Ярская-Смирнова.Романов.СА

тирование жизни и деятельности женщин, 2) понимание опыта женщин с их точек зрения, и 3) концептуализация женского поведения, выражающего социальный контекст. Документирование жизни и деятельности женщин возникло как оппозиция традиционным и, по мнению феминистских социологов, по преимуществу андроцентричным социальным исследованиям. Преодолевая ограничения предшествующей методологии, которая не рассматривала женщин в качестве значимо влияющих на социальные установки, феминистская методология сконцентрировалась на полном и равноправном женском участии в социальном, экономическом и политическом пространствах. Так, Кэрол Стэк изучала жизнь бедных чернокожих женщин1, а Дэнис Коннорс – пожилых ирландских представительниц рабочего класса2. Чтобы сделать жизнь изучаемых групп более «реальной» для себя, исследовательницы соединили практику глубоких интервью с интенсивным участием в повседневной жизни. Многочисленные ценные наблюдения были сделаны в процессе повседневных, рутинных занятий – визитов в больницу, магазины, встреч с друзьями.

Подобным образом, изучая жизнь маленького сельского города на севере США, где население по преимуществу составляют потомки выходцев из Скандинавии, Сьюзен Стелл рассматривала вовлеченность консервативно ориентированных жительниц города в общественные и политические организации, местные клубы, жизнь религиозной общины3. Таким образом, феминистские этнографы в ходе своей работы участвуют в жизни социальной системы, осуществляют социальное картографирование и помещают отдельные группы женщин на эти «карты», а затем используют интервью, чтобы понять конкретных людей.

Здесь следует упомянуть также исследование российского социолога М. Киблицкой, в котором она, используя методы интервью и включенного наблюдения, раскрывает рамки социального неравенства, усиленного гендерными стереотипами, на примере жизненного опыта одиноких матерей4. Спектр тем исследований по этнографии жизни большого российского города весьма широк и его также можно проследить на примере проектов, выполненных социологами Центра независимых социологических исследований в Санкт-Петербурге – от уличной культуры розничных торговцев

1Stack C. All Our Kin: Strategies of Survival in a Black Community. New York: Harp-

er & Row, 1974.

2Connors D. Цит. по: Reinharz S. Feminist methods in social research. New York, Ox-

ford: Oxford University Press, 1992. P.51.

3Stall S. Цит. по: Reinharz S. Feminist methods in social research. New York, Oxford:

Oxford University Press, 1992. P.51-52.

4Киблицкая М. Исповеди одиноких матерей. М.: Эрслан, 1999.

(И. Ивлева) до стратегий выживания ВИЧ-инфицированных (И. Вышемирская) и практик попрошайничества (М. Кудрявцева)1.

Понимание женщин «с их собственной точки зрения» позволяет пересмотреть сложившийся у исследователей, практикующих нефеминистское включенное наблюдение, предрассудок о тривиальности женской деятельности и образа мысли или, иначе, об интерпретации женщин с позиций мужчин. Одним из первых, кто увидел такую опасность, был Георг Зиммель, который говорил, что почти все дискуссии о женщинах оперируют понятиями, так или иначе связанными с мужчинами в смысле реального, идеального или ценностного критерия. Никто не спрашивает женщин, чем они являются сами для себя2. Таким образом, развитие этого направления феминистской этнографии связано с попытками анализа рефлексии женщин3.

В этой традиции, например, выполнена работа Роберты Голдберг, в которой она рассматривает разочарование своим трудовым опытом у рабочих женщин4. Голдберг выражает традиции марксистского классового анализа общества, но предлагает свое собственное понимание устоявшейся концепции «классового сознания». Она полагает, что необходимо переформулировать концепцию классового сознания в отношении женщин. Результаты исследования дают автору основание сомневаться в правильности причисления женщины к тому классу или социальной группе, к которой принадлежит ее муж, поскольку женское классовое сознание может, в действительности, быть иным, т.е. имеется в виду, что все женщины могут образовывать некую трансцендентную «сестринскую» социальную общность.

Другой путь, каким феминистские этнографы пытаются понять женский опыт – это обращение к женщинам как к ключевым информантам. В

1См.: Ивлева И. Уличный рынок: среда петербургских торговцев // Невидимые гра-

ни социальной реальности / Под ред. В. Воронкова, О. Паченкова, Е. Чикадзе. СПб: Центр независимых социологических исследований, 2001; Вышемирская И. ВИЧ-акти- визм как стратегия выживания: исследование случая; Кудрявцева М. Драматургия попрошайничества // Невидимые грани социальной реальности / Под ред. В. Воронкова, О. Паченкова, Е. Чикадзе. С.-Пб: Центр независимых социологических исследований, 2001.

2Зиммель Г. Женская культура // Георг Зиммель. Избранное. Т.2. Созерцание жиз-

ни. М.: Юристъ, 1996. С.234-265.

3См.: Skeggs B. Situating the Production of Feminist Ethnography / M. Maynard,

J. Purvis (ed.) Researching Women’s Lives from a Feminist Perspective. London: Taylor&Francis, 1994.

4Goldberg R. Organizing Women Office Workers: Dissatisfaction, Consciousness and Action, New York: Praeger, 1983. P.1-11.

своем исследовании Валери Мацумото рассматривает повседневную жизнь американцев японского происхождения. Она убедительно показывает, как собственный жизненный опыт исследователя и знание культурных особенностей помогли ей стать своей (инсайдером) среди калифорнийских японцев и открыли доступ к сокровенным эпизодам семейной памяти, хранимой женщинами и связанной с насильственной депортацией военного времени1.

Свое исследование семей, живущих на социальное пособие, Кэрол Стэк смогла осуществить тоже благодаря установлению доверительных отношений2. Молодые афроамериканские студентки, выходцы из бедных кварталов, ввели этнографа в сообщество, где они провели свое детство, познакомили ее с двумя семьями. На какое-то время, сообщает Стэк, две женщины и мужчина из этих семей стали ее полноправными ассистентами, помогли ей в понимании той социально-экономической системы, которой управляют женщины.

Рассмотрим далее другой тип работ, известный как «понимание женщин в контексте». Феминистские этнографы, работающие в этом направлении, стремятся интерпретировать женское поведение в социальном контексте, избегая брать этот контекст обособленно от анатомии, культуры и класса. Например, Айрин Добровски, подчеркивая важность социального контекста, изучала женщин, принадлежащих к рабочему классу. В своем исследовании она выделила различные типы работающих женщин в зависимости от характера их семейных отношений3. У «продолжающих работать» мужья проявляют терпимость и уважение к собственным нуждам женщин, полны решимости разделять домашнюю работу и помогать в воспитании детей. В то же время, «домохозяйки» не уважаются мужьями, отношения в семье неравноправны. Другой пример феминистской этнографии – это исследование Л. Бартон, Д. Абедаллах и К. Аллисон, которые, используя данные этнографического исследования, проанализировали связь между расширенными семейными связями, за которые отвечают женщины, возрастной структурой семьи и характером взросления в современных афроамериканских семьях4.

1Matsumoto V. Reflections on oral history: research in a Japanese American communi-

ty // Ed. by Wolf D.L. / Feminist dilemmas in fieldwork. Boulder: Westview, 1996. P.160-169.

2Stack C. All Our Kin: Strategies of Survival in a Black Community. New York: Harper

Torchbook, 1975.

3Dobrowski I. Developmental Job Patterns of Working Class Women. Qualitative Sociol-

ogy, 1983. № 6(1). P.29-50.

4Burton L.M., Obeidallah D., Allison K. Ethnographic perspectives on social context and

adolescent development among inner-city African-American Teens // Ed. by R. Jessor, A. Colby, R. Shweder / Essays on ethnography and human development. Chicago: University of Chicago Рress, 2000.

Ряд работ по этнографии индустриального общества затрагивают проблемы трудовых отношений. Например, М. Ильина в своем долговременном кейс-стади кондукторов общественного транспорта одного северного города рассматривает конструирование власти и идентичности между водителями-мужчинами и кондукторами-женщинами. Опираясь на этнографические данные, собранные в цехах промышленных предприятий, И. Тартаковская изучает женскую карьеру и предлагает свое собственное объяснение российской разновидности «стеклянного потолка» как особого вида организационной культуры1.

Хотя феминистская этнография фокусируется, в основном, на изучении женщин, здесь есть исследования, где рассматриваются оба пола, чтобы понять, как гендер влияет на поведение. Например, Ники Чарлз и Марион Керр установили различия в потребительских установках в семьях с двумя родителями2. Мужчины за столом, как полагают исследователи, обычно берут себе самые большие куски мяса и едят мяса больше, поскольку утверждают тем самым свой статус добытчика. Изучая с помощью включенного наблюдения лабораторное обсуждение телевизионных программ в аудитории, где представлены оба пола, Джесси Бернард обнаружила, что мужчины-участники «задвигают» участников-женщин в групповой дискуссии, женщины вытесняются на периферию обсуждения и чаще прерываются ведущим3.

Кроме того, в современной этнографии представлено направление, которое занимается рассмотрением различных аспектов маскулинности. Примером такого анализа может стать исследование Сьюзен Мюррей, в котором она, применяя включенное наблюдение и фокусированные интервью с воспитателями детсада (мужчинами и женщинами) анализирует способы, какими обозначают себя мужчины в этой сфере труда4. Работа, связанная с уходом за детьми, воспринимается как глубоко феминизированная, и всякий мужчина, который занимается ею, становится подозрительным. Эта подозрительность выражается в ограничениях, накладываемых на воспитателей мужского пола, – их неохотно допускают к детям, полагая желание работать с детьми патологической склонностью. В результате распространяются практики вытеснения мужчин с такой работы. Говоря о российских

1Тартаковская И.Н. Карьера женщины в индустрии // Человеческие ресурсы. 1998.

№ 2. С.14-15.

2Charles N., Kerr M. Women, Food, and Families. Manchester: Manchester University

Press, 1988.

3Bernard J. The Sex Game. New York: Atheneum, 1972.

4Murray S. «We All Love Charles»: Men in Child Care and the Social Construction of Gender. Gender and Society. 1996. № 10(4). P.368-370.

исследованиях, следует отметить несколько публикаций по этнографии мужественности: это статьи К. Банникова и М. Лурье о современной армии, Е. Кулешова о репрезентациях маскулинности в подростковой субкультуре г. Тихвина1.

По свежим публикациям в наиболее влиятельном периодическом издании, где публикуются результаты исследований, выполненных в этнографическом ключе – «Журнале современной этнографии (Journal of Contemporary Ethnography), – можно отметить актуальные темы феминистских исследований мужчин в 2000-2001 гг. Среди таких тем – изучение гомосексуальности, которые представили Д. Каплан и Е. Бен-Ари в статье о геях в израильской армии2; анализ проблемы мужской сексуальной идентичности в статье М.Волкомир; анализ маскулинной власти в стриптиз-клубе3.

Рассмотрим некоторые практические аспекты осуществления этнографии как гендерно-ориентированной полевой работы в том виде, как это проявляется в статьях по результатам исследований современного индустриального общества, ставших предметом обсуждения в этом обзоре. Начнем с обсуждения исследовательских установок относительно внимания к гендерным различиям. Классические этнографические исследования, в этой связи, можно разделить на три типа – по преимуществу мужские, традиционные мужские-женские и нетрадиционные мужские-женские. Все эти исследования ориентированы на мужчину по трем параметрам: они проводятся мужчинами-этнографами, основываются на мужских стереотипах и, помимо прочего, фокусируются на мужском поведении. В отличие от классической, феминистская этнография осуществляется по преимуществу женщинами, полевая работа строится, основываясь на женских особенностях мышления и поведения, а ключевые информанты – в основном

1Банников К.Л. Армия глазами антрополога. К исследованию экстремальных

групп // Мир России. 2000. № 4. С.125-134; Лурье М.Л. Служба в армии как воспитание чувств; Кулешов Е.В. Репрезентация маскулинности в современной подростковой субкультуре (на материале полевых исследований в г. Тихвине) // Мифология и повседневность: гендерный подход в антропологических дисциплинах. С.-Пб: Алетейя, 2001. С.260-271.

2Kaplan D., Ben-Ari E. Brothers and Others in Arms: Managing Gay Identity in Combat

Units of the Israeli Army // Journal of Contemporary Ethnography. August 2000. Vol.29. № 4. Р.396-432(37); Wolkomir M. Emotion Work, Commitment and the Authentication of the Self: The Case of Gay and Ex-Gay Christian Support Groups // Journal of Contemporary Ethnography. June 2001. Vol. 30. № 3. P.305-334 (30).

3Wood E.A. Working in the Fantasy Factory: The Attention Hypothesis and the Enacting

of Masculine Power in Strip Clubs // Journal of Contemporary Ethnography. February 2000. Vol.29. № 1. Р.5-31(27).

женщины. Идеологии, влияющие на аналитический фокус и политику интерпретаций, часто бывают плохо осознанными и неоднозначными по своему характеру. Непросто обобщать полевые материалы тогда, когда разнообразная по своей природе информация непрерывно и отовсюду поступает к этнографу. Хотя подобная рефлексивность вообще свойственна этнографии1, особенно она значима для феминистской традиции, которая стремится вскрыть связи между микроили макросистемами и гендерной политикой.

Следует учитывать, что для женщины-этнографа могут быть доступны такие сферы жизни, которые недоступны для мужчины. Например, исследуя повседневный опыт жизни женского общежития, Лори МакДейд определила его как «женское домохозяйство» и выделила большое количество «символических рынков», которыми пользуются студентки, чтобы означить свою физическую и духовную зрелость2. Этими рынками стали такие товары широкого потребления, как прокладки, дезодоранты, косметика, средства по уходу за телом. Однако, как показывают многочисленные этнографические исследования современных обществ, проводившиеся в банках, университетах, промышленных корпорациях, воинских частях, клубах, среди различных социальных групп, сфер интересов и видов деятельности, феминистская установка дает хорошие результаты и среди смешанных (мужских-женских), и в чисто мужских сообществах, выявляя особенности гендерного поведения, практики конфликта и исключения.

Методологические основания феминистской этнографии, как это и должно быть в живой, рефлексирующей и развивающейся традиции, обладают собственными противоречиями и постоянно проблематизируются. Один из самых спорных моментов, по мнению Шуламит Рейнхарц, – проблема доверия. Даже если женщина изучает другую женщину и обладает полным набором необходимых женских исследовательских установок, доверия со стороны респондента достичь бывает непросто. Более того, как показывают некоторые работы, установить исследовательский контакт между женщинами порой сложнее, чем между мужчинами. В чем причина сложностей? Среди факторов, препятствующих установлению доверительных отношений (без которых не мыслится этнография), могут выступать такие: брачный статус исследовательницы – замужние женщины в некото-

1Романов П. Процедуры стратегии, подходы «социальной этнографии» // Социоло-

гический журнал. 1996. № 3/4. С.138-149.

2McDade L. The Interviewing of Theory and Practice: Finding the Threads for Feminist

Ethnography. Цит. по: Reinharz S. Feminist methods in social research. New York, Oxford: Oxford University Press, 1992. P.55.

рых сообществах имеют негативные установки по отношению к незамужним ученым; социальный класс – представительнице среднего класса бывает трудно установить контакт с женщинами-рабочими; этничность; жизненный стиль. Часто эти различия препятствуют пониманию исследователем особенностей изучаемой культуры. Линда Вали, которая проводила этнографическое исследование на курсах по подготовке конторских служащих, в какой-то момент обнаружила, что она ошибочно интерпретирует многие события только потому, что имеет жесткие политические взгляды против традиционного феминного поведения1. Она осознала, что совершает ошибку, не желая смириться с тем фактом, что у тех, кого она изучает, может быть другой взгляд на мир, нежели чем у нее. Таким образом, проблема «ложного сознания» постепенно проникает в феминистскую этнографию, изучающую нефеминистские группы, и рефлексируется исследователями. В своем исследовании организационной контркультуры, Шерил Клейман вспоминает, как она была разочарована тем, что женщины не обращали должного внимания на то, какое подчиненное место они занимают в организации, не стремятся достигать равных прав. «Позже я поняла, что эти установки отражали мое собственное понимание феминизма в то время, что женщины могут и должны бороться за достижения, подобно мужчинам»2. Мы видим здесь, что полевая концепция «доверия» формулируется здесь в измененном виде – не доверие респондента к исследователю, а доверие исследователя респонденту, готовность принять другую такой, какая она есть, со своим миропониманием и культурой.

Включенное наблюдение является основным методом этнографии, иногда между ними даже ставят знак равенства, что, разумеется, не совсем так. В любом случае, посылки, определяющие стратегию включенного наблюдения, во многом определяют и ход этнографического исследования. Эти посылки, как и многогранная проблема доверия, определяются в терминах дистанции: следует ли добиваться полного доверия и тесной связи между ученым и теми, кого они изучают, или предпочесть уважительную дистанцию. Сторонники уважительной дистанции убеждены, что у этнографа есть опасность «стать аборигеном» или начать идентифицировать себя с теми людьми, кого он изучает3. Поддержание «раздельной» идентичности направлено на достижение определенного возможного уровня объективности, какая вообще может быть в социальных исследованиях. С

1Vally L. Becoming Clerical Workers. Boston: Routledge & Kegan Paul, 1986.

P.232-233.

2Kleinman S. Fieldworkers' Feelings: What We Feel, Who We Are, How We Analyze //

Shaffir W. and Stebbins R. (eds) Experiencing Fieldwork: An Inside View of Qualitative Research. Newbury Park, CA: Sage Publications, 1994. P.184-195.

3См. об этом: Donner F. Shabono: A True Adventure in the Remote and Magical Heart

of the South American Jungle. New York: Laurel Books, 1982. Русское издание: Доннер Ф. Шабоно. Киев: София, 1994.

другой стороны, некоторые феминистские методологи указывают на необходимость духовной близости с женщинами для достижения понимания. Арли Хохшильд полагает, что этнография, осуществляемая женщинами (независимо от того, феминистки ли они), отличается по природе от этнографии, которую делают мужчины, поскольку мужчины и женщины взаимодействуют разными способами1. Между женщинами возможно достижение эмпатии очень высокого уровня, полагает Хохшильд, поскольку такие отношения проще возникают между относительно безвластными индивидами.

Другой проблематичной дихотомией этнографии является природа включенного наблюдения: баланс между ролью «наблюдателя» и ролью «участника». В этом случае, как и прежде, речь идет об опасности растворения этнографа в объекте исследования. Однако феминистские авторы склоняются к выбору большего участия и большей вовлеченности. Многие авторы пишут об этической и эпистемологической значимости интегрирования себя в свою работу и элиминирования различий между объектом и субъектом. Как полагают, полное включенное наблюдение соответствует определенным целям феминизма, однако склонность к нему разделяют не все исследователи, которые считают себя феминист(к)ами. В числе методических трудностей, с которыми сталкиваются этнографы, практикующие включенное наблюдение, упоминают, в частности, следующую: исследователи приходят в социальную среду, в которой сложились определенные связи и существует несколько социальных групп, характеризующихся собственными предпочтениями и субкультурами. Слишком тесная идентификация исследователя с какой-либо одной группой ограничивает ее или его возможности получить соответствующий кредит доверия в других группах, иногда конфликтующих между собой. Об опасности этого рода предупреждает, например, Джуди Вейджман, которая заключает рассуждения о своем опыте выстраивания исследовательской дистанции «в конечном счете, преимущества, которые я получила от поддержания некоторой дистанции, полагаю, перевесили те, которые я имела, будучи истинным «инсайдером»»2.

Полученные в ходе этнографической полевой работы данные поступают на рабочий стол, систематизируются, обобщаются и проходят этап интерпретации, а в дальнейшем оформляются в виде научного нарратива. На

1Hochschild A. The Unexpected Community. Berceley, CA: University of California

Press, 1978. P.142.

2Wajcman J. Women in Control: Dilemmas of a Workers Cooperatives. New York: St. Martin's Press, 1983. P.xi.

этом этапе возникает дилемма репрезентации, которая остается нерешенной сегодня и, вероятно, не может быть решена никогда (во всяком случае, в окончательной форме). Суть ее в следующем: как предложить данные исследования читателю так, чтобы не заглушить или не исказить голоса тех людей, которые были информантами, объектами наблюдения? Как взаимодействуют между собой репрезентации, сделанные респондентами о себе и своем окружении, и те, что производятся исследователем после этапа анализа данных («репрезентация репрезентаций»)?

Средств анализа этнографических данных множество, они подразумевают различные формы полевых материалов и различные стратегии работы ними. Это может быть анализ женского языка, работа с текстами, в том числе такими специфическими, как автобиографии и художественные тексты. Марианна Пеже сравнивает исполнение феминистского исследования с театральным действом. Многие феминистские этнографы надеются сделать вклад в феминистскую теорию, другие стремятся проверить или применить определенные теоретические подходы. Такие работы, по мысли авторов, должны быть направлены на изучение конкретных ситуаций через призму феминистских теорий, чтобы избежать рассуждений на абстрактном уровне, способных привести к нарочитому упрощению реальных социальных процессов.

Таким образом, обзор работ, выполненных в русле феминистской этнографии, показывает, что мы имеем дело с интенсивно развивающейся отраслью эмпирических исследований со своим предметом, особым аналитическим фокусом и специфическими особенностями методов сбора данных. Развитие этого направления обусловлено антропологическим поворотом в социальных исследованиях, определившим повышенный интерес к изучению общества с микроуровня, посредством изучения индивидуального опыта. Это отмечает общую тенденцию, но в чем состоит особый вклад, который сделан феминистскими учеными в развитие методологии? Роль феминистской этнографии – в развитии особого вида культурной антропологической критики, основанной на усиленном внимании к тем социальным практикам, которые считались – в силу определенной политической ситуации – периферийными и замалчивались.

Как известно, ученые феминистского направления выступили против позитивистских принципов сбора данных в социальном исследовании еще на ранних стадиях развития феминизма. Доказывалось, что такие методы ориентированы на андроцентричный, сфокусированный на мужчинах, тип анализа. Непозитивистские исследования, включая этнографию, выступают, таким образом, альтернативной полевой практикой, снимающей одно-

бокость объективизма. К настоящему времени, впрочем, широкую поддержку получила точка зрения, указывающая на то, что неверно связывать феминистскую критику исключительно с этнографическими методами и противопоставлять феминистские качественные методы количественным как таковым. Мы полагаем, что феминистскую этнографию, как и всю феминистскую методологию полевого исследования в целом, следует рассматривать как антидискриминационный проект социального исследования. Такое исследование проблематизирует традиционные позиции наблюдателя и наблюдаемого, пересматривает дистанции между исследователем и информантом, исследователем и исследуемым местным сообществом. Тем самым, феминистская этнография направлена на преодоление социального неравенства, транслирующегося посредством позитивистских схем сбора и анализа социальных данных.

Феминистский анализ труда

Речь идет о научном направлении, основанном на социальной критике гендерно нейтральных подходов к понятиям рабочей силы и процесса труда. Мы рассмотрим несколько исследовательских подходов и тем в данном направлении. Классические марксистские определения этих понятий не принимали в расчет различия между мужчинами и женщинами, проявляющиеся в практиках найма, трудовых отношениях, характере занятости и размерах вознаграждения. Однако в 1992 году исследовательницы К. Дельфи и Д. Леонард показали в своем исследовании, что трудовой контракт заключается на основе негласно действующего в семье гендерного контракта, согласно которому мужчины вольны продавать свой труд, тогда как женщины, чтобы пойти на оплачиваемую работу, должны получить разрешение от главы семьи. К. Пэйтмэн, Л. Адкинс, Дж. Брюис, Д. Керфут и другие исследовательницы в конце 1980-х – середине 1990-х годов опубликовали книги, где содержался анализ таких видов занятости, как проституция, индустрия досуга и секретарская работа, показав, что в этих случаях покупается отнюдь не абстрактная рабочая сила, а воплощенная сексуальность женщин. Если сами женщины при этом воспринимают свое тело и сексуальность как неличностный, отчуждаемый товар, то тем самым лишь оправдывается сексуальная эксплуатация.

Другие феминистские авторы (например, А. Хохшильд) показали, что в современном обществе растет число рабочих мест, на которых требуется использовать не профессиональные знания и навыки, а личностные качества сотрудников. В основном сюда нанимают женщин, от которых ожидается проявление эмпатии, но бывает и соответствующая работа, где муж-