915

лить ислам по принципу «свой» - «чужой» нечто иное, как политизация некоторых аспектов мусульманского вероучения. Ислам – религия мира, что следует даже из этимологии слова «ислам» (мир).

Любая практика политического насилия, к которой прибегают исламистские группировки, а тем более терроризм, лежит вне ислама. Чужеродная примесь из экстремизма и терроризма, синтезированная масс-медиа в «исламский терроризм» – не что иное, как «суррогатный ислам – типичная химера (то есть совмещение несовместимого), когда повидимости – такое же, а по сути – абсолютно инородное начало искусственно сращивается с явлением, органично существующим в истории, культуре и паразитирует на нем»

[99].

Исламский фактор, как следствие возрождения исламского сознания и самоидентификации мусульманских народов, в ответ на модернизацию и неоглобализм, усиленный обострением Палестинской проблемы, стал своего рода триггером для организации западными политтехнологами всевозможных «суррогатных движений на основе ислама» [99] и тоталитарных сект, за внешней «суверенностью», которых стоит витиеватая композиция политических проектов и «закулисных» инсинуаций.

Бывший моджахед, доктор Масуд Бэнизэдр на одном из своих выступлений заявил: «Если вы спрашиваете меня: действительно ли все культы – террористические организации? Мой ответ – нет…. Но если вы спрашиваете меня, все террористические организации своего рода культ? Мой ответ – да. Даже если они начинают, как обычная современная политическая партия» [76].

Журналистка «Таймс» Мэри Энн Сигарт в статье об

51

«Аль-Каиде» (запрещена в России) приводит аргументы о том, что она соответствует всем официальным определениям тоталитарного культа [76].

Ю.В. Латов в работе «Экономический анализ современного терроризма», высказывая предположение о терроризме как о «тайном оружии спецслужб», далее пишет: «…США остались единственной сверхдержавой планеты, однако ее экономика постепенно снижает свое лидерство, а политические претензии на роль мирового «полицейского» вызывают растущее недовольство даже у партнеров по НАТО. Поэтому не исключена возможность того, что современный терроризм, родившись как тайное оружие противоборства двух примерно равных по силе идеологических блоков, превратился затем в тайное оружие «сильных» США против более «слабых», но потенциально опасных конкурентов» [66].

Мы считаем эту гипотезу вполне вероятной, особенно если рассматривать возникновение парадокса «исламистского терроризма» в границах концепции «управляемого хаоса». Заимствованная еще в 1970 году из области естественных наук и переложенная на социальную сферу в 1980 году теория управляемого хаоса была адаптирована для прикладных геополитических целей [351] и прошла апробацию в Югославии, Тунисе, Египте, Ливии, Сирии и других «горячих точках».

М. Васильев в статье «Управляемый хаос как технология неоколониального передела мира» отмечает, что: «Технология «управляемого хаоса» является сложным системным механизмом, элементы которого самым причудливым образом взаимосвязаны друг с другом, а результаты его применения могут иметь многовекторную вариацию своего развития.

Такая технология, вне зависимости от ареала примене-

52

ния, использует следующие элементы: информационные войны, кибератаки и шпионаж, коррупционное правительство, разжигание межэтнических и межконфессиональных конфликтов, распространение ложных ценностей, одобрение различного рода сектантства…» [178]. Разве не по такому сценарию еще сравнительно недавно развивались события на Ближнем Востоке, известные как «арабская весна»? «Результаты анализа экономических аналитиков показывают, что рост экономики ведущих стран достигается не за счет развития производства, а посредством перераспределения богатства между сильными государствами и странами «третьего мира» [178].

В результате: раскол общества, гражданские войны, экономическая интервенции и скупка всех национальных ресурсов, образование множества «оппозиционных», «антисистемных», а порой явно террористических организаций и групп. В этом контексте «суррогатный ислам» – инструмент достижения этих целей, некий «деструктивный культ» [160], уродливый гибрид политических интриг и псевдорелигиозного сознания, ключевой целью которого является уничтожение того, на чем он паразитирует, причем, используя традиционные культурно-исторические, канонические черты и качества мусульманского вероучения в их упрощенном, буквальном виде: «определенную замкнутость и братскую солидарность членов религиозных общин, фундаменталистскую преданность атрибутам своей веры, букве Корана, нежели его смыслу» [142].

Так, например, содержащееся в Коране учение о джихаде трактуется исламистами исключительно как использование силы против «неверных». Действительно, в период раннего мусульманского государства под «джихадом», как правило, понимались военные действия. «Но начиная с IX – X

53

вв., понятие «джихад» наполняется новым содержанием: появилось представление о высшей форме джихада – духовном джихаде, внутреннем самоусовершенствовании на пути к Ал-

лаху…» [76].

Исламизм приобретает сегодня глобальный характер, он подобно «джину», выпущенному на свободу и не пожелавшему вернуться к повиновению, сам претендует на право «повелевать». Терроризм, раскрученный СМИ как «исламский», на самом деле не содержит ни конфессиональной принадлежности, ни национальности, ни какого-либо другого объединяющего начала, по утверждению Шмидта, это «абстрактное понятие без содержания» [18], он принимает любое обличие, всякой области бытия, где есть противоречия и насилие.

Исследование генеалогии понятий «ислам» и «исламизм», выявление их принципиальных различий в контексте данного вопроса является ключевым. Только с опорой на эти различия о мусульманизации можно говорить, как об угрозе, либо ее отсутствии, как таковой. В России сегодня проживает около 20 млн. человек [160], исповедующих ислам, причем большинство населения мусульмане составляют в семи регионах Российской Федерации: Ингушетия (98%), Чеченская республика (96%), Дагестан (94%), Кабардино-Балкария (70%), Карачаево-Черкесия (63%), Башкортостан (54,5%), Татарстан (54%).

Динамика изменений на этно-конфессиональной карте России наглядно демонстрирует расширение зоны влияния Ислама: так, если в 2000 г. население страны составляло

145.559.208 чел., из них мусульман 5,5% [98], то в 2014 г. при численности населения 143.666.931 − 16% составили мусульмане [98]. Таким образом, очевиден прирост привержен-

54

цев Ислама в 2,9 раза [98].

По мнению М.Ш. Идрисова и В.Г. Кочояна, при таких темпах роста через 5-7 лет Ислам станет доминирующей религией в России, что, в общем-то, зеркально отражает общемировой тренд евроассимиляции в Исламе [98]. Данная направленность характерна и для регионов России.

На начало 2013 года существовало всего 5 регионов, где официально не зарегистрирован ислам: Псковская, Новгородская области, Ненецкий округ, Республика Тува, и Чукотский автономный округ [98]. Однако специалисты считают подобную статистику недостоверной из-за низкой степени развития тенденции к государственной регистрации мусульманских объединений.

По мнению А. Макарова, «...реально практически в каждой территориальной единице существуют целые сообщества с мечетями и имамом...» [98]. Ускоренный темп исламизации регионов России, на наш взгляд, имеет две очевидных причины: демографический спад и миграционный прирост. Причем демографический спад наблюдается в регионах, где большинство составляет славянское население. Напротив, как отмечается в докладе управления Росстата по Ставропольскому краю о социально-экономическом развитии СКФО за первую половину 2017 г.: «…на Северном Кавказе наблюдается самая высокая рождаемость и наименьшая смертность среди других федеральных округов» [19]. В документе отмечается, что коэффициент рождаемости на территории округа превысилсреднероссийскийпоказательна2,7 промилле»[19].

Максимальный суммарный коэффициент рождаемости по России установлен в Дагестане 2,37; Ингушетии – 2,22; Чеченской республике – 2,15; несколько ниже (но выше среднего по России-1,25) в Карачаево-Черкессии – 1,64; и Кабар-

55

дино-Балкарии – 1,74 [91].

Примечательно, что в целом по России с 2000 по 2017 годы естественный прирост населения показывал стабильно отрицательную динамику (кроме 2012, 2013, 2014 и 2015 гг., где прирост был минимальным: 0,0; 0,2; 0,2 и 0,3 соответственно (приложение 2)), тем не менее, «…население России не только не уменьшилось, но даже и увеличилось по сравнению с предыдущими годами» [98].

По мнению экспертов, компенсация естественной убыли населения (мы имеем ввиду славянское население) происходит как за счет высокой рождаемости «мусульманских» республик, так и в результате миграционного прироста из регионов Средней Азии и Закавказья. Для сравнения: индекс возмещения естественных потерь в 2000 году за счет миграции был равен 30%, а к 2013 году уже 45% [98]. Следовательно, делают вывод эксперты, «…в нашей стране население почти наполовину замещается мигрантами…» [98].

Если обобщить приведенные факты, то можно сделать вывод: депопуляция славянского населения регионов России компенсируется за счет внутренней миграции из республик Северного Кавказа с высоким показателем рождаемости, а также за счет миграции из стран СНГ.

На этом фоне заявление члена Общественной палаты при президенте России муфтия Дамира Мухетдинова звучит как Откровение: «Станет ли в 2050 году мусульманин президентом России? Вполне возможно – при такой демографии и такой исламизации общества» [98] и далее: «Проблема государства – когда оно очень пытается заигрывать с мусульманами, разрешая хиджабы, каппеланов, строительство мечетей…Оно не понимает или не хочет понимать, что в дальнейшем это приведет к мягкой исламизации общества» [98] – это говорит человек, наделенный официальным статусом,

56

несомненно, понимающий особенности современной национальной политики и те процессы, которые в ней происходят.

Далее, по его мнению, процесс исламизации ускорится за счет притока мигрантов и вовлечения в ислам русских: «Через 20-30 лет…это население (имеются ввиду мигранты), научится говорить по-русски, окончит русские школы; во втором-третьем поколении от русских женщин родятся их внуки, общество утратит многие фобии и будет готово к реалиям 2050 года» [98]. Звучит весьма неожиданно, но предпосылки к этому формируются уже давно.

Так, сводки официальной статистики показывают ежегодный миграционный прирост около 300000 тысяч человек (приложение 3). «Если исходить из такой перспективы, – говорит муфтий, – то за десять лет – три миллиона. И это только тех, кто официально готов натурализоваться. А если говорить о неофициальных цифрах – то еще больше» [98].

Относительно идеи вовлечения в ислам русских, то она воплощается в конкретных цифрах, которые не принято афишировать в официальных источниках. Так, по данным «Совета муфтиев России», в первой половине 2004 года в Москве приняли ислам около 20 тысяч человек, в то время как за весь 2003 год – 15 тысяч [30]. Среди принимающих ислам, русские составляли 60%, из них 75% женщин в возрасте 17-21 год [30]. Похоже, что в этом и заключается долгосрочная стратегиямусульман, выраженнаявмягкойисламизацииРоссии.

Как считают специалисты, с учетом индекса воспроизводства в республиках Северного Кавказа, неизменной миграционной политики, депопуляции русского населения существуют риски, что к 2050 году 80% населения России будут мусульмане [98]. Хорошо это или плохо для России? Однозначного ответа быть не может. Но можно предположить, что

57

непопулярность социально-экономических реформ и снижение уровня жизни россиян будет сторицей компенсироваться растущей популярностью ислама. И вот почему. Как уже отмечалось, ислам не ограничивается вопросами веры, а регламентирует все стороны жизни человека, в том числе экономическую, через особые указания, содержащиеся в Коране.

Эти морально-этические нормы нашли выражение в социальной доктрине ислама, которая содержит три ключевых вопроса:

1). Учение о собственности – «абсолютным собственником» является лишь Аллах. А отдельный человек не может полностью распоряжаться тем, что мусульманское право определяет, как его собственность [135].

2). Учение об источниках приобретения благ – любое богатство является дозволенным только в том случае, если оно приобретено собственным трудом [135].

3). Учение об использовании богатства – материальные блага должны использоваться с максимальной пользой для индивидуума и общества. В рамках этого положения также указывается на необходимость справедливого распределения благ [135].

А. Малашенко о растущей популярности ислама сказал: «Идея эта влиятельна и не считаться с ней нельзя. По результатам опросов, примерно от 40 до 70% мусульман выступают за шариат... Ну, а что удивительного? Социальное равенство, справедливый правитель, помощь бедным – это все здесь есть» [178]. И действительно, достаточно одного взгляда, чтобы понять, как резонируют социально-нравственные стандарты ислама на фоне, прямо скажем, невысоких социальных стандартов российской действительности, социального бесправия, массовой бедности, глубокой дифференциации

58

населения.

Итак, анализируя сегодняшнюю ситуацию, приходишь к выводу о том, что многомиллионная армия бедных, воодушевленная идеями равенства и социальной справедливости, является для ислама живительным источником его роста и процветания. В этом и заключается первый вывод и первая угроза для российских территорий. Однако в таком ключе ислам представляется как источник опасности для светского государства, наделяющий массу своих последователей экстремистской идеологией. Но, как отмечено выше, это не соответствует духу ислама. Проблема скрывается в другом – базовой неопределенности ислама, его полицентричность и толерантность в толковании религиозных догм делают это вероучение уязвимым для политических инсинуаций и псевдорелигиозных учений, и здесь возникает проблема выбора «истинного» пути для многомиллионной «армии» его адептов. В этом состоит второй вывод и вторая угроза.

Где же эта черта, за которой происходит метаморфоза, когда доброе учение становится исламизмом, а ислам связывают с феноменом исламистского терроризма? Эта грань неосязаема, она не поддается численным измерениям, но проходит через эмоции и чувства религиозно-заряженных людей. Кто этот заряд несет? От кого он исходит? Кто является «пастырем»? В его власти, куда поведет он свою «паству». «Идея всеобщего равенства быстро становится популярной. Возникают некие общественные движения, требующие перемен в государстве. И тут все зависит от того, кто их возглавляет» [178], – комментирует А. Малошенко. И это третий вывод и третья угроза.

Далее он продолжает: «Это могут быть умеренные политики, желающие законным путем примирить Коран и свет-

59

ские юридические нормы. Более радикальные активисты утверждают, что парламентский путь развития слишком долог…, соответственно, процесс надо ускорить, даже если это грозит прямым силовым конфликтом А вот третья категория исламистов − это откровенные фанатики, которые требуют установления исламского государства здесь и сейчас, немедленно и в полном объеме. Те, кто с этим не согласен, − безусловно, враги веры и заслуживают смерти.

Первыми жертвами таких «строителей» всемирного халифата становятся их менее фанатичные единоверцы. Их, а заодно и всех «неправильных» мусульман − суфиев, шиитов, исмаилитов, − объявляют мунафиками − лицемерами и вероотступниками, чья участь предсказуемо печальна» [178].

Вопрос стоит так: представителей какой из трех категорий в современной российской общине больше?

По авторитетному мнению, муфтия Дамира Мухетдинова, общину все больше формируют «...приезжающие люди, которые выросли на укорененных исламских традициях, которые разбираются в тонкостях исламского богословия. Они с трудом говорят по-русски, не совсем воспринимают наши законы и традиции...» [98]. «Мы наблюдаем, как меняется этнонациональное и этно-конфессиональное лицо России. Депопуляция русского населения возмещается за счет внешней и внутренней миграции в большинстве из регионов, где государственная религия ислам. Российская умма становится структурно неоднородной, на ее идеологию все больше влияют радикальные течения. Исламизм вытесняет традиционный российский ислам. Глубокий экономический кризис создает дугу напряжения внутри мусульманской общины, противопоставляя ее теократические взгляды светскому миропорядку. Продолжающееся обнищание населения сопровожда-

60