§2. Ведущие тенденции развития исторической науки в XX веке

XX век был весьма знаменательным для исторической науки. Начало его ознаменовалось признанием ученых в том, что история вступила в полосу кризиса. Кризис, прежде всего, проявился в расщеплении некогда целостного исторического взгляда на прошлое. Например, историк А.Е. Пресняков указывал, что в данный период «характерной чертой русской истории была ее эклектичность, сущностная разорванность».

Наиболее выразительные формы эти черты приобрели в трудах В.О. Ключевского. По мнению П.Н. Милюкова, «основной недостаток Ключевского заключается в отсутствии того коренного нерва ученой работы, который дается цельным философским или общественным мировоззрением и которого не может заменить величайшее мастерство схематизации».

Наряду с разрушением целостности представления о прошлом, кризис сопровождался нарастанием индивидуализации исторического мышления. Историк С.Ф. Платонов подчеркивал, что «у нас теперь нет «истории», что «у нас теперь пора исследований, не более».

Сказанное, однако, не означает, что кризисные тенденции в исторической науке обнаружились на рубеже XIX-XX столетий исключительно в России. По признанию крупнейшего немецкого ученого начала XX века Э. Трёльча, «сегодня мы постоянно слышим о кризисе исторической науки». Речь, - считал он, - идет не столько «об историческом исследовании ученых-специалистов, сколько о кризисе исторического мышления людей вообще». Совершенно естественно, что выросла опасность специализации. Она неизбежна в каждой расширяющейся и углубляющейся науке. Однако этой опасности может противостоять воля к концентрации и планомерная организация работы, объединение исследовательских усилий ученых. В этом случае наука становится несколько безличной, но такова уж ее сущность. Кризис заключается, по мнению Э. Трёльча, не в этом, а в том, что наступил «кризис в общих философских основах и элементах исторического мышления, в понимании исторических ценностей».

Особенно тяжело этот кризис проявился в Германии и России, которые в наибольшей степени оказались подвержены тяготам мировой войны и революции.

В целом, анализируя ситуацию в исторической науке в начале прошлого века, отметим, что кризис был вызван падением авторитета господствовавшей прежде позитивистской методологии. XX век вынес позитивизму окончательный приговор. Заимствованные его сторонниками из биологии идеи об эволюционном, органичном, линейном и поступательном развитии человечества рухнули под напором изменившейся действительности. Бесконечная череда войн и революций, неотступный призрак скорой вселенской катастрофы окончательно дискредитировали старую концепцию непрерывного прогресса мировой цивилизации. В сложившихся обстоятельствах человек не просто терял веру в разумный характер общественного развития, он переставал видеть развитие как таковое вообще.

Суть кризиса, таким образом, заключалась в том, что в реальной истории отдельная личность начинала играть все более возрастающую роль, но выявить и описать ее деятельность предельно обезличенная наука не могла. Гегельянство и позитивизм, нацеленные на изучение массовидных явлений, были не в состоянии уловить такие уникальные движения исторического процесса.

Итак, кризис! Но можно ли считать его тупиком, в котором оказалась историческая наука, тем самым фатально обреченная на агонию и умирание? Решение задачи поиска путей выхода из кризиса взяли на себя представители неокантианского направления. Постижение новой, заметно усложнившейся действительности велось историками-неокантианцами путем сознательной индивидуализации изучения прошлого. По свидетельству американского историка Л. Стоуна, из идейно-теоретического кризиса первой четверти XX в. историческая наука вышла изрядно помолодевшей: «Новая историческая наука - направление, возникшее в промежутке между мировыми войнами - омолодила историческое знание и привела к тому, что этот период, вместе ... с предшествующим первой мировой войне, стал наиболее продуктивным и творческим периодом во всей истории нашей профессии».

«Новая» история значительно отличалась от «старой». Исследования, выполненные в новом русле, характеризовались аналитическим, а не нарративным подходом. Теперь историки задавали вопросы: «почему» произошло то или иное событие?, «каковы» его последствия? вместо того, чтобы спрашивать как прежде: «что» и «как» произошло? Этот переворот в науке связан, прежде всего, с именами М. Блока и Л. Февра, которые резко противопоставили традиционную «историю-повествование» «истории - проблеме».

Историки-позитивисты, приверженные к «истории-повествованию», были склонны пересказывать содержание исторических памятников, демонстрируя тем самым полнейшую зависимость от них. Их девиз - «тексты, все тексты, ничего кроме текстов!» (Н. Фюстель де Куланж). Там, где источники молчат, должен быть нем, по их убеждению, и историк. В противовес этому Февр, Блок и их единомышленники выдвинули иную концепцию деятельности историка. По их мнению, историк не должен быть рабом источника, он должен действовать максимально активно и суверенно. Как возникают научные проблемы? Блок и Февр всегда подчеркивали, что вопросы, с которыми историк обращается к источникам, продиктованы современной ему жизнью.

Речь, разумеется, не идет о служении конъюнктуре и о «подгонке» истории под современность, а о глубинных проблемах культуры, о том, что общество в своем стремлении дать себе отчет о самом же себе неизбежно обращается к прошлому и историк служит посредником в этой культурной коммуникации.

Сказанное выше показывает, что кризис, как научное понятие, не обязательно обозначает стагнацию, застой исторической мысли. Напротив, по мнению некоторых ученых, кризис - это естественное и перманентное состояние науки, свидетельствующее об ее творческих силах и потенциях. Кризис, иначе говоря, это болезнь роста.

На рубеже XX-XXI столетий проблема кризиса исторической науки и поиска путей его преодоления особенно актуальной стала в нашей стране. Прежде всего, она была обусловлена падением авторитета теории формаций, марксистской парадигмы в целом, не способностью марксизма объяснить все многообразие исторического процесса. Чтобы понять природу этого кризиса необходимо иметь в виду тенденции, которые наметились в исторической науке в последние десятилетия. По выражению Л. Стоуна, историческая мысль за 40 лет, последовавших за Второй мировой войной, пережила свой золотой век, добившись огромных успехов. Но многое ли из достижений мировой гуманитарной мысли стало доступно нашему, отечественному историку (может быть лишь в самые последние годы)? Образовался огромный, трудно восполнимый вакуум. Речь при этом идет не о пятнах, белых или черных, а о методологии и гносеологии исторического исследования, которые отвечали бы современным научным потребностям и картине мира. Выходом из этой ситуации видится научный синтез, новая исследовательская азбука ученого.