Ярская-Смирнова.Романов.СА

нонациональную политику, а также ряд институтов этничности. К институтам, отвечающим за формирование этнической идентичности, мы относим семью, образование, паспорт (отметка «национальность»), национальнокультурные организации, движения за этнокультурное возрождение.

Один из основных подходов к определению этничности и этнической идентичности, которые выделяют авторы, является примордиализм. Он заключается в том, что осознание своей принадлежности к определенной общности изначально, «от природы» заложено в человеке. Представители культурного варианта примордиализма считали, что этническая идентичность имеет своими объективными основами язык, религию, обычаи, расовый тип, территорию, экономику, мировоззрение. К недостаткам этого подхода относят неспособность принять во внимание социальные изменения, например, объяснить рост национальных движений в последнее время. Подобные взгляды приводят к этноцентристским установкам и культурному расизму. Этноцентризм – это система взглядов, утверждающая преимущество и уникальную ценность только одного образа жизни (типа культуры). Другие системы ценностей объявляются низшими, недоразвитыми, несовершенными по сравнению с отстаиваемым эталоном.

Этноцентризм (греч. ethnоs – группа, племя, народ + лат. centrum - средоточие, центр) - свойство индивида, социальных групп

иобщностей (как носителей этнического самосознания) воспринимать и оценивать жизненные явления сквозь призму традиций и ценностей собственной этнической общности, выступающей в качестве некоего всеобщего эталона или оптимума. Термин «этноцентризм» введен У. Самнером (1906) и Л.Гумпловичем (1883). Самнер полагал, что существует резкое различие между отношениями людей внутри этнической группы и межгрупповыми отношениями. Если внутри группы царит солидарность, то в отношениях между группами преобладают подозрительность и вражда. Этноцентризм отражает

иодновременно воспроизводит единство этнической группы перед лицом внешнего мира. Этноцентризм связан с противопоставлением "мы - они", лежащим в основе этнической самоидентификации (реконструирован таким образом в работах Б. Поршнева и С. Токарева). Не менее существенна связь этноцентризма с социальными стереотипами, усваиваемыми в ходе социализации и включения в ту или иную социокультурную среду. Важный фактор формирования этноцентризма - национализм (идеологии в целом). Межэтнические установки зависят от степени интенсивности и направленности

культурных контактов, которые могут быть не только враждебными, но и дружественными1.

Противоположния этноцентризму перспектива – культурный релятивизм, согласно которому каждая культура может быть оценена только на основе ее собственных принципов, а не универсальных критериев. Сторонники культурного релятивизма отрицали принципы единства всемирной истории и человечества, выступали против теории однолинейного эволюционизма и европоцентризма; они полагали, что каждая культура имеет свою доминирующую черту, свой «фокус», вокруг которого собраны остальные ее элементы. Любая культура может быть понята только в ее собственном контексте и только тогда, когда она рассматривается в ее целостности. Культурный релятивизм, таким образом, противостоит эгоцентризму и этноцентризму, но провозглашает абсолютную самобытность любой культуры2. Отметим, что культурный релятивизм, делая акцент на относительности норм и ценностей, может стать платформой для так называемого культурного расизма – примордиалистских представлений о том, что индивидам и группам присущи «естественные» культурные отличия.

В 1970-е годы возникает инструменталистский подход (ситуационизм или мобилизационизм). Представители этого подхода исходят из того, что этническая идентичность является символическим и реальным капиталом, который используется сознательно для достижения определенных целей. В фокусе исследований находятся вопросы этнической мобилизации, связи этнических процессов с политическими и экономическими. Среди недостатков данного подхода называют сведение этнических интересов только к экономическим и политическим интересам, а также неспособность объяснить сохранение этнической идентичности, которое не дает никаких преимуществ политической или экономической природы.

В последнее время особую популярность получил конструктивистский подход. Положения этого подхода близки теории социального конструирования П. Бергера и Т. Лукмана. Яркой иллюстрацией этого подхода является феномен индеанистского движения в России3, участники которого приняли идентичность и ведут образ жизни североамериканских индейцев. Представители конструктивистского подхода считают, что этничность не задается, а скорее создается. Например, Б. Андерсен4 исходит из того, что процесс возникновения современных наций направлялся пред-

1 Новейший философский словарь. М.: Интерпрессервис, Книжный Дом, 2001 2 Хоруженко К.М. Культурология: Энциклопедический словарь. - Ростов-на-

Дону.: Феникс, 1997 3 См.напр.: Гуров И. Священный бег в России. О Денисе Бэнксе и невыкуренных

трубках // Бюллетень Центра содействия развитию и правам расовых, этнических и лингвистических меньшинств». http://history.kubsu.ru/centr/pdf/kn6_67-71.pdf

ставителями местных элит. Расизм, согласно конструкционистскому подходу, – это идеологическое явление, иными словами, раса, как и этничность, выступает результатом социального конструирования.

Каковы компоненты групповой этнической идентичности? Иными словами, что связывает между собой людей одного этнического происхождения? Среди этих компонентов – язык, обычаи, религия, черты национального характера, фольклор, повседневные привычки, очень частно – примордиальные чувства. Все эти компоненты являются культурно-вы- ученными, и не всегда они наличествуют в полном составе. Если же вспомним определение нации, сформулированное И. Сталиным, то это «стабильная, исторически оформленная целостность языка, территории, экономической жизни и менталитета, которая выражается в разделенной культуре», поэтому «не существует такой нации, которая бы одновременно говорила на нескольких языках»1. Советские этнологи считали язык «относительно стабильной культурной характеристикой»2. И сегодня ряд авторов выражают точку зрения, аналогичную взглядам советских этнографов3. И несмотря на то, что многие этнические группы бывшего СССР утратили знание родного языка, в соответствии с этой позицией, язык сегодня попрежнему определяется как основной «национально-культурный индикатор», в соответствии с новым учебником по этнологии4.

Сегодня многие авторы выражают несогласие с упомянутой точкой зрения5. Х. Пилкингтон в ее недавней книге о русских репатриантах из бывших советских республик высказывает сомнение относительно наличия такой фундаментальной характеристики русской идентичности, как общий язык: «Возращение в Россию – это опыт, в котором переплетаются противостояние и состязательность»6. Ее исследование показывает, что общий язык не гарантирует взаимопонимания и толерантности между русскоговорящими вынужденными мигрантами и русскими из «метрополии».

К. Гиртц вводит понятие «примордиальной привязанности – данности, которая возникает из рождения в той или иной религиозной общине, гово-

4Андерсен Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распростране-

нии национализма. М.: Канон-Пресс-Ц, Кучково поле, 2001.

1Сталин И.В. Марксизм и национальный вопрос. Соч. Т.2. М., 1953. С.294. 2Широкогоров С.М. Место этнографии среди наук и классификация этносов. Вла-

дивосток, 1922; См. также: Бромлей Ю.В. Этнос и этнография. М.: Наука, 1973.

3Боков H.H., Алексеев С.В. Российская идея и национальная идеология, 1996. С.74; Здравомыслов А.Г. Межнациональные конфликты в постсоветском пространстве. М.: Аспект-Пресс, 1997. С.239.

4Мастюгина T.M., Перепелкин М.С. Этнология. М.: Общ-во «Знание», 1997. С.254. 5Сикевич З.В. Русские: образ народа (социологический очерк). С.-Пб: Изд-во

Санкт-Петербургского ун-та, 1996. С.101.

6Pilkington H. Migration, Displacement and Identity in post-Soviet Russia. London and New York: Routledge, 1998. P.192.

рения на конкретном социальном языке или даже на диалекте языка и следования особенным социальным практикам. Эта конгруэнтность крови, речи, обычая иногда имеет огромную власть объединяться и объединять. Человек привязан к своему сородичу, соседу, собрату по вере в результате не просто личной привлекательности, тактичной необходимости, общего интереса или моральной обязанности, но по крайней мере в большой степени по причине некоей необъяснимой абсолютной ценности этой связи самой по себе»1. Социальные науки, СМИ, религия, идеология и политика имеют отношение к формированию этнической идентичности как ее структурные компоненты, которые детерминированы субъективным смыслом принадлежности и включают аффилиацию с языком, историей, религией, «высокой культурой», воспринимаемой антропологической (расовой) уникальностью и образцами поведения.

Современные российские авторы разрабатывают понятие этнической идентичности, акцентируя внимание исследователей на важность изучения тех или иных проблем. В. Тишков2 рассматривает групповую этническую идентичность «как операцию социального конституирования «воображаемых общностей», основанных на вере, что они связаны естественными и даже природными связями». Этот автор обращает внимание на личностный уровень этнической идентичности. Он называет основные проблемы, которые должны привлечь внимание исследователей. Первый вопрос, который ставит автор, заключается в том, что люди, принадлежащие одной этнической группе, имеют разные представления о детерминантах своей этнической идентичности. Другой вопрос, который, по мнению В. Тишкова, не нашел должного объяснения, заключается в том, что люди иногда жертвуют собственными интересами во имя интересов своей этнической общности. В. Тишков вводит понятие вынужденной этнической идентичности и понятие дрейфа идентичности. Вынужденная этническая идентичность – это идентичность, складывающаяся под давлением государственной паспортной системы и обыденного сознания, которые в качестве детерминантов этнической идентичности берут звучание фамилии и визуальные характеристики. Дрейф идентичности означает, что индивиды или группы могут произвольно выбирать этническую идентичность и время от времени сменять ее на другую, при этом выбор зависит от определения номенклатуры народов, имеющейся на данный момент.

З. Сикевич3, анализируя понятие этнической идентичности, предлагает различать идентичность «для себя» и идентичность «для других». Она

1Geertz C. Old Societies and New States: the Quest for Modernity in Asia and Africa.

Glencoe: Free Press, 1963. P.109.

2Тишков В.А. О феномене этничности // Этнографическое обозрение. 1997. № 3. 3Сикевич З.В. О соотношении этнического и социального // Журнал социологии и

социальной антропологии. Т.II. № 2.

говорит о том, что поведение человека, находящегося в иноэтнической среде, может носить демонстрационный характер или строиться на основе ожиданий членов других групп. При этом значимость этнического «Я» выше в межгрупповом взаимодействии, нежели во внутригрупповом. Вокруг проблем этнической идентичности в науке идут интенсивные дебаты. Поиск наиболее полного объяснения этого феномена идет через синтез уже сложившихся подходов и через поиск новых направлений. Отметим, что исследование Сикевич выполнено, преимущественно, с опорой на количественную парадигму и с использованием данных массовых опросов.

Впоследние пять лет в исследованиях этнической идентичности все шире утверждается интерпретативная парадигма и чаще используются данные глубинных, этнографических интервью. Отметим в этой связи работы Т. Гузенковой, посвященные изучению идентичности представителей интеллигенции, принадлежащей к этническим меньшинствам в Москве и за ее пределами1. Аналитический фокус на наиболее ярких представителях неславянских сообществ делает эти исследования уникальными в своем роде и очень важными с точки зрения понимания природы процесса этнической идентификации. Однако, такое направление анализа порождает вопросы о возможности широких обобщений и действительном влиянии московских интеллектуалов на процессы конструирования идентичности на уровне этнических сообществ на уровне отдельной местности\города, страны (если о таких сообществах в России вообще можно говорить как о некоем интегративном социальном образовании).

Всвоем исследовании, проведенном в Санкт-Петербурге, Б. Винер2 сосредоточился на изучении наиболее крупных этнических общин – украинцев и евреев. В работе вполне обоснованно уделяется внимание формированию идентичности в семьях со «смешанным» происхождением – украинско-русским и еврейско-русским. Неожиданным для автора результатом стало «самоотнесение частью информантов еврейско-русского происхождения к категории «полукровок», «заражение» этнонациональной идеей от членов других этнических групп, заметное беспокойство информантов украинского и украинско-русского происхождения по поводу антиукраинских предубеждений, довольно либеральное отношение у многих информантов евреев к их соплеменникам, перешедшим в другую конфессию»3. Большое внимание автор уделяет определению и анализу факторов,

1Гузенкова Т.С. Гуманитарная интеллигенция нерусской национальности в Москве: проблема идентичности // Мир России. 1999. № 1-2. С.199-226; Гузенкова Т.С. Проблема самоидентификации национальной интеллигенции республик Поволжья и Приуралья // Конфликтная этничность и этнические конфликты. М., 1994.

2Винер Б.Е. Этническая идентичность у крупнейших меньшинств современного

Санкт-Петербурга // Мир России. 1999. № 1-2. С.227-280. 3Там же. С.231.

дочения людей или символов, причем результатом текучим и нестабильным.

Когда мы начинаем осмысливать этничность как измерение социальных, а не только «национальных отношений», тогда становится возможным деконструировать тот язык, на котором ведется дискуссия об этничности. Тем самым мы сможем критически оценить, насколько корректно рассматривать тот или иной конфликт как чисто «этнический». Это может быть проиллюстрировано самыми разнообразными примерами из анализа межобщинных конфликтов, которые, подобно пожару, разгорелись повсюду на постсоветском пространстве. Осетино-ингушский, армяно-азербай- джанский, грузино-абхазский конфликты, например, называют «этническими». В качестве фундаментальных причин вспышки насилия между сторонами многие аналитики декларируют «очевидный» факт межэтнических различий, а также без колебания углубляются в изучение «непреодолимых» исторических и культурных противоречий, в силу которых конфликты стали неизбежными.

Между тем обе эти «очевидности» очень далеки от истины и способны увести далеко от действительных объяснений проблемы. На Кавказе, например, демографами фиксируется значительное число межэтнических браков, а данные социологических опросов показывают, что в начале 1990-х годов многие жители определяли себя не как осетины и ингуши, или армяне и азербайджанцы, а как граждане СССР. Список тех культурных атрибутов, которые были общими для обеих сторон конфликта, мог быть намного обширнее списка культурных различий. В каждом отдельном случае конфликта нельзя быть абсолютно уверенными в их настоящей причине: возник ли он по причине умелого политического манипулирования или в силу глубокой взаимной неприязни, широко распространенной среди представителей соответствующих групп населения. Даже если допустить существование такой долговременной неприязни, все равно необходимо понять, как она могла превратиться в братоубийственный конфликт. Отвечая на этот вопрос, мы сможем критически оценить, насколько корректно рассматривать тот или иной конфликт как «этнический». Эта проблема имеет более широкое значение и относится к широкому кругу проблем, которые в публичном дискурсе обычно принято относить к «этническим». Тем самым мы сможем критически оценить, насколько корректно рассматривать тот или иной конфликт как чисто «этнический».

Проблемы толерантности

Новые понятия «толерантность», «мультикультурализм» входят в лексикон политиков, ученых, журналистов, например, риторика избирательных кампаний помимо социальной заботы, критики властей и других типичных клише включает и такой код, как этничность. При этом конфессио-

нальные и этнические предпочтения не просто дополняют цветовой спектр позиций кандидатов, но и маркируют конфликт политических сторон, хотя откровенно националистические выпады можно сегодня встретить, пожалуй, лишь в маргинальных изданиях, выпускаемых в период пиар-кампа- ний. Мэйнстримные СМИ дают заретушированную информацию, которая, впрочем, вполне поддается раскодированию: так, по выражению директора одного из академических институтов1, практически каждый номер «Известий» содержит материал с нетерпимыми установками.

В публичной дискуссии все с большей уверенностью заявляет о себе дискурс различий, который, по мнению Владимира Малахова2, становится источником различий. В этом случае концепция мультикультурализма может привести в тупик. Если этнокультурные различия принимаются как данность, как нечто само собой разумеющееся, то многие социальные проблемы трактуются как следствие инаковости. В этом случае мигранты оказываются этнически другими, культурно и социально неадекватными именно по причине собственной нетипичности, тогда как социальные структуры и агенты уходят на второй план. Речь идет, в том числе, о таких структурных и институциональных факторах, как безработица и теневая экономика, низкий профессионализм работников службы миграции и других социальных сервисов, несоответствие риторики социальной политики

иреальности тех проблем, с которыми сталкивается мигрирующее население.

Именно поэтому, на наш взгляд, к концепциям мультикультурализма

итолерантности необходимо добавить измерение социальной критики, которое дает нон-дискриминаторную перспективу социальных отношений. Сегодня говорят о границах толерантности, называя в качестве точки отсчета то государственные интересы, то интересы меньшинств, порой забывая о том, что государство и группа не должны подавлять права человека. Тогда толерантность к иному вряд ли может обойтись без такого принципа, как «нетерпимость к несправедливости». Активная толерантность, конечно, должна включать реализацию межэтнических проектов – не только кулинарных и спортивно-развлекательных, но и социально ориентированных, предполагающих предотвращение бедности, насилия и дискриминации. Только при этом условии мы сможем перейти от лицезрения манекенов с разным цветом «кожи» в витринах магазинов3 к реальной жизни ре-

1Интервью с директором Института социологии РАН Леокадией Дробижевой // Из-

http://www.ruthenia.ru/logos/number/2000_5_6/2000_5-6_01.htm.

3Интервью с директором Института социологии РАН Леокадией Дробижевой // Известия. 3 августа 2001 г.

стей, где границы между этническими группами с разными стратегиями и возможностями самоопределения постоянно стираются или поддерживаются. Активация этнического возрождения является общей характеристикой для всех этнических групп, что также означает, что движение за этноразвитие расширилось в силу мобилизации многих групп, которые ранее демонстрировали сильную тенденцию навстречу ассимиляции. Каждая группа этнического меньшинства, очевидно, обладала определенным культурным и социальным капиталом к началу этнического возрождения, поэтому некоторые группы были в большей степени успешны, чем другие в их этнократической власти самоопределения.

Ряд институтов и структур, которые вызывают рост этнической идентичности, различаются по количеству и содержанию для разных этнических групп, но основная тенденция для всех меньшинств связана с ростом их политического участия. Российское правительство, обеспокоенное политической активизацией элит в автономных республиках Российской Федерации в начале 1990-х годов, приняло широкую программу культурного возрождения для этнических диаспор в российских регионах. В дополнении к культурному, историческому и эстетическому возрождению этнического самосознания, следует рассматривать также социальное развитие этнических сообществ. Культурные контакты между представителями диаспоры и исторической родиной имеют большое значение для конструирования культурной идентичности этнических меньшинств1. Несмотря на широко распространенное мнение, что восходящая социальная мобильность зависит от этнической ассимиляции, и что скорее индивидуальные, нежели этнические критерии связаны с достижением статуса, сегодняшнее этническое возрождение нацелено на рост социального статуса представителей меньшинств.

Вместе с тем, этнокультурное возрожденческое движение становится более политизированным и в ряде случаев более поляризованным в отношении к этническому Другому. Л. Дробижева указывает, что россияне сегодня идентифицируют национализм с демократией, так как это «дает им возможность выразить их интересы»2. В самом деле, сегодня в ситуации российского постмодерна этническое многообразие и участие растет, и весь вопрос этнического возрождения становится политическим и социокультурным вопросом в дискурсе идеологий и этнических политик. Общие деноминации, ассоциируемые с националистическими движениями, струк-

1См.: Hall S. Cultural Identity and Diaspora, in: J.Rutherford (ed.) Identity, Community,

Culture, Difference. London: Lawrence and Wishart, 1990.

2Drobizheva L. Nationalism and Democracy in the Post-Soviet Russian Federation // Gail

W. Lapidus and Renee de Nevers (Eds) Nationalism, Ethnic Identity and Conflict Management in Russia Today. Center for International Security and Arms Control. Stanford University, 1995. P.18.