Ярская-Смирнова.Романов.СА

продукт истории. Большая часть современных «этнографических» работ в социологии связана именно с таким подходом: «делать знакомое неизвестным», как называет его М. Хаммерсли1.

Если мы определим, как применять этнографию в социологическом исследовании, то объектом исследования могут стать любые группы людей. Приоритетом остается смысл их деятельности, и, по мнению Д. Альтхайде, в этом случае даже продукты социального взаимодействия могут изучаться этнографическим методом. Этот автор разрабатывает «этнографический» подход к анализу средств массовой информации (этнографический контент-анализ)2.

То, что читательская аудитория получает в результате знакомства с «этнографическими» работами на самые различные темы, – не заключение, вывод или доказательство. Этнография интерактивная (направленная на взаимодействие исследователя, носителей изучаемой культуры и читателя) и рефлексивная (понимающая, осмысливающая факты в контексте такого культурного взаимодействия) никогда не закрывает и не ограничивает возможную дискуссию. Этнография лишь улучшает понимание, способность тонкого, но не поверхностного, а глубокого общения с темой и субъектами исследования. Важнейшее испытание, через которое «этнография» проходит сегодня ради своего будущего развития, – это переход от описания мира к взаимодействию с ним. При этом исследователи становятся частью того мира, который они изучают, изменяют и конструируют.

Развитие социально-антропологического подхода в современной России

Изменения в отечественной науке об обществе в 1980-х годах характеризуются повышенным вниманием к антропологическим исследовательским приемам, объектам, способам интерпретации и подачи результатов исследования. Масштабность этих тенденций отражает тот факт, что они почти одновременно и подчас автономно проявились в смежных, но довольно самодостаточных дисциплинах – истории, социальной психологии, этнографии, социологии. Представляется, что, несмотря на все различия, эти исследования демонстрируют положительный эффект от преодоления дисциплинарных границ в ходе изучения субъектности и культуры, с применением метода кейс-стади.

К настоящему времени демаркационная линия между социальной антропологией, классической социологией и историей лежит не столько в разделении на кафедры и факультеты, сколько в различиях исследователь-

1Hammersley M. What’s wrong with ethnography? London and New York: Routledge,

1992. P.33.

2Altheide D.L. Qualitative media analysis. Qualitative research methods series. Vol.38. A Sage university paper. Thousand Oaks, London, New Delhi: Sage. 1996.

ских предпочтений по выбору изучаемой проблемы, интерпретационных стратегий и методов. В антропологических исследованиях организационной культуры, например, в центре внимания оказались производственные и трудовые отношения. «Этнографический» подход здесь – орудие социальной критики, позволяющее представить взгляд «снизу-вверх» и переосмыслить управленческую рациональность с использованием прямой речи, текстов интервью и голосов субкультур.

Причины растущего влияния антропологии на социологию и историю

встранах Западной Европы и России различаются, хотя есть и сходство. Например, Ван Дюльмен высказал убежденность в том, что интерес к микроистории (здесь он использовал понятие, впервые введенное итальянским историком Гиндзбургом) в Германии был продиктован расширением контактов между учеными разных стран, переводами и использованием в ходе исследований идей таких ученых, как М. Вебер, Н. Элиас, П. Бурдье1. Нигде эффект от международного сотрудничества – зарубежных стажировок, участия в совместных проектах и получения международных грантов

– не оказал столь значительное влияние на появление новых междисциплинарных проектов, как в России, однако такое сотрудничество стало лишь одним из факторов выработки субъектно-ориентированных подходов и преодоления междисциплинарных границ.

Более существенным является то обстоятельство, что интерпретативный потенциал социально-антропологической традиции, в фокусе которой оказался микроуровень социальных процессов и институтов, показал свою перспективность в тех особых социальных условиях 1990-х годов, когда в обществе сложилась новая ситуация, характеризующаяся плюрализацией социальных практик, жизненных стилей, культур. Кроме того, можно согласиться с утверждением Ж.Т. Тощенко о том, что интерес к изучению субъективности связан с осознанием человека как активного социального субъекта2. Одним из следствий этого процесса стала растущая потребность

вновых аналитических подходах и методах исследования этой социальной реальности. Речь идет о новой традиции, которая, без сомнения, уже обрела свои контуры в мировой социологии и утверждается в России, что обнаруживается в увеличении числа исследовательских проектов, переводов, периодических изданий, монографий, конференций, докторских и кандидатских диссертаций.

Сейчас появилась реальная возможность установления нового типа взаимодействия между обществом и социологами: отказываясь от статуса «дворцовых советников» и идеологических «охранников» существующего

1См.: Дюльмен Р. Ван. Историческая антропология в немецкой социальной исто-

риографии // THESIS. 1993. № 3. С.222.

2Тощенко Ж.Т. Социология: пути научной реформации // Социологические исследования. 1999. № 9. С.5.

порядка, ученые осваивают роль социальных критиков. Новая роль требует не только постоянной рефлексии аналитических установок в пользу мультипарадигмальности и междисциплинарности, но также непрерывного поиска новых тем, какими становятся социальные проблемы, неравенство, нетерпимость, исключение, разобщенность, неожиданные ракурсы привычного, «узнаваемые чужаки» и «неизвестные знакомцы». Вряд ли можно согласиться с И.А. Бутенко в том, что повышенный интерес к таким замалчиваемым ранее группам, как беспризорные, зависимые, правонарушители и наркоманы, продиктован исключительно научной модой и новизной сюжета1. В современных условиях нельзя обойтись без внимательного обсуждения этих сторон общественной жизни, влияющего на выработку решений в сфере социальной политики.

В социальной науке интерес к микроуровню анализа, к единичному случаю как объекту исследования возник первоначально в Англии, Франции, Италии, США, чуть позже – в Германии и России. На Западе он свя-

Ю. Бессмертный, Н. Козлова. Рассматривая эпистемологические причины развития такой тенденции в историческом познании, Ю. Бессмертный называет в первую очередь кризис того типа социальной истории, который предлагался французской школой Анналов. Ссылаясь на М. Вовеля, он пишет о назревшей внутри этого научного направления необходимости перехода к «использованию микроскопа в истории». Обосновывая фокус исследовательского внимания на межличностные отношения, итальянский историк Э. Гренди делает вывод о том, что «именно здесь использование приемов социальной антропологии могло бы быть наиболее продуктивным»2. Дальнейшее применение таких приемов доказало преимущества междисциплинарного взаимодействия, особенно в тех исторических исследованиях, которые своим предметом делают не структуры, а социальный контекст. Дело в том, что социальные отношения не могут быть объяснены с помощью универсальных категорий, т.к. существуют исключительно в социальном контексте3. В результате в фокусе исторических исследований появились проблемы молодежи, рабочего класса, семьи, быта, народной культуры и женской проблематики. Настоящий прорыв в таких исследованиях в России следует отнести во многом к заслугам исторической науки с

1Бутенко И.А. Постмодернизм как реальность, данная нам в ощущениях // Социо-

логические исследования. 2000. № 4. С.5-6.

2Гренди Э. Еще раз о микроистории // Казус: индивидуальное и уникальное в исто-

рии / Под ред. Ю.Л. Бессмертного, М.А. Бойцова. М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 1997. С.293.

3Дюльмен Р. Ван. Историческая антропология в немецкой социальной историографии // THESIS. 1993. № 3. С.222.

ее стремлением преодолеть ограниченность собственных методов с помощью использования подходов социологии и социальной антропологии на микроуровне: примером могут служить новые периодические издания – это альманах «Казус» и ежегодник «Социальная история», выдержавшие уже несколько выпусков1.

Идеи американского социального антрополога К. Гиртца, в частности, те, которые относятся к «насыщенному описанию» как методологии интерпретации данных2, оказываются востребованными в исследованиях современного индустриального общества, в результате чего получают дальнейшее развитие социологическое изучение семьи3, антропология труда4, организаций5, инвалидности6. Вообще, разделение предмета социологии и социальной антропологии сложилось в силу институциональной организации самой науки, ее «департаментализации», по выражению Л. Ионина7,– т.е. традиционной классификации специальностей в системе образования, специализации диссертационных советов, «разделения труда» на соответствующих кафедрах. Так, в России кафедры и отделения этнографии обосновались на исторических факультетах университетов, а в некоторых западных университетах – на социологических факультетах8. Возможно, поэтому отечественная этнография была всегда по предмету ближе к истории, а англоязычная социальная (или культурная) антропология – к социологии. Особенности познавательного аппарата социальной антропологии оказались привлекательными для социологов и постепенно оформились в самостоятельную социологическую традицию, которая применяет антропологические, этнографические методы в исследованиях городской жизни и организаций.

Несмотря на то, что различия между антропологией и социологией достаточно размыты, говоря об антропологических исследованиях современного общества – исследованиях организаций, профессий, религиозных групп, местных сообществ, – речь ведут, прежде всего, о социальных ис-

1Социальная история. Ежегодник. М.: РОССПЭН. Выпуски 1998-2000 гг.

2Гиртц К. Насыщенное описание: о природе понимания в культурной антрополо-

гии // Антология исследований культуры. Т.1. С.-Пб: Университетская книга, 1997. 3Биографический метод в социологии: история, методология и практика / Под ред.

Е.Ю. Мещеркиной, В.В. Семеновой. М.: Ин-т социологии РАН, 1994. 4Буравой М. Углубленное кейс-стади // Рубеж. 1997. № 10-11.

5Романов П.В. Методологическая эволюция социально-антропологических иссле-

дований организаций // Журнал социологии и социальной антропологии. 1999. № 4. 6См.: Ярская-Смирнова Е.Р. Социальное конструирование инвалидности // Социо-

логические исследования. 1999. № 4. С.38-45.

7Ионин Л.Г. Социология культуры. М.: Логос, 1996. С.15.

8Куропятник А.И. Традиции антропологического образования // Социологическое образование в России: итоги, проблемы и перспективы. С.-Пб: СПбГУ, 1998.

следованиях неявных социальных взаимодействий, неформальных отношений, культурных практик, скрытых от глаз внешних наблюдателей.

За редким исключением до начала 1990-х годов отечественные социологи избегали применять этнографические, «качественные» методы в исследованиях возрастных, профессиональных и иных социальных групп. Что касается отечественных этнографов, – многие противопоставляют свою специальность социологии. Согласно мнению сегодняшних экспертов, одна из причин кризиса отечественной этнографии – «увлечение социологией (в ущерб собственно этнографии)», при этом под социологическими понимаются строго формализованные методы сбора эмпирической информации1. Известный этнолог Ю.В. Бромлей предупреждал, «чтобы этносоциология ни в коем случае не сводилась к изучению просто социальных параметров наций (без корреляции с этническими факторами), это будет уже просто конкретная социология»2.

Особенностью институциональной организации отечественной этнографии было размещение преподавания на университетских факультетах истории. Это также послужило препятствием проникновению «этнографического» взгляда на социальный объект в социологии. Различия в трактовке предметной области советской и западной этнографии весьма показательны. Советская традиция сосредоточивается на исследовании материальной и духовной культуры народов. Выбор в качестве предмета исследования культурной группы (в таком случае сюда можно отнести и социаль- но-профессиональные совокупности современного урбанизированного общества), на наш взгляд, отличает западную этнографию от отечественной, с ее акцентом на изучении этнических и историко-этнографических общностей.

Вряд ли является случайным то, что, несмотря на общемировое признание этнографии как изучения культур, у нас принято определение этнографии лишь как науки о культуре народов. В России и сейчас распространено мнение, что задачи этнографии включают поиск и описание культур, удаленных от исследователя во времени или пространстве. Согласно этой точке зрения, «изучаемое общество не сводится к совокупности взглядов туземцев, …оно представляет собой социальную реальность, которая частично существует совершенно независимо от сознания людей, частично же в значительной степени независимо от него. И представления людей об этой социальной реальности во многом носят не адекватный, а иллюзорный характер. В большинстве изучаемых этнографами обществ науки не существует, нет научного представления ни о своем, ни о других обще-

1Филиппов В.Р., Филиппова Е.И. Crede experto (Отечественная этнология сегодня и

завтра) // Этнографическое обозрение. 1993. № 5. С.3-11.

2Бромлей Ю.В. Этносоциальные процессы: теория, история и современность. М.: Наука, 1987. С.162.

следования, как правило, оказывались лишь те русские, которые были «антропологически чуждыми» исследователю – удаленные исторически; географически; носители традиционных укладов – сельские жители; «русские издалека» - мигранты из ближнего зарубежья.

Сегодня в отечественной социологии, с отставанием в добрых шестьдесят лет по сравнению с западной наукой, происходит поворот к изучению современной жизни этнографическим способом1. Одним из первых в этом направлении стало исследование крестьянского труда в рамках проекта, возглавляемого Т. Шаниным и В. Даниловым. Социологи широко применили здесь этнографический подход – глубинные интервью и открытое включенное наблюдение2. Новые подходы в отечественных «этнографических» исследованиях индустриального труда были открыты социологами российско-британского проекта под руководством С. Кларка «Перестройка управления и производственных отношений на предприятиях России», объединившего научные коллективы четырех регионов – Кемерово, Москвы, Самары, Сыктывкара – в работе над множественным кейс-стади3 промышленных организаций4.

Какое приращение возможностей может дать современному социологу этнографический метод в исследовании современного общества? На наш взгляд, этнография в этом контексте служит надежным аналитическим инструментом в изучении действительности. Полевой исследователь, вступая на «территорию», хорошо известную ему в силу собственного культурного опыта (иными словами, где все принимается как должное) – будь то автобусный парк, торговая фирма или цех крупного предприятия, – подобен первооткрывателю, вступающему в новый непознанный мир. Его успех в интерпретации этого мира будет зависеть от определенных установок и способностей к этнографическому воображению. Так метафорично

3Историко-культурные аспекты этнографических исследований (Советская литера-

тура 1970-80-х гг.). М., 1988. С.109.

1Россияне – столичные жители / Отв. ред. Ю.В. Арутюнян. М.: ИЭА РАН, 1994;

Русские – этносоциологические очерки / Отв. ред. Ю.В. Арутюнян. М.: Наука, 1992; Сидоренко-Стивенсон С.А. Московские бездомные // Человек. 1996. № 2. С. 116-125.

2Великий незнакомец. Крестьяне и фермеры в современном мире: Хрестоматия.

Сост. Т. Шанин. М.: Прогресс, 1992. 431 с.; Голоса крестьян: сельская Россия ХХ века в крестьянских мемуарах. М.: Аспект Пресс, 1996. 413 с.; Виноградский В.Г. Экономика крестьянской повседневности // Рефлексивное крестьяноведение: Десятилетие исследований сельской России. М., «Российская политическая энциклопедия», 2002.

3Множественное кейс-стади – исследование нескольких объектов с применением

на каждом из них включенного наблюдения, интервью и анализа документов. 4Предприятия и рынок: динамика управления и трудовых отношений в переходный

период (опыт монографических исследований 1989-1995 гг.) / Под ред. В.И. Кабалиной. М.: Российская политическая энциклопедия, 1996. C.6-29.

можно обозначить умение исследователя общаться с людьми, слушать и видеть, то есть именно то, что является залогом успеха этнографа.

По словам М. Хаммерсли и П. Аткинсона, даже если «включенный» наблюдатель изучает знакомую группу или обстановку, он должен относиться к ним как к антропологически чуждым, и для этого потребуются особые усилия, чтобы обнаружить то, что им как представителем этой культуры не замечается или принимается само собой разумеющимся1. Важно научиться воспринимать окружающий мир отстраненно, чтобы избежать искуса передать в дальнейшем мнения и ценности представителей лишь одной из сторон, а вместе с тем, – уметь сопереживать участникам событий для того, чтобы лучше понять смыслы, которые они придают тем или иным предметам-символам, поведению. Важно быть готовым к восприятию исследуемого объекта подобно чужаку, иностранцу, стремясь освободиться от предубеждений и стереотипов, которые весьма сильны, особенно тогда, когда исследование проходит там, где вам все знакомо. Но не менее важно учитывать свое собственное пред-знание, социальный опыт, без которого любой чужак-иностранец беспомощен и неспособен понять «очевидные» вещи.

Именно благодаря использованию этнографической оптики в отечественной социологии появились исследования таких проблем, как повседневность бездомных жителей столицы2, жизнь петербургских уличных торговцев3, субкультура российской армии4 и подростковых группировок5, внутренняя жизнь и неформальные практики в современных организациях6. Увеличение числа социологических исследований, в которых пред-

1Hammersley M., Atkinson P. Ethnography: Principles in practice. London and New

York: Routledge, 1996. P.9.

2Сидоренко-Стивенсон С.А. Московские бездомные // Человек. 1996. № 2.

С.116-125.

3Ивлева И. Уличный рынок: среда петербургских торговцев // Невидимые грани со-

циальной реальности / Под ред. В. Воронкова, О. Паченкова, Е. Чикадзе. С.-Пб: Центр независимых социологических исследований, 2001; Бредникова О., Кутафьева З. Старая вещь как персонаж блошиного рынка // Неприкосновенный запас. 2004. №34. www.nz-online.ru

4Банников К.Л. Армия глазами антрополога. К исследованию экстремальных

групп // Мир России. 2000. № 4. С.125-134.

5Кулешов Е.В. Репрезентация маскулинности в современной подростковой суб-

культуре (на материале полевых исследований в г. Тихвине) // Мифология и повседневность: гендерный подход в антропологических дисциплинах. С.-Пб: Алетейя, 2001. С.260-271.

6Алашеев С.Ю. Неформальные отношения в процессе производства: взгляд изну-

три // Социологические исследования. 1995. № 2. С.12-19; Чирикова А. Женщина во главе фирмы. М.: Ин-т социологии РАН, 1998; Романов П.В. Формальные организации и неформальные отношения: кейс-стади практик управления в современной России. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2000.