как обобщению лабораторно-эмпирических действий с человеком».

Изучение истории ментальности в науке обычно связывают с так называемой «школой «Анналов» - историографическим направлением, сложившимся еще в 20-30-е годы XX столетия, вокруг одноименного журнала, благодаря стараниям М. Блока и Л. Февра - историков первого поколения анналистов. По мнению одного из представителей этой школы французского историка Р. Мандру, ментальность - это мировидение. Однако это есть наиболее упрощенное понимание названной научной дефиниции. Определение Ж. Ле Гоффа выглядит уже посложнее и поинтереснее. Он писал, что «ментальность - это безличное содержание мысли». Ж. Дюби выразился еще более образно: «ментальность - это механизмы духа, действующие на разных уровнях определенного культурного ансамбля».

История ментальности, как отмечалось, особенно активно изучается во Франции, главным образом применительно к средневековью (М. Блок, Л. Февр, Ф. Бродель, Э. Ле Руа Ладюри и др.). Изучают ее и у нас, и особенно интенсивно также медиевисты и востоковеды - А.Я. Гуревич, Л.М. Баткин, И.Ю. Николаева, В.М. Мучник, А.В. Гордон и мн.др. Например, по классическому определению А.Я. Гуревича, ментальность - это духовная оснастка людей средневековья. Но что такое «оснастка людей» также остается не очень понятно.

Представляется более точным, отрешаясь от словесно образных и художественных формулировок, определить ментальность как стиль коллективного мышления эпохи или группы, выраженный в интуитивных бессознательных образах, архаичных по происхождению. В основе ментальности лежит культурный архетип.

Не удивительно, что приверженцы этого метода, как прави­ло, стараются избегать жестких формулировок в отношении понятия «ментальность». Некоторые историки, например, Ж. Ле Гофф или Ж. Ревель, усматривают в такой раз­мытости понятия не только уязвимость, но и определенное преимущество в силу его методологической пластичности, открывающей для историка новые возможности познания.

В данном контексте, по справедливому выражению М. Вовеля, история ментальности - это изучение опосредований и диалектического отношения между объективными условиями жизни людей и способом, которым они их понимают. История ментальности связана с эмоциональным, инстинктивным и имплицитным областями мышления, которые обычно не находят непосредственного выражения.

При этом не стоит ставить знак равенства между понятиями «ментальность» и «менталитет». Хотя они близки, но все же не тождественны. Суммируя имеющиеся в науке определения, можно сказать, что менталитет - это умонастроения людей, широкий круг их представлений, связанный с традициями, нравами, обычаями, которые находятся ниже уровня идеологии. Менталитет включает в себя представления о человеке, его месте в природе и обществе, его понимание природы. При этом все эти представления не подвергнуты логической систематизации. Они связаны не столько с сознанием, сколько с подсознанием. Следовательно, менталитет регулирует не мышление, а поведение человека.

В настоящее время существует два направления в изучении истории ментальности, отличия между которыми заключаются в разности исходных принципов. Для первого направления, которое продолжает традицию Блока и Февра, обращение к проблеме ментальности представляет собой метод изучения общественных и цивилизационных структур, исторического процесса в целом. В данном случае изучение ментальностей выступает как метод исторического синтеза. Другое направление сосредоточилось на изучении собственно ментальностей кон­кретной эпохи, конкретного времени. В русле этого направления исследуются пред­ставления людей о жизни и смерти, отношение к браку и т.п. Здесь подход историка во многом смыкается с методами, распространенными в этнологии и социальной психо­логии.

Таким образом, благодаря истории ментальности, в историческую науку входит новый, ранее неизведанный пласт, связанный с умонастроениями людей. Это очень важно для понимания историчности человека, ибо человек каждой эпохи жил и чувствовал соответственно своей эпохе.

Однако, излишняя «ментальная эйфория» в исторической науке все же неуместна. Гораздо разумнее было бы прислушаться к мнению тех ученых, которые, наряду с дос­тоинствами и преимуществами ментального «измерения» истории, отмечают и его ограниченность.

Неслучайно, что новые перспективные направления исследований в настоящее время разрабатываются уже не столько в рамках истории ментальности, сколько в русле исторической антропологии, которая, сохранив главный фокус иссле­дования - человека, все-таки позволяет историку более свободно обращаться с истори­ческим материалом, провоцируя новые вопросы и ответы на них.