915

описание Фукидидом Пелопонесской войны (431-404 гг. до н.э.) между Делосским и Пелопонесским союзами, древнегреческими городами - полисами: Афинами и Спартой. Причиной войны послужил неизменный спутник насилия − страх перед могуществом другой стороны.

Описание Фукидида насыщено примерами жестокости обеих сторон: уничтожение должностных лиц покоренных городов по жребию, массовая бессмысленная гибель людей, рассуждениеоправесильногорешатьсудьбупобежденного[47].

Чрезмерная неоправданная и изощренная жестокость была характерна тому времени и свойственна ментальности древних народов.

В 330 г. до н.э. войско Александра Македонского захватило столицу Персидского царства Персиполь. Через несколько месяцев город был сожжен завоевателями [47].

С точки зрения военного искусства, сожжение не имело практической необходимости – город был покорен и присоединен к Македонской державе. Сожжение, очевидно, должно было демонстрировать мощь армии Александра, стать символом участи побежденного, создать ауру всевластия победителей и беспомощности, унижения покоренных [47].

Та же участь постигла и Карфаген с его полумиллионным населением – один из богатейших городов Ойкумены был разрушен до основания, а его жители проданы в рабство во II веке до н.э. в период Третьей Пунической войны [47].

Можно предположить, что массовые примеры жестокости и насилия свойственны для эволюции ранней цивилизации, вполне естественны всем древним этносам и логично укладываются в языческом сознании и мировосприятии с его поклонениями культу грубой силы и кровавым жертвоприношениям.

11

Наглядно видно, что насилие того периода как элемент политической борьбы не имело самостоятельного статуса и применялось бессистемно, без явно сформулированных целей и задач, оно скорее было концентрированным выражением идейных противоречий, чем теорией и практикой политической борьбы.

Впервые к системному оппозиционному террору обратились представители радикального крыла религиознополитической секты зелотов (в переводе с древнегреческого – ревнители) или сикарии, которые действовали в римской провинции Иудея в I веке н.э. Они выступали непримиримыми борцами с римским господством. Сикарии не только вели борьбу с римлянами, но и уничтожали представителей иудейской знати, сотрудничавших с завоевателями [47].

«Ведь нет никакой разницы – говорили сикарии – между ними и чужими, так как они постыдно продали свободу, за которую так много было войн, и сами облюбовали римское рабство» [47].

Можно заключить, что акты возмездия, проводимые сикариями, уже имели определенный политический окрас и направленность, преследуя цель уничтожения своих идейнополитических противников и представителей власти.

Таким образом, по формальным признакам действия сикариев можно квалифицировать как акты террора, но лишь в рамках конкретной концептуально-правовой традиции. Было бы некорректно игнорировать тот факт, что движение сикариев возникло как симметричный ответ протекторату Рима и той колониальной политике, которую он проводил на завоеванных территориях.

Отсюда вытекает характерная особенность проявления терроризма в рабовладельческих государствах: насилие как способ достижения определенных целей рассматривалось как

12

правовое или противоправное, с позиции абсолютной неограниченной никакими нормами марали и права, власти государства, а потому любая жестокость в отношении оппозиции, рабов, покоренных народов, считалась оправданной и законной. Следовательно, становится очевидным, что в рассматриваемый исторический период главным субъектом применения насилия является государство.

Именно насилие было основным инструментом государственного управления, способом существования политической системы и основным аргументом международного права.

Поэтому уже изначально, на этапах раннего становления государства, цивилизационно сформировалось отношение к государственному насилию, в последующем трансформировавшееся в государственный терроризм, как к законному, а к оппозиционному – как к противоправному, нарушающему интересы государства [47].

Подводя итоги периода Бронзового века, важно отметить, что спецификой того времени стало то, что насилие как метод политической борьбы не имело четко сформулированного статуса и было скорее фоном, чем портретом, оно применялось несистемно и было лишено главного отличительного признака терроризма – воздействия на политическую власть через создание обстановки страха в обществе. Имели место отдельные элементы террора, но как явление терроризм еще не сформировался.

Апофеозом безграничного, широкомасштабного насилия явился Темный период Средневековья. Конфликт интересов между политическими классами и экономические противоречия создали на рубеже V-VI веков предпосылки к образованию новой социально-экономической и политической формации – феодального государства. Принуждение к труду теперь осуществлялась не только насильственными методами, в эко-

13

номическом производстве появляется материальная зависимость. Вместе с тем, феодальное хозяйство было невозможно без экономического принуждения и базировалось на узаконенной, как правило, репрессивной системе, которая, в отличие от рабовладельческой, ориентируется уже не только на телесныенаказанияилишениежизни,ноинаматериальные[33].

Можно предположить, что дилемма справедливого распределения материальных ценностей, изъятия их у большинства и распределения между меньшинством, возникшая в период раннего средневековья – особая форма насилия, которую мы классифицируем сегодня как экономический терроризм.

В феодальном обществе меняется характер войн, тактика и стратегия применения вооруженных сил, содержание борьбы классов, социальных групп, но применение террора как способа решения противоречий насильственным методом неизменно остается в практике противоборствующих сторон и получает свое дальнейшее развитие. Институтом, который отчасти пытался установить ограничительные лимиты на насилие, стала Христианская церковь. Именно в ее недрах зародились и были достаточно развиты концепции «справедливой войны», и «законов ведения войны».

Отражением этих концепций явился, в частности, рыцарский кодекс чести, обуславливавший гуманное отношение к противнику [143]. Однако вряд ли стоит говорить о том, что такое отношение все еще было весьма избирательным, и практически не влияло на количество жертв и масштабы разрушений [143].

На наш взгляд, двойственность подобной морали объясняется тем, что в средние века происходит формирование и укрепление доктрины Католической церкви, которая, с одной стороны, являясь законодателем христианской нравственности и морально-этических норм вводила ограничения на

14

насилие, но с другой, будучи крупнейшим феодалом и активным участником политического процесса, эти нормы и нарушала, закладывая правовые аспекты применения насилия ко всему, что выходило за рамки ее экономических интересов и религиозных догм. Примером этому могут служить крестовые походы конца XI-XIII веков и религиозные войны XVI века. Так, католическая церковь в ходе крестовых походов под угрозой смерти проводила массовое насильственное обращение в христианство многочисленные народы, и вела непримиримую борьбу с инакомыслием террористическими методами.

По подсчетам исследователей, только в Испании с 1481 по 1808 гг. от инквизиции пострадало 288214 человек, из них 34658 человек были сожжены на костре [6]. В эти же годы из страны было изгнано около 170 тысяч евреев и арабов, а общее число лиц, покинувших страну, превысило 3 млн. чело-

век [33].

Необходимо отметить, что эскалация насилия в средневековой Европе является также следствием процесса образования национальных государств, обострения противоречий между Римским престолом и королевскими домами Европы как ответ на притязание светской власти на привилегии власти духовной, кроме этого углубляется раскол в самой католической церкви.

Тем временем феномен, понимаемый нами теперь как терроризм, постепенно выходит из своего зачаточного состояния, уже начиная особо выделяться на сложном фоне насилия того периода [143]. Религия, являясь законодательным и объединяющим базисом для различных социальных слоев феодального общества, в то же время послужила катализатором для образования различных религиозно-мистических структурированных групп, не признающих правовые и мо-

15

ральные основы правления светской и духовной власти, как в христианстве, так и в исламе.

Рыцарский орден Тамплиеров, секта Катаров (альбигойцев) и многие другие, действовавшие на грани или за гранью формата государственно-политической системы средневековой Европы, однозначно использовали насилие как средство достижения поставленных целей [143].

Классическим примером организации того периода, которую можно назвать террористической, по причине использования его, диверсионной практики и насильственных средств достижения цели, является секта Ассасинов. Где-то около 1090 г. некто Хасан Ибн ас-Саббах захватил в горной долине к Северу от Хамадана (северный Иран) крепость Аламут. В течение последующих 150 лет сторонники и последователи горного старца, под именем которого вошел в историю основатель секты, опираясь на контролируемый район, лишили покоя правящие династии на обширном пространстве от Средиземного моря до Персидского залива. Движимые не ясной до конца религиозной мотивацией, практически неуловимые, и от этого еще более устрашающие адепты секты, убили за период своей деятельности сотни халифов и султанов, военачальников и представителей официального духовенства, посеяв ужас во дворцах правителей, существенно дестабилизировав политическую ситуацию на обширном геополитическом пространстве Востока [143].

История времен Хасана полна его именем. Даже в центре Европы короли дрожали при упоминании о нем. Его могущественная рука достигала повсюду. Филипп-Август французский боялся его так, что не мог обходиться без телохранителей [90].

Обобщая методом параллелей две эпохи, можно легко увидеть, что насилие – неотъемлемый спутник человеческого

16

бытия, оно проникает во все сферы жизни человека, эволюционируя вместе с ним. И чем совершеннее общество, тем изощренней и циничней насилие, которое оно применяет – от яда и кинжала до костров инквизиции и ядерного террора.

Резюмируя характерные черты средневековых расправ и репрессий, надо отметить, что государство, либо государь сохранили за собой монополию на насилие, однако образование новых классов и социальных групп, изменение рынка труда и форм собственности повлекли за собой трансформирование и репрессивного механизма власти. Появились новые формы принуждения – то, что будем называть экономический и религиозный терроризм.

Групповой террор стал более структурированным, идеологически обоснованным, с точки зрения правомерности физического насилия, преследовал определенные политические цели. Нельзя не отметить, что совершение в то время террористического акта требовало смелости и самопожертвования, что придавало террору ореол мученичества и героики в глазах одних и вселяло страх, и ужас в души других.

Новое время, эпоха возрождения и процесс дальнейшего развития человеческой цивилизации в ее идейнофилософских, культурных и технических аспектах, вне всякого сомнения, способствовали значительной «гуманизации» внутреннего и внешнего насилия, несмотря на кажущуюся парадоксальность такого утверждения [143]. Времена разгула инквизиции, движения Реформации, Тридцатилетняя война, по разным оценкам унесшая от 5 до 8 млн. жизней [35], завершились, наконец, Вестфальским миром 1648 г., который положил начало эпохе национальных государств и сформулировал предпосылки современного международного права.

Следует отметить, что масштаб и уровень нарастания насилия в Новое время становится уже существенно ниже,

17

чем в предыдущие исторические эпохи. Оборотной стороной становления государств в качестве абсолютной рамочной надстройки нации и юридического закрепления за ними монополии на насилие стало объективное торможение процесса развертывания того феноменального явления, которое сегодня обозначаем общим термином «терроризм» [143].

История периода Возрождения, по мнению ученых, не являет миру ярко выраженных примеров достижения политических целей террористическими методами вне формата государства.

Примат государства-монополиста на насилие наиболее наглядно демонстрирует Французская буржуазная революция

(1789-1794 гг.).

Феодальные порядки Франции времен Людовика XVI не могли соответствовать новому типу капиталистического ведения хозяйства, и вошли с ним в жесткое противоречие, кроме этого, кричащая роскошь аристократии на фоне всеобщей нищеты, нерешеность крестьянского вопроса, безработица, утрата авторитета королевской власти – все это способствовало нарастанию революционной ситуации в обществе, кульминацией которой стал штурм и взятие восставшими Бастилии 14 июля 1789 г., как символа абсолютизма монархической Франции. Насилие, кратковременно вышедшее за пределы формата, было быстро возвращено в организованное русло [143].

История нового государства уложилась между двумя семиотическими событиями: казнью короля Людовика XVI и провозглашением 5 сентября 1793 г. Директорией террора в качестве официальной политики Пятой Республики. Это обстоятельство является отличительной особенностью очередного этапа развития терроризма – этап становления внутригосударственного терроризма.

18

За первый год Якобинской диктатуры ее жертвами стали 500 тысяч французов (каждый пятидесятый гражданин республики), в том числе 15 тысяч человек были приговорены к смерти, из них 12 тысяч казнены при помощи гильотины [143]. По оценкам исследователей периода революционных репрессий, с 1789 г. по 1815 г. во Франции погибло до 2 млн. человек [89].

Характеризуя время революционного террора, важно подчеркнуть, что с 1793 г. форма насилия, применяемая пришедшей к власти оппозиции, используется ею как официально декларируемый, многократно повторяющийся, законодательно легитимный прием политической борьбы, который можно квалифицироватькак системный террор.

Таким образом, во Франции террор впервые возводится в ранг государственной политики постфеодального общества, став способом управления этим обществом.

Эпоха социальных революций середины XIX – начало XX века (от восстания Лионских ткачей до Парижской камуны и революции 1905 г. в России), сочетавшая в себе как терроризм масс, так и встречный государственный террор, в соответствии с противоречивыми законами общественного развития и поступательной эволюцией человеческой цивилизации, в конечном итоге способствовала распространению демократии, становлению правовых систем, политических и гражданских свобод, повышению роли личности и, как следствие – снижению уровня и сужению пространства внутреннего государственного насилия [143].

Очевидно, что данная тенденция формировала и систему международных норм, и правил применения насилия, закрепленных Брюссельской декларацией 1874 г., первой и второй Женевскими конвенциями 1863-1906 гг., Гаагскими конвенциями 1899 г. и 1907 г. Тем не менее, исследуемый фено-

19

мен в XIX-XX веках адаптировался и приобрел выраженный социально-протестный подтекст.

На наш взгляд, это объясняется динамикой промышленной революции, стремительной индустриализацией государств, обнажившей глубокое социальное расслоение общества, обострением борьбы классов. Кроме этого, терроризм на рубеже XIX-XX веков стимулировался ломкой колониальной модели мироустройства, ростом национального самосознания, и национальным освободительным движением в Индии и странах латинской Америки.

Теоретическая доктрина Карла Гейнцена – «философия бомбы», «теория разрушения» Бакунина, книга И. Моста «Наука революционных военных действий» формировали идейно-философский образ для экстремистских организаций и радикальных социально-протестных движений середины XIX века: «Ишутинский кружок», во главе с Н.А. Ишутиным (1863 г.), «Народная расправа» во главе с С.Г. Нечаевым (1869 г.), «Народная воля» во главе с А.И. Желябовым, организатором покушения на Александра II.

Вслед за народниками, в начале XX века волну террора подхватили леворадикальные организации от анархистов до большевиков и эсеров. В 1901 г. членом боевой организации партии эсеров был застрелен министр внутренних дел Сипягин, в 1904 г. – его приемник Плеве. Апофеозом политического террора стало убийство в 1911 г., в Киевском оперном театре премьер-министра Столыпина [143].

Но Россия не стала в этом смысле каким-то особым исключением на мировом политическом пространстве. Так, например, в 1894 г. террорист-анархист убил президента Франции Сади Корно. В 1897 г. представителями того же политического течения был убит премьер-министр Испании Антонио Кановос дель Кастильо и смертельно ранена коро-

20