848

Оказалось, что капитана (это был A.M. Заболотнов) прислали к нам в полк на вакантную должность заместителя командира полка по стрелковой подготовке. Линия фронта была в 20 км от аэродрома, поэтому наличие стрелка было не лишним.

Освоение машины происходило довольно медленно, поэтому майор, пожалев свою машину, выделил для него одну из стареньких, довольно потрепанную и не имеющую «хозяина».

Освоение новой техники в нормальных условиях производится обычно на так называемых «спарках» – учебных самолетах со второй кабиной и спаренным управлением для летчикаинструктора. Здесь ничего этого не было, поэтому Заболотнов дня два гонял машину по аэродрому, пока не научился «чувствовать» ее. Дело в том, что Ил – машина тяжелая. Ее мотор, кабина пилота, радиатор были закованы в броню. При полном боевом снаряжении машина несла 400 кг бомб, 8 реактивных снарядов (PC). В крыльях, недалеко от фюзеляжа, было установлено две тяжелых пушки калибра 20 мм и два пулемета. Крейсерская скорость 360 км/час. Это на 100 км/час меньше, чем у немецких истребителей, но зато хвост машины был защищен воздушным стрелком задней кабины.

На третий день капитан решился на самолетный взлет уже со мною. Но «первый блин» оказался комом. Взлет прошел нормально, а посадка – с большим «промазом» – без притирки и на одно колесо, которое сразу же лопнуло. Вильнув, машина встала на крыло, едва не опрокинувшись на «спину». Слегка покрутившись, упала на второе, которое тоже лопнуло. К счастью, шасси оказались целы.

Но все проходит. Через неделю он освоил машину довольно хорошо. Взлет, «коробочка», посадка – все в норме.

Ивот мы летим на боевое задание. Полные баки с горючим

иполное боевое снаряжение. Полет в одиночку, без группы. Задание не сложное – блокировать движение поездов, идущих с Донбасса на Запад по одной из железнодорожных веток. Старт, самолет набирает скорость. Пилот пытается оторвать машину от земли, но это ему не удается. Одна, вторая попытка – все тщетно. Кончается взлетная полоса, далее нескошенная люцерна!!! Реакции никакой. Конец аэродрома, дальше – балка. Инстинктивно

21

упираюсь руками в турель пулеметной установки. Самолет не трясет на кочках, значит, летим, но куда? Вот мелькнули деревья, что растут в логу. Значит, мы уже в балке... еще 2-3 секунды – и последует взрыв. Откидываюсь назад, плотно прижимаюсь к спинке кабины (Какой смысл!!! В случае взрыва ни от нас, ни от машины ничего не останется), мысленно отсчитываю секунды до взрыва и чувствую, как волосы под шлемофоном поднимаются «дыбом». Но взрыва нет. Неистово на форсированном режиме ревет мотор. Открываю глаза. Под самолетом, в 2-3 м земля. Самолет, круто задрав нос, медленно (как мне показалось) очень медленно выбирается из балки. Можно было бы развернуть самолет вдоль балки, но при такой высоте была явная опасность зацепить землю крылом. Но вот земля стала уходить вниз, значит, набираем высоту. Отлегло. Вздохнул с облегчением... Таковы фронтовые будни.

Минут через 20 на удивление спокойно пересекли передовую. Вот и железная дорога. Летим рядом с ней. Первый состав – десятка два товарных вагонов. Вот и второй состав: вагонов побольше. Впереди еще один, вагонов – не менее 100, много открытых площадок с каким-то оборудованием. Впереди – мост через небольшую речку. Высота метров сто. Пилот обстреливает паровоз из пушек. Тот, выпустив облако пара, резко тормозит. Машинист с помощником спешно выпрыгивают на насыпь, скатываются по ней вниз, ползком взбираются на рельсы и прячутся под вагонами.

На противоположном берегу речки немцы. Они, очевидно, охраняют мост и встречают нас огнем из зенитных (спаренных) пулеметов. Это видно по полоскам трассирующих пуль, пролетающих рядом. Обстановка проясняется. Самолет разворачивается на новую атаку. На вираже успеваю разглядеть два зенитных орудия справа и слева от моста. По одному из них даю короткую очередь. Увы, мимо. У нас в запасе четыре стокилограммовых бомбы «сотки». В полетном задании бомбить мост было не рекомендовано, поэтому Заболотнов решает израсходовать их по железнодорожному составу. Пологий разворот с набором высоты (на малой высоте взрывная волна от бомб может опрокинуть машину на «спину»). У моста самолет слегка подбросило, две бом-

22

бы летят вниз, два взрыва недалеко от насыпи – тоже мимо. Уже зная расположение зенитных установок, я веду по ним огонь. Не знаю результатов своей стрельбы, но трассирующих полосок рядом стало поменьше. А вот и серия белых облачков, и глухие разрывы зенитных снарядов метрах в 30 от нас – это зенитки «лупят» по нам вдогонку.

Разворот – и еще одна атака в сторону моста. Еще два взрыва наших бомб. Одна из них попала в насыпь рядом с рельсами. Это уже кое-что! Миновали речку, высота метров двести, веду огонь по одному из зенитных орудий. Вижу, как прислуга суетится около установки. Некоторые раздеты до пояса: видно не ждали нас. Попал? А кто его знает. Еще одна атака на состав, в ход пошли РСы. На этот раз более удачно: видна яркая вспышка на локомотиве, вторая - на одном из вагонов. Успеваю дать еще одну очередь по зениткам, кажется, более успешно: взрывы вдогонку прекратились. Обнаруживаю, что приемный мешок для пустых гильз от пулемета почти полон. Это означает, что патроны на исходе. Сообщаю об этом пилоту и решаю прекратить огонь на случай появления истребителя противника. «Идем домой», – ответил Заболотнов. Еще одна, последняя атака по второму и третьему составу.

Трудно сказать, сколько времени мы пробыли над целью. Наверное, не более десяти минут – бои в воздухе скоротечны.

Когда возвращались обратно, я все время посматривал в воздух; не появятся ли истребители противника. Их могли вызвать по рации. Еще бы, какая заманчивая цель – одиночный, беззащитный самолет без прикрытия, с полностью израсходованным боекомплектом.

После того, как мы вернулись на аэродром, я спросил Заболотного:

–Довольны ли Вы вылетом?

–Нет, – ответил он, – очень хотелось поджечь хотя бы один вагон... не удалось.

Так закончился наш боевой вылет, всего лишь один, а сколько самых разных событий впитал он в себя.

Дорогой читатель, не судите нас строго за столь скромные результаты этого вылета. Для Заболотного он был первым, да и мой опыт был невелик. Прошло совсем немного времени, и май-

23

ор Заболотнов стал одним из лучших летчиков полка – мастером воздушных атак. Молдавия, Румыния, Венгрия, Австрия – вот этапы его боевого пути. Осенью 45-го в боях с японскими захватчиками он уже генерал-майор, командир авиационной дивизии.

Прошло много лет после войны, на одной из встреч с однополчанами в селе Лесное Одесской области я спросил его:

–Александр Михайлович, а почему Вы не смогли оторвать самолет от земли в нашем первом вылете, помните, в Нежурино? Смущенно улыбнувшись, он ответил:

–Забыл нажать кнопку, которая изменяет «шаг винта» на

взлете.

–А когда вспомнили?

–А когда в балку провалились...

В Нежурино мне привелось сделать с ним еще два вылета. Всякое бывало. Не без того, да всего не опишешь.

На отдыхе

В сентябре на этом аэродроме мы потеряли еще часть экипажей. В полку осталось не более пяти самолетов. Пришел приказ все самолеты передать другим подразделениям дивизии. А нас отправили на отдых в Краматорск.

После полевых аэродромов, после многочисленных деревенских «мазанок», солдатских палаток и землянок небольшой заводской городок показался нам верхом цивилизации, хотя пережил довольно продолжительную оккупацию. В городе было два самостоятельных района: старый сельский и новый заводской. Административный центр города располагался в новом районе. В нем были довольно крупные по тем временам кирпичные как жилые, так и управленческие здания, магазины, больницы, кинотеатры. В кинотеатрах с утра до вечера, совершенно бесплатно, демонстрировались наши довоенные фильмы «Цирк», «Волга-Волга», «Парень из нашего города», «Трактористы», «Истребители» и др. Залы, особенно в вечерние сеансы, были всегда полными. После оккупации люди, конечно же, соскучились о своем родном. Ну и мы тоже не упускали такой возможности. Было странно и как-то непривычно сидеть на хороших стульях.

24

Мы с удовольствием смотрели эти знакомые нам фильмы с участием таких звезд, как Орлова, Крючков, Бернес, Андреев и др. Нет бомбежек, нет вылетов, нет потерь. Было такое ощущение, что нет и войны, что живем мы в мирное время. Особенно после одного происшествия, которое приключилось со мной. А дело было так.

Личный состав полка размещался в старом, менее разрушенном районе города. Мы с Аркашкой жили в небольшом, но уютном домике. Хозяйка – миловидная дама средних лет и двое ее детей 12-14 лет. Муж хозяйки, кадровый военный, был где-то на фронте. Однажды я увидел, как хозяйка что-то ищет в стареньком шифоньере. Я спросил, не осталось ли у нее чего-нибудь из гражданской одежды ее мужа. Оглядев меня снизу доверху, ответила:

–Да. Вот рубашка, вот брюки. Хочешь примерить? Пожа-

луйста.

Я тут же переоделся. Рубашка была вышита по-украински. Брюки обычные. Все немного мешковато, но приемлемо. Долго искали туфли, но нашлись и они. Стою, разглядываю себя в зеркало, улыбаюсь.

–Настоящий хохол, только усов не хватает, – сказала хо-

зяйка.

–А можно мне немного погулять в таком наряде?, – робко спросил я.

–Да, пожалуйста.

Дело было уже к вечеру. Смеркалось. Но я не удержался и тут же направился в дом, где проживали наши девчата. Кстати, это был дом одного крупного инженера, который во время оккупации активно сотрудничал с немцами и который при их отступлении уехал вместе с ними. В доме даже остался рояль инженера. Я без стука захожу в одну из комнат, бесцеремонно прогуливаюсь между койками. Девчата не узнают меня и начинают ворчать, что какие-то посторонние люди бродят здесь по ночам. Но когда я проходил около окна, одна из девчонок все-таки узнала меня и вскрикнула:

– Девчата, да это Толька!

25

Все повыскакивали со своих мест, окружили меня, щупали одежду, удивлялись и хохотали. Что ж, в войну бывало и такое.

На следующий день к вечеру, после ужина, я и мои боевые друзья направились в кино. Дорогой наскочили на комендантский патруль.

–Предъявите документы, – попросили они. Все предъявили. Я воздержался.

–Вы тоже, – это ко мне.

Документы у меня были. Но я, опасаясь, что нахожусь не в форме, и об этом могут сообщить командованию полка, сказал, что забыл их дома. Подошел начальник патруля с красной повязкой на рукаве, спросил:

–В чем дело?

–Да вот, подозрительный тип и без документов.

–Отведите его в комендатуру, пусть там разберутся.

Не знаю, чем бы закончился этот инцидент, если б мои друзья активно не вступились за меня. Но воинское удостоверение старшего сержанта пришлось все-таки предъявить. С явной неохотой начальник патруля отпустил меня, сказав на прощание, что ходить военным в гражданской одежде разрешается только офицерскому составу.

– Учтем, товарищ капитан, – таким было его воинское звание, – бросил я на прощание, – спасибо.

***

В начале октября, на краматорском аэродроме, на котором, кстати, в полнейшем беспорядке валялось много самой разной немецкой авиатехники, нам представили нового командира дивизии. Это полковник А.Ф. Исупов, бывший до этого заместителем командира по политчасти 5-й ШАД. Небольшого роста, плотно сбитый, простой в обращении, он имел большой опыт боевых действий на ИЛах. А.Ф. Исупов не сидел в штабах, а часто сам летал на боевые задания наравне с рядовыми летчиками, и поэтому пользовался у них большим авторитетом. Нам он тоже понравился сразу.

Эх, не думал я тогда, что и его, и моя судьба очень скоро переплетутся самым необычным образом и совсем в другой об-

26

становке. А с его женой – Капитолиной Ивановной – много лет спустя мы станем добрыми друзьями. Но это уже совсем другой разговор.

Пути господни неисповедимы.

Фронтовые будни и наши полковые девушки

Быстро и как-то незаметно пролетели дни отдыха в Краматорске. Стало казаться, что так все и будет неопределенно долго. Мы как-то быстро привыкли к мирному образу жизни. И, честно говоря, не очень хотелось снова менять аэродромы, в боях терять друзей–товарищей.

В войну, когда речь заходила о высоком патриотизме наших солдат, бытовало расхожее выражение: «люди рвались в бой». Даже если и так, то не столько от желания геройски погибнуть в этом бою, сколько по чувству ДОЛГА: ТАК НАДО! А умирать никто не хотел...

***

Но все проходит.

Сменив несколько промежуточных аэродромов, в конце октября мы перебазировались в Синельникове. Это небольшой городок на левобережье Днепра и крупный железнодорожный узел. Рядом большой аэродром, на котором базировались самолеты как нашего полка, так и других подразделений дивизии. Здесь же, на ж.-д. станции, располагался штаб Юго-западного фронта под командованием генерала армии Н.Ф. Ватутина. Естественно поэтому и аэродром, и железнодорожный узел для немецкой авиации представляли значительный интерес. Но так как все эти объекты усиленно охранялись зенитной артиллерией, то бомбовые удары по ним немцы наносили по ночам. Во время этих бомбежек мы часто выходили на улицу и любовались работой мощных прожекторов, лихорадочно «ощупывающих» небо, цветными трассами летящих ввысь снарядов и их взрывами в небе. И только то когда осколки от их разрывов металлическим дождем сыпались на землю, спешили под какое-нибудь укрытие. Но большей частью бомбометание производилось одиночными самолетами или в паре, было неприцельным, и поэтому результативность была

27

невысокой: прямых попаданий бомб ни по штабу, ни по нашим самолетам не было.

Но настало время рассказать и о других героях моего повествования. В нашем полку было 20 девушек. Прибыли они к нам в Чапаевск в январе 43-го. Мы жили тогда в больших утепленных землянках, вмещающих до 200 человек личного состава, практически весь полк. Встречать пополнение высыпало почти все мужское население землянки. Перед нами стояло некое подобие армейского строя. Мы с любопытством и некоторой жалостью рассматривали их. За некоторым исключением это были маленькие «пичужки» в длинных, не по росту шинелях чуть не до пят, в больших валенках, в шапках, нависающих на глаза: в армии не было обмундирования, соответствующего их росту. Все это было перешито ими «под себя».

По воинской специальности это были мотористки, оружейницы, прибористки и др. Глядя на них, мы думали, как они будут подвешивать тяжелые бомбы, снаряжать и таскать пушечные ленты снарядов? В землянке им отвели отдельный угол, плотно занавесив его одеялами.

Пока самолетов в полку не было, девушек привлекали к несению караульной службы, рабочими в столовой и на кухне, дневальными по землянке. Одна из них – парашютоукладчица, теперь уже прабабушка Е.В. Бровкина, до недавнего времени проживала в Перми на Краснополянской улице напротив «ВЕЛТЫ», к сожалению, не так давно она ушла из жизни.

Вскоре мы увидели, что девушки не стонут, не плачут и стойко переносят все тяготы армейской жизни. Добросовестно несут караульную службу, по утрам ни свет, ни заря идут на кухню, чтоб помочь поварам приготовить завтраки и обеды. А из-за занавески иногда слышалось более или менее дружное пение. Постепенно мы привыкли к их присутствию в землянке, перезнакомились, и вынуждены были признать, что они в какой-то мере даже скрашивают наше мужское общество.

Вскоре я подружился с одной из них – Надеждой Русиной, оружейницей из 2-й АЭ, родом из Алма-Аты. Это была совсем еще юная девочка, небольшого росточка, с голубыми улыбчивы-

28

ми глазами и очень наивная. Иногда, после вечерней поверки, когда до отбоя осталось полтора-два часа свободного времени, мы усаживались с ней около топящейся печки, переворачивали полусырые дрова и вели тихие, неспешные разговоры обо всем на свете. Идиллия.

Но вскоре эта идиллия закончилась. В феврале-марте, когда летный состав и механики были уже на фронте, младшие специалисты, часть штабных работников и другие все еще оставались в Чапаевске. На фронт они ехали поездом в обычных в то время теплушках. Ехали долго, недели три. К нам прибыли, когда мы жили в Глубочке. Выглядели неважно: уставшие, грязные, да вдобавок еще завшивели. Первым делом прошли вшивобойку (термическую обработку одежды против вшей). Командование БАО организовало им баню: небольшое кирпичное здание, железная бочка на двух кирпичных подставках и костром под ней. В углу – небольшой «полок» (парилка). Дело было уже к вечеру. И надо же такому случиться: началась бомбежка. Как развивались события дальше, поведала мне Надюшка:

–Только мы намылились, слышим – бомбы рвутся. С перепугу мы все забрались под полок. Сидим, дрожим, не пикнем. Вдруг Ленка Соломкина (одна из них) говорит: «Девчата! Какого черта мы тут сидим? Вылезайте, обкатимся и побежали домой...».

Амы все на нее зашикали: «Тише ты...».

–А почему зашикали? – спрашиваю я.

–Так она очень громко говорила...

–Ну и что?

–Как что? А вдруг немецкий летчик услышит и бомбу на нас сбросит...

К концу 43-го в полку у нас было два патефона и гора пластинок как отечественных, так и трофейных, добытых всеми правдами и неправдами. Среди них было много немецких: танго «Цыган», вальс «Над волнами», медленный фокстрот (слоу-фокс) «Я знаю одно маленькое кафе» и др. А мне в то время очень хотелось научиться танцевать. Своим желанием я поделился с Надюшкой. Она охотно согласилась давать мне уроки. Вскоре обнаружилось, что ученик я не очень способный, да и ее педаго-

29

гические способности тоже слабоваты. Но я был настойчив, не упускал случая потанцевать с ней, поэтому обучение, хотя и медленно, но продвигалось вперед.

В Синельниково полковые танцульки проходили обычно в одном из домов, где проживали наши девушки. Парни, главным образом из летчиков, если не было вылетов или была нелетная погода, обычно после ужина заявлялись к девчонкам гурьбой и, несмотря на поздний час, просили их «завести шарманку» (так называли мы наш патефон) и потанцевать. Мы были немного эгоистами: знали, что многим из них завтра надо рано вставать опробовать моторы, снарядить ленты для пушек. Девушки безропотно соглашались. Из горького опыта они уже знали, что через день, два, через месяц кого-нибудь из этих молодых парней уже не будет в живых, и поэтому не могли отказать нашим просьбам. А впрочем, потанцевать-то и сами были не прочь. И для них подобные вечера были отдушиной в нашем нелегком ратном труде.

Хорошо помню дом, где жили девушки – это почти рядом с аэродромом. Хозяев дома временно расселили по соседям. В горнице несколько коек по периметру, в центре стол. На нем какието кухонные принадлежности, личные вещи жильцов, обломок зеркала, патефон и горка заигранных пластинок. Тут же, в эмалированной чашке коптилка – гильза от снаряда, сверху сплющенная, в щель втиснута обычная тряпка – фитиль. Внутри гильзы бензин. На окнах занавески из старых одеял для светомаскировки.

Во время танцев стол отодвигали в угол, чтобы освободить «паркет». Охрипший патефон (иголки были в дефиците) крутит очередную заигранную пластинку. Полдюжины молодых летчиков в кирзовых сапогах шаркают по шершавому полу. Девчонки

– в застиранных солдатских гимнастерках, но по такому случаю в простеньких гражданских юбочках.

И вдруг налет! Глухие взрывы бомб на поле аэродрома почти рядом, и сразу же мощные лучи прожекторов заметались по небу. Зенитки у вокзала открыли густой заградительный огонь.

Недалеко от дома, в котором жили девушки, была оборудована огневая зенитная точка – малокалиберная, 37миллиметровая пушка. В ее затвор перед стрельбой помещалась обойма с 8-ю

30