церковь в Халки (Негропонт), плоское изголовье которой относится к шампанской школе.

5. Латинская Морея в XIV и XV вв.

Морея при правлении Шарля Анжуйского

Мы рассмотрели мотивы, сами по себе вполне обоснованные, побудившие князя Морейского Гийома де Виллардуэна в 1268 г. войти в тесное подчинение королю Сицилии Шарлю Анжуйскому, заключив помолвку своей старшей дочери с одним из сыновей короля. Пока Гийом был жив, это подчинение если ничего не принесло Морее, то и не навредило ей тоже: всегда можно было надеяться, что отвоевание Константинополя, к чему тогда готовился Шарль Анжуйский, вернет княжеству Мистру и другие лаконийские крепости, потерянные в 1262 г. Смерть Гийома де Виллардуэна (1278), а затем крушение планов Шарля Анжуйского в Сицилийской вечерне (1282) разбили эти надежды. До того момента князья Морейские, сначала из-за упадка Латинской империи, затем по причине ее исчезновения, были столь же независимы, как короли. Начиная с 1278 г. история княжества Морейского будет лишь главой истории (и весьма бесславной) неаполитанских анжуйцев. После смерти Гийома де Виллардуэна Шарль Анжуйский как его преемник, а также свекор его дочери Изабеллы управлял страной (1278–1285) — ни разу в ней не побывав — через посредство своих бальи, первыми двумя из которых были коннетабль Мореи Жан де Шодерон (1278)[308] и сенешаль Сицилии Галеран д’Иври (1278–1280).

С первых же лет княжество ощутило свою зависимость. В общем, ситуация была аналогична той, в которой королевство Иерусалимское оказалось в 1231 г., когда император Фридрих II направил туда своим представителем Рикардо Филанджери. И анжуйские бальи в Морее, точно так же, как императорские бальи в Сен-Жан-д’Акре, имели тяжелую руку. Уже Галеран д’Иври попытался управлять французскими феодалами Мореи, столь дорожившими своими традиционными правами и вольностями, в абсолютистской манере, унаследованной анжуйцами от Фридриха II. Морейские бароны направили в Неаполь, к

Шарлю Анжуйскому, Жана де Шодерона и Наржо де Реми с жалобой на это нарушение королевских обещаний. Шарль, в чьих интересах было ублажить морейскую знать в то время, когда он готовил поход против Византии, удовлетворил просьбу баронов. Он отозвал Галерана и заменил другим франко-неаполитанским бальи, Филиппом де Лагонессом, сеньором де Рокка ди Гульельмо, получившим приказ соблюдать привилегии баронов (1280–1282). В дальнейшем пост бальи доверяли местным баронам: Ги де Тремоле, сеньору Халандрицы (1282–1285), герцогу Афинскому Гийому де ла Рошу (1285–1287), Николя II де Сент-Омер, сосеньору Фиванскому (1287–1289), и Ги де Шарпиньи, барону Востицы (1289). Следует отметить, что назначение бальи местных сеньоров совпадает по времени с затруднениями, которые Анжуйский дом стал испытывать в Италии после Сицилийской вечерни. У анжуйцев было слишком много дел, чтобы вешать на себя еще и мятеж их пелопоннесских вассалов.

Изабелла де Виллардуэн и Флоран де Эно

Видимо, по тем же соображениям Изабелле де Виллардуэн была предоставлена свобода в политических — и сердечных делах. Наследнице княжества Морейского было семнадцать лет, когда она овдовела после смерти сына Шарля Анжуйского. В 1289 г. она вторично вышла замуж за коннетабля Сицилии Флорана де Эно, молодого сеньора, наделенного большими достоинствами, который вследствие этого разделил с ней княжеский трон (16 сентября 1289 г.). В 1290 г. супруги переехали жить в Морею.

Можно себе вообразить, с какой радостью молодая женщина, которая столько лет прожила, словно в ссылке, при неаполитанском дворе, вновь увидела пейзажи Греции, среди которых прошло ее детство. Можно себе также представить удовлетворение баронов, наконец-то вновь увидевших дочь своих князей. Тем более что это было очень кстати. После смерти Гийома де Виллардуэна страна пребывала в запустении. Как нам известно, правление иностранного двора, не проявлявшего интереса к этому далекому владению, и угрозы, создаваемые закреплением византийцев в Мистре, разрушили сельское хозяйство. Урожаев было недостаточно для прокормления населения,

так что приходилось импортировать продовольствие из Неаполитанского королевства. Флоран де Эно, будучи человеком очень способным, принялся возрождать страну и ради этого заключил с византийцами мир, который, как рассказывает «Морейская хроника», в короткое время сделал землю плодородной и жирной (Кларенцский договор, 1290 г.)[309].

Кларенцский мир был мудрым актом. Состояние перманентной войны между латинянами и греками могло лишь разорить Пелопоннес. Теперь, когда закрепление арагонцев на Сицилии мешало неаполитанским анжуйцам направить в Морею крупные подкрепления, исчезла всякая надежда изгнать греков из Мистры. В этих условиях лучше было договариваться с ними. Однако не так-то просто было искоренить привычку к партизанской войне. Через три года после заключения Кларенцского мира тайгетские славяне, подчинявшиеся византийскому губернатору Мистры, внезапным ударом захватили латинский город Каламату (1293). Флоран де Эно направил в Константинополь к Михаилу Палеологу Жана де Шодерона и Жоффруа д’Онэ с посольством протестовать против этого акта разбоя. Они получили удовлетворение, и василевс отдал необходимые распоряжения, чтобы латинянам вернули город. Но это была не последняя тревога, поскольку эллинизм повсюду переживал возрождение. В 1296 г. знатный грек, оскорбленный франкским сеньором, отомстил, хитростью захватив замок Сен-Жорж, недавно построенный Флораном в горах Скорты (Аркадии). Война возобновилась. Флоран тут же осадил Сен-Жорж и для облегчения отвоевания замка и демонстрации своей готовности идти до конца приказал возвести рядом с ним замок Бофор. Но предприятие ни к чему не привело, ибо он преждевременно умер во время осады (23 января 1297 г.), и на этом латинское контрнаступление было остановлено.

Изабелла де Виллардуэн и Филипп Савойский

Смерть Флорана де Эно стала для Мореи настоящим несчастьем, возможно равным с пресечением мужской линии Виллардуэнов. Он всерьез воспринял свою роль князя, сумел завоевать любовь морейских баронов, столь ревнивых к своим привилегиям, сумел заключить

необходимый мир с Михаилом Палеологом и при этом держать в повиновении своих греческих подданных. Его вдова, Изабелла де Виллардуэн, управляла княжеством одна (1297–1301), а в качестве бальи у нее были Рикардо Орсини, граф Кефалонийский (1297–1300), потом Николя III де Сент-Омер, сосеньор Фиванский и маршал Романии (1300–1301). Что же касается боевых действий, после смерти Флорана они, похоже, заглохли. В 1299 г. с византийцами был заключен новый мир.

Подвергающемуся таким серьезным угрозам государству, почти непрерывно ведущему войну на границах, необходим был сильный правитель. Очевидно, с таким расчетом Изабелла в 1301 г. вышла замуж в третий раз, за Филиппа Савойского. Филипп был воинственным принцем, твердо настроенным отвоевать у византийцев всю Лаконию. К сожалению, его властный характер и абсолютистские замашки, которые он приобрел, как уверяет «Морейская хроника», общаясь с тиранами ломбардских городов, скоро стали причиной его конфликта с местными баронами. Те за время отсутствия в стране правящего князя давно привыкли к почти полной независимости и не желали поступаться своими «вольностями». Такой настрой умов мы видели у франкских баронов Сен-Жан-д’Акра по отношению к «королям Иерусалимским», не проживавшим в стране: Фридриху II и Конраду IV.

Самым могущественным из морейских баронов был наследственный маршал Николя III де Сент-Омер[310]. Его независимые повадки раздражали Филиппа Савойского. Не осмеливаясь взяться прямо за него, Филипп стал бить по его окружению. Под предлогом мошенничества он приказал арестовать канцлера княжества Бенжамена де Каламату, который был личным другом маршала. Последний вспылил от ярости. В бурной сцене он заметил Филиппу, что подобная мера противоречит обычаям, по которым управляется страна: такого крупного барона нельзя арестовать без согласия равных ему, собранных в Высоком совете. Это было обращение к «феодальному парламентаризму», которым так дорожили франки Утремера[311]. Фактически в тех же выражениях в 1228 г. лидер франкской знати Святой земли и Кипра Жан д’Ибелин протестовал против абсолютизма Фридриха II. Но савойский принц, воспитанный в той же школе, что и швабский император, не признавал ограничения своей власти баронским контролем. «Эй, кузен! — иронически обратился он к

Николя. — Где это вы нашли такие обычаи?» Разъяренный маршал выхватил свой меч: «Вот они, наши обычаи! Мечами наши предки завоевали эту страну, и мечами же мы защитим наши вольности и привилегии или сломаем их!» Перепуганная княгиня Изабелла бросилась между мужчинами и худо-бедно помирила их[312]. Впрочем, дело не имело продолжения такого же накала. Филипп Савойский научился договариваться с гордыми баронами, которые, со своей стороны, не были заинтересованы в разрыве с ним. В конце концов, проходили великолепные праздники, устраиваемые Филиппом для морейской знати во время Коринфского «парламента» в мае 1304 г., где он принял участие в турнирах, «благородно состязаясь» бок о бок с лучшими рыцарями, чем, похоже, снискал себе некоторые симпатии баронов, поначалу настроенных к нему очень сдержанно. На этом блестящем собрании, по приглашению Филиппа Савойского, присутствовали герцог Афинский Ги II де ла Рош, маршал Николя III де Сент-Омер, граф Кефалонии Джованни Орсини, эвбейский «терциарий» Бонифачо да Верона, сеньор Каристоса, и маркиз Бодоницы Альберто Паллавичини. Отметим, что герцог Наксосский, Гульельмо I Санудо, был также приглашен. Так что Филипп Савойский собрал один из самых пышных «парламентов» того времени.

Тем не менее правление Филиппа Савойского было неудачным. Он

ссамого начала настроил против себя франкскую знать. Он спровоцировал первое значительное восстание греческого населения. Налоги, которыми он обложил земельные владения, вызвали мятеж греческих архонтов и крестьян в районе Скорты, в Аркадии. Византийцы из Мистры воспользовались им, чтобы возобновить войну. Они разрушили латинские замки Сент-Элен и Кревкёр, после чего осадили Бофор, к которому Филипп успел как раз вовремя, чтобы снять

снего осаду. Но теперь латиняне вынуждены были перейти к трудной обороне, и всякая надежда отвоевать Мистру была оставлена навсегда.

Морея при Филиппе Тарентском

Анжуйский двор Неаполя, казалось, на некоторое время потерял интерес к морейским делам, по крайней мере предоставил своим тамошним вассалам действовать по собственному усмотрению — а

ведь со времени заключения Витербского договора 1267 г. княжество оставалось вассалом анжуйцев. Но это равнодушие было временным. В 1307 г. Филипп Савойский и Изабелла де Виллардуэн внезапно, по прихоти своего сюзерена, короля Неаполя Шарля II, были смещены с престола.

Так, через двадцать девять лет после смерти Гийома де Виллардуэна его дочь оказалась лишенной своего наследства тем самым неаполитанским двором, покровительству которого он ее доверил. Шарль II отдал княжество Морейское своему сыну Филиппу Тарентскому. Тот действительно прибыл в Морею и возобновил войну с мистрийскими византийцами. Если бы анжуйцы выделили на эту войну достаточные силы, латинская Морея могла хотя бы что-то выиграть от смены правления. Действительно, византийцы были разбиты возле Трипотамоса и потеряли многие крепости. К сожалению, Филипп Тарентский после неудачного похода против греческого Эпирского деспотата быстро устал от этой тяжелой жизни и, оставив войну и княжество, вернулся в Неаполитанское королевство, доверив управление Мореей и руководство военными операциями маршалу Сицилии Томмазо Марцано (1309). Удача отвернулась от латинян. Мистрийские византийцы разбили войска Марцано в Геринском ущелье и отбили все крепости, недавно занятые Филиппом Тарентским. В этом видна степень военного упадка анжуйцев. Армии Палеологов вовсе не имели репутации непобедимых, однако анжуйские наместники не могли их разбить.

Морея при Матильде де Эно

В 1313 г. Филипп Тарентский, став номинальным императором Константинопольским, уступил Морею принцессе Матильде, или Маго, де Эно, дочери Флорана де Эно и Изабеллы де Виллардуэн. В лице этой молодой женщины была реставрирована легитимная морейская династия Виллардуэнов. В том же году Матильда в Париже вышла замуж за французского принца Луи Бургундского[313], который вследствие этого разделил с нею морейский трон. Но случилось непредвиденное: прежде чем Луи и Матильда успели вступить во владение Мореей, появился еще один претендент: арагонский инфант

Ферран (Фернандо) Майоркский, который, по своей жене Изабелле де Сабран, также имел права на наследство Виллардуэнов.

Греция ок. 1280 г.

Здесь необходимо вернуться немного назад и вспомнить генеалогию Виллардуэнов. Последний в династии, князь Гийом (ум. 1278), оставил двух дочерей: старшую, Изабеллу, чью историю мы рассказали, и младшую, Маргариту де Матагрифон, которая вышла замуж за провансальского барона Иснара де Сабрана. От этого брака родилась Изабелла де Сабран, чей муж Ферран Майоркский теперь требовал себе корону Мореи. Ферран был одним из самых доблестных рыцарей своего времени и, приняв раз решение, вложил в его реализацию необыкновенный пыл. Летом 1315 г. он высадился в Элиде с войском, силой овладел Кларенцей, принудил к сдаче крепость

Клермон, оккупировал столицу княжества Андравиду, затем еще и Бовуар (Бельвейр) и принудил баронов, а также епископа Оленского признать его права. Он мог считать себя владыкой всей Мореи, за исключением крепости Каламата, куда бежал анжуйский бальи Николя Моро (1315). Следует отметить, что каталонская Большая компания герцогства Афинского, верная династическому лоялизму, направила к нему подкрепления. Однако в октябре 1315 г. принцесса Матильда де Эно и ее супруг Луи Бургундский тоже покинули Францию и в начале 1316 г., в свою очередь, высадились в Морее с армией бургундских рыцарей. Вернее, Матильда, прибывшая первой, высадилась в порте Жонк, нынешнем Наварине, в Мессинии. Морейские бароны, с неохотой подчинившиеся инфанту, в большинстве своем присоединились к ней, равно как и архиепископ Патрский, латинский примас Мореи. Однако каталонцы инфанта нанесли бургундцам и морейцам Матильды серьезное поражение возле Элиса, в Элиде, и Матильде пришлось звать на помощь мужа, Луи Бургундского. Наконец тот высадился в Морее и пришел к Бовуару с новыми бургундскими подкреплениями. Со своей стороны Ферран Майоркский запросил из Афин новые подкрепления каталонцев, но те не успели подойти. Напротив, византийцы из Мистры, благодаря вмешательству архиепископа Патрского, прислали вспомогательные отряды Луи. Сын венецианского герцога Наксосского Гульельмо Санудо и граф Кефалонийский Джованни Орсини также прибыли сражаться под знаменами Луи Бургундского. Решающее сражение произошло при Маналаде в Элиде 5 июля 1316 г. Ферран Майоркский, несмотря на свою безумную храбрость, был в нем побежден и убит. Последние арагонцы, осажденные в Кларенце, в конце концов сдались. Луи Бургундский, обеспечивший себе этой победой морейскую корону, казалось, был призван со своими рыцарями заново францизировать страну, но в разгар триумфа внезапно умер, возможно отравленный коварным графом Кефалонийским, Джованни Орсини.

Как бы то ни было, события пошли по крайне неблагоприятному для страны варианту. Ферран Майоркский и Луи Бургундский, и тот и другой, могли бы придать княжеству Морейскому динамичное развитие. Их одновременная смерть стала для всех катастрофой. Что же касается овдовевшей Матильды де Эно, она еще некоторое время оставалась княгиней Мореи. Потом с ней произошла та же

неприятность — даже в худшем варианте — что двенадцатью годами ранее приключилась с ее матерью Изабеллой де Виллардуэн. В 1318 г. граф де Гравина, младший брат короля Неаполитанского Роберта, под предлогом женитьбы на ней, похитил ее, заточил в Кастель-дель-Ово в Неаполе и лишил княжества. Романтичная Матильда тайно вышла замуж за избранника своего сердца Юга де ла Палисса, из-за чего упрямо отказывалась от проектов брака с Жаном де Гравина, что стало причиной ее окончательной погибели.

Жан де Гравина. Отвоевание Аркадии греками

Латинская Морея вновь попала под власть Неаполя, равнодушного к ее интересам и обращавшегося с нею как с обыкновенной колонией. Неаполитанский двор управлял страной через своих бальи: Эустакио Пагано де Ночера (1317–1318), Фредерико Трогизио (1318–1321), Лигорио Гиндаццо (1321–1322), Перроне де Вилламастре (1322–1323) и Николя де Жуанвиля (1323–1325). И опять же: если бы неаполитанцы собирались защищать княжество от его врагов, им можно было бы простить грубое низложение Матильды де Эно. Но они оставляли без серьезного ответа действия мистрийских византийцев, продолжавших округ за округом отвоевывать страну. Так, византийцы отняли у латинян город Акову с его носившим символическое имя замком Матагрифон, господствующим над областью Скорта, затем город Каритайну (Каритену), до того момента один из главных фьефов княжества, и, наконец, крепость Сен-Жорж. Анжуйский бальи Фредерико Трогизио, пытавшийся спасти Сен-Жорж, потерпел под его стенами кровавое поражение, в котором попали в плен латинский епископ Жак Оленский и коннетабль Мореи, терциарий Негропонта Бартоломео Гизи. Чуть позже, в 1321 г., вся Аркадия, из-за небрежения неаполитанского двора, попала под власть византийцев. А ведь тот, кто владеет Аркадией, господствует над всем Пелопоннесом. Правительство Жана де Гравина уступало наследство Виллардуэнов греческой реконкисте.

Следовало что-то делать. Морейские бароны, возмущенные бездействием или бессилием своих неаполитанских владык, решили, чтобы остановить византийскую реконкисту, передаться Венеции.

Республика Святого Марка с ее последовательной политикой и морской мощью, возможно, могла спасти еще остававшиеся латинскими части Пелопоннеса. 11 июня 1321 г. канцлер княжества Бенжамен и латинский епископ Олены (Оливы) Жак написали письмо в этом смысле дожу. Тогда Жан де Гравина, понимая, что может потерять все, решился лично прибыть в Морею, чтобы возглавить военные операции. В 1325 г. он высадился в Кларенце и собрал против мистрийских византийцев силы различных латинских сеньоров. В частности, он заручился поддержкой Пьетро далле Карчери и Бартоломео Гизи, терциариев Негропонта, и Никколо I Санудо, герцога Наксосского, не говоря уже об архиепископе Патрском, Гульельмо Франджипани, примаса Мореи. Но после исчезновения Виллардуэнов доблесть латинян сильно деградировала. Их армия не сумела отвоевать Каритайну. Жан де Гравина, которого это усилие утомило, передал руководство боевыми действиями Никколо Санудо и с позором вернулся в Италию. Никколо Санудо, по крайней мере, отбил под СентОмером новую атаку византийцев.

Катрин де Валуа

Теперь Жан де Гравина получил отвращение к Морее и в 1333 г. уступил княжество своей невестке, Катрин де Валуа[314], вдове Филиппа II Анжу-Тарентского и титулярной императрице Константинопольской. Эта миловидная молодая женщина, известная своей элегантностью и роскошью своего двора, тоже бо́льшую часть времени проживала в Неаполе, ограничиваясь правлением Мореей через своих бальи: Гаудино Романо дела Скала (1333), Пьетро де СанСеверо (1333–1336) и Бертрана де Бо (1336–1338). В октябре 1338 г. Катрин наконец переправилась из Бриндизи в Кларенцу и прибыла в Морею. Она обосновалась в Патрах, где держала свой двор, и вернулась в Неаполь лишь в конце июля 1341 г. (Она умрет в Неаполе в 1346 г.) За время своего пребывания в стране она осыпала дарами своего советника и фаворита, флорентийского банкира Николу Аччайоли. Так дом Аччайоли впервые ступил на греческую землю. Дальше мы увидим его блистательный взлет.

Княжество Морейское при Марии де Бурбон

После Катрин де Валуа княжество Морейское досталось ее сыну Роберу II Анжу-Тарентскому (1346–1364). Одновременно Робер унаследовал от матери и титул константинопольского императора. Казалось, можно ожидать, что он проявит особый интерес к своим греческим владениям. В действительности, в основном занятый итальянскими делами (к тому же длительное время проведший в плену в Венгрии), он провел жизнь в Неаполитанском королевстве и ни разу не побывал в Морее. После его смерти (1364) за княжество Морейское, все более и более превращавшееся в зависимую от соседнего королевства территорию, начался спор между его вдовой, Марией де Бурбон, и братом покойного, Филиппом III Тарентским. Морейские бароны, в частности флорентиец Анджело Аччайоли, архиепископ Патрский и примас Мореи, и генуэзец Чентурионе Дзаккариа, сеньор Халандрицы и бальи княжества, выступили в пользу кандидатуры Филиппа III, которого Чентурионе от их имени признал князем в Таренто. Тогда Мария де Бурбон приехала в Морею с Югом, называемым Галилейским, своим сыном от первого брака с кипрским принцем, и в сопровождении крупной армии в 12 тысяч воинов, состоявшей как из киприотов, так и из провансальцев и др. Она и Юг осадили архиепископский город Патры, но Анджело Аччайоли и его офицер, венецианец Карло Зено, в течение шести месяцев отражали все атаки (1366). В дальнейшем, согласно арагонской хронике, войска Марии де Бурбон были оттеснены до Наварина (Жонка), города, входившего в состав ее вдовьего удела. Капитан, управлявший Наварином от ее имени, Гийом де Тале, видя, что противник теснит его, обратился за помощью к французскому сеньору Аргоса и Навплии, Ги д’Ангьену[315] и, что было намного серьезнее, к византийцам из Мистры. Это, признаем, было настоящее предательство: деспоты Мистры были наследственными врагами всех латинян. Разумеется, греки не упустили шанса откликнуться на призыв Гийома де Тале и, вместе с войсками Ги д’Ангьена, пришли из Мистры опустошать Элиду вплоть до предместий Андравиды. Так неаполитанские распри, отныне перенесенные на землю Пелопоннеса, систематически играли на руку греческой реконкисте.

Тем не менее осада замка Наварин сторонниками Филиппа III продолжалась, и дела Марии де Бурбон шли все хуже, когда граф Савойский Амедей VI[316], отправлявшийся на священную войну (см. далее), причалил возле порта. Его вмешательство привело к заключению короткого перемирия между воюющими сторонами. Войска архиепископа Патрского сняли осаду. В конце концов, в 1369– 1370 гг. Мария де Бурбон, чувствуя, что ее дело проиграно, отказалась от своих притязаний на Морею в обмен на ежегодную выплату ей 6000 золотых монет. Таким образом, Филипп III Тарентский остался единственным хозяином княжества, вернее, того, что от него осталось (1370–1373). Он направил в Морею в качестве бальи графа де Конверсано, который заключил мир с мистрийскими греками, но не сумел изгнать из Афин каталонскую «Большую компанию».

Великий магистр Хуан Феррандес де Эредиа

Можно было бы предположить, что если правление младших отпрысков Анжуйского дома стало причиной ослабления княжества Морейского, то оно выиграло бы в случае прямого включения его в Неаполитанское королевство. А именно это и произошло после смерти Филиппа III Тарентского, скончавшегося в Италии в 1373 г. Поскольку Мария де Бурбон отказалась от своих прав (она умрет в Неаполе в апреле 1387 г., больше не пытаясь их выдвигать), Морея зависела теперь напрямую от королевы Неаполитанской Жанны (Джованны) I, каковая, в силу причуд феодального наследования, оказалась сюзереном княжества. Королевское правительство поначалу предприняло усилия с целью вырвать у византийцев их недавние приобретения. Новый бальи Жанны в Морее, Франческо де Сан-Северино, попытался отбить у них замок Гардики, расположенный на юге Аркадии, к юго-западу от Мегалополя, но, хотя он и разбил под стенами Гардики митрийских греков, пришедших на выручку крепости, все равно не смог взять ее (ок. 1374–1376). В 1377 г. королева Жанна (Джованна), в бурной жизни которой имелись, помимо Мореи, другие заботы, на пять лет передала страну госпитальерам, или родосским рыцарям, в частности их великому магистру арагонцу Хуану Феррандесу де Эредиа.

Эредиа, о котором мы поговорим подробнее в связи с историей Родоса, был одним из наиболее открытых политических умов своего времени. Возможно, он смог бы многое сделать для спасения латинского владычества в Пелопоннесе, но с самого начала столкнулся с албанской проблемой. Действительно, мы подошли к моменту, когда повсюду в Элладе и в Македонии начинается проникновение этого энергичного горского народа. Уже распространившись по Эпиру, Акарнании и Этолии, албанцы теперь мечтали о расположенном на берегу Коринфского залива городе Лепанто, древнем Навпакте. С 1294 г. Лепанто принадлежал латинянам, принесенный в приданое Тамарой, дочерью Никифора, греческого деспота Эпира, когда эта принцесса вышла замуж за младшего отпрыска Анжуйского дома Филиппа II Тарентского. В 1378 г. албанцы в результате дерзкого рейда захватили город у княжества Морейского. Эредиа тотчас выступил против них и блистательно отбил город, но совершил ошибку, преследуя противника до Арты в Эпире, где был взят в плен (лето 1378 г.). Албанцы снова оккупировали Лепанто (1380).

Наваррская компания

Неудача Эредии положила конец попытке, способной выправить положение латинской Мореи. Более чем когда бы то ни было она оказалась заброшенной землей, полем боя для раздоров анжуйских принцев. За корону Мореи боролись неаполитанская королева Жанна I и другой итало-провансальский принц, Жак де Бо[317], который для отстаивания своих прав обратился к одной из «Больших компаний», которые тогда бродили по Западу, собирая выкуп с городов и деревень и разоряя их, к Наваррской компании. Эта банда наемников в прошлом служила королю Наваррскому Карлу Злому против короля Франции Карла V. На тот момент она осталась без работы и с радостью приняла предложение Жака де Бо. Наваррцы, переправившись в Грецию, начали с вторжения в Беотию и Аттику, где моментально овладели Ливадией и Фивами, хотя так и не смогли окончательно вырвать их из-под власти своих коллег и полуземляков каталонцев; истощение франкоитальянских элементов в Греции было столь велико, что такой город, как Афины, превратился в ставку в игре соперничающих между собой

двумя объединениями испанских наемников. Оттуда наваррцы двинулись на Пелопоннес и, похоже, без особых усилий овладели большей частью княжества Морейского (1381, 1382). Соблюдая соглашение, они поначалу подчеркивали, что завоевывают земли от имени Жака де Бо, потом, после смерти этого принца (1383), больше не обременяли себя протокольными предлогами и управляли Мореей напрямую, через своих бальи Майо де Кокреля (1383–1386) и Пьера Бордо де Сен-Сюперана (1386–1402). Центрами их владычества были города Андруса и Каламата в Мессении. Как мы увидим, принадлежавшая латинянам территория в ту пору практически сводилась к полоске западного побережья Пелопоннеса.

Чентурионе Дзаккариа

Владычество наваррцев было эфемерным. Это объединение наемников, еще больше, чем каталонцы в Аттике, проявило свою неспособность создать нечто прочное. И там и здесь авантюристы не продержались дольше, чем продолжалась их авантюра. Вскоре после смерти Сен-Сюперана (ум. 1402) власть была вырвана из рук его вдовы Марии Дзаккариа и их малолетнего сына ее родственником Чентурионе II Дзаккарией, сеньором Халандрицы (20 апреля 1404 г.). Чентурионе управлял княжеством Морейским — вернее, тем, что от него осталось, с 1404 по 1428 г. Надо добавить, что в 1421 г. Карло ди Токко из неаполитанского рода графов Кефалонии, владевший с 1418 г. Эпиром, отобрал у Чентурионе сначала Кларенцу, потом (1424–1428) остаток Элиды. Территориальное раздробление достигло высшей точки. Накануне греческой реконкисты последние латинские сеньоры рвали друг у друга из рук жалкие остатки наследства Виллардуэнов.

Как мы видим, имена последних морейских сеньоров все сплошь итальянские. Действительно, если абстрагироваться от наваррской оккупации, которая является поздним феноменом небольшого значения (1381–1404), история княжества Морейского в XIV в. характеризуется исчезновением французского влияния в пользу итальянского. Изменения происходили без столкновений, без насилия, но автоматически и постоянно. Анжуйское владычество способствовало этой итальянизации: Морея итальянизировалась, как сама Анжуйская

династия, как капетингские и провансальские сеньоры, которых Шарль Анжуйский привел с собой в Неаполь. Во второй половине XIV в. потомков завоевателей из старинных французских фамилий почти во всех фьефах Пелопоннеса сменили неаполитанцы или генуэзцы. Отметим, что та же итальянизация, хотя в гораздо меньшем масштабе, наблюдалась в Святой земле в конце XIII в. и она также ощущалась, как мы видели, в Кипрском королевстве Лузиньянов в XV в. Во всем Восточном Средиземноморье XII–XIII вв. были французскими веками. XIV и XV вв. стали итальянскими и, дополнительно, италоарагонскими. Франция, разгромленная, обезлюдевшая, разрушенная Столетней войной, больше не котировалась в Средиземноморье. Что же касается неаполитанских анжуйцев, после крушения средиземноморской имперской мечты Шарля Анжуйского их история

— это постоянный упадок, без славы для внешней Франции, без пользы для итальянства.

Греческая реконкиста

Колония, обосновавшаяся в чужой стране, не может безнаказанно предаваться подобным раздорам и являть пример подобной политической нестабильности. В то время как латинская Морея, испытывая на себе отголоски всех дворцовых переворотов Неаполитанского двора, барахталась в анархии, греки, с 1262 г. вновь обосновавшиеся в Лаонии, вокруг Мистры, под руководством деспотов из энергичного семейства Кантакузинов (1348–1384), затем из императорской династии Палеологов (1384–1460), отвоевывали у нее все новые территории. Согласимся, что это было нетрудно, имея такого противника, как латинская Морея: раздробленного на враждующие между собой княжества, раздираемого соперничающими клиентелами, чьи фьефы анжуйцы раздавали своим фаворитам, купцам и банкирам, ни разу не позаботившись о военной обороне страны. Как мы видели, с 1320 г. мистрийские греки отобрали у анжуйцев две важные крепости, Акову (Матагрифон) и Каритайну (Каритену), в Аркадии. В конце XIV в. греческий деспотат Мистра, раскинувшийся теперь от Калафриты до мысов Матапан и Малея, отбросил к западу Латинское княжество, ограничивавшееся лишь побережьем собственно Ахейи

(Патры), Элиды и Мессении, с куском, соответствующим Западной Аркадии.

Что мог противопоставить этой медленной, но неотвратимой греческой реконкисте, постепенно теснившей латинян к Ионическому морю, наваррский бальи Пьер де Сен-Сюперан со слабыми пиренейскими контингентами? Лишь крупная экспедиция, неаполитанская или арагонская, могла бы спасти остатки латинской Мореи, но политическая ситуация в Южной Италии исключала такую возможность. Отчаявшись остановить продвижение греков своими силами, Пьер де Сен-Сюперан заключил союз с турками (1394). Нет необходимости подчеркивать серьезность этого поступка. Действительно, это был тот самый момент, когда османские завоеватели, установив свое иго над Балканами, покорили Фессалию. Принять турка в качестве арбитра в греко-латинском соперничестве означало подготовить его признание господином. Генуэзец Чентурионе Дзаккариа, который, как мы видели, наследовал Сен-Сюперану во главе Латинского княжества, увидел усиление греческой реконкисты. Действительно, сокрушительное поражение Османов при Анкаре в 1402 г., о котором мы поговорим позже, уничтожив на время турецкую силу, вернуло свободу грекам. Они этим воспользовались. В 1417 г. деспот Мистры отбил у Чентурионе город Андрусса в Мессении. 1 мая 1428 г. он так же отнял у соперника Чентурине, Карло ди Токко, город Кларенцу в Элиде. Затем греки атаковали Патры, которые, как мы знаем, составляли латинскую церковную сеньорию. В июне 1429 г., в отсутствие итальянского архиепископа Рандольфо Малатесты, они захватили город. В том же году они отобрали у Чентурионе Дзаккарии крепость Халандрица, к югу от Патр. Чентурионе, последний латинский сеньор Пелопоннеса, оказался вынужден выдать свою дочь и наследницу Катерину замуж за своего победителя, деспота Мореи Фому Палеолога[318] (январь 1430 г.). Таким образом, завершение реконкисты греками Западной Мореи приобрело куртуазную форму брачного союза между последней латинской принцессой и византийским «освободителем». Тем не менее это был этнический и языковой реванш, уничтожение всего, что было создано после 1206 г., окончательный финал франкократии, латинской колонизации пелопоннесской земли.

Накануне турецкого завоевания латинская Морея вновь стала греческой.

Каталонская Большая компания в Беотии и Аттике

Не вызывает сомнений, что соглашения, заключенные в 1268 г. Гийомом де Виллардуэном с Шарлем Анжуйским, определили дальнейшую судьбу латинского княжества Морейского, присоединение которого с 1278 г. до конца XIV в. к королевству Неаполитанскому повлекло за собой потерю этим княжеством своей национальной самобытности. Точно так же брак Изабеллы Иерусалимской с императором Фридрихом II в 1225 г. привел бы — не среагируй вовремя французские бароны Святой земли, партия Ибелинов, — к подобной же участи старое Сен-Жан-д’Акрское королевство. Но в Морее, несмотря на протест коннетабля Николя де Сент-Омера в 1301 г., не нашлось своих Ибелинов. Морея (или то, что от нее оставалось), столь явно французская при Виллардуэнах, превратилась в неаполитанскую территорию. «Новая Франция», о которой говорил когда-то папа Гонорий III, стала Новой Италией. Тем не менее эта утрата национальной принадлежности происходила почти незаметно, потому что младшие отпрыски Неаполитанской династии, которым доставалась Морея, не совсем забыли свои французские корни, а их наследницы часто выходили замуж за французских принцев. В континентальной Греции, в герцогстве Афино-Фиванском, напротив, дефранцизация произошла более резко, поскольку стала результатом каталонского вторжения.

Каталонская компания была одним из тех объединений наемников, которых было так много в XIV в. и которые долгое время воевали в Италии на стороне арагонских королей против неаполитанской Анжуйской династии. Оставленные без работы арагоно-анжуйским миром 1302 г., каталонские авантюристы нанялись на службу к Византийской империи, где император Андроник II использовал их в Анатолии против турок. Они освободили города Ионии и Лидии, угрожаемые последними, в частности, в Лидии Филадельфию, Куле и Фурни (1303–1304); затем командиры Каталонской компании, Роже де Флор, Беренгер д’Энтенса и Беренгер де Рокафор, привели ее обратно в

Европу, где они обосновались в Галлиполи. Там каталонцы поссорились с византийцами, которые приказали убить Роже де Флора (апрель 1305 г.). Из-за этого преступления пролились реки крови. Надежно укрепившись в Галлиполи, каталонцы на протяжении двух лет разоряли Фракию (1305–1307). Зимой 1307/08 г. они обосновались в Кассандрейе, на Халкидикском полуострове, в Македонии. В 1309 г. они пришли в Фессалию, провинцию, образовывавшую независимый греческий деспотат Великой Влахии, управляемый в то время Иоанном II Ангелом Комнином, и, как повсюду, жили там за счет населения страны.

Каталонские наемники были превосходными солдатами — они доказали это в Малой Азии против турок. Они были опасными врагами, но еще более опасными союзниками: византийцы испытали это на себе. Поистине вследствие помутнения рассудка герцогу Афинскому Готье V де Бриенну, строившему в уме грандиозные завоевательные планы, пришла мысль нанять их. Весной 1310 г. он пригласил их из Фессалии и разместил у себя, в Беотии, в количестве 3500 всадников и 4000 пехотинцев; последние были известны под испанизированным арабским названием «альмугавары». Какое завоевание Готье рассчитывал осуществить при помощи этих опасных наемников? Очевидно, он и сам этого толком не знал, поскольку был человеком взбалмошным, каких в эпоху первых Валуа у нас имелась масса. Совершив глупость, пригласив их, он совершил другую, еще более серьезную, поссорившись с ними и отказавшись, грубо и вопреки взятым на себя обязательствам, заплатить им. Теперь, желая от них отделаться, но опасаясь их мести, он призвал на помощь соседей, Альберто Паллавичини, маркиза Бодоницы, Тома III де Стромонкура, сеньора Салона, терциариев Эвбеи и элиту французского рыцарства Мореи, общим числом «семь сотен рыцарей, из коих двести в золотых шпорах, а также шесть тысяч четыреста конных воинов и восемь тысяч пехотинцев».

Настроение умов этой великолепной знати было таким же, как у наших «золотых шпор» накануне Куртре, Грансона и Мора[319]. Так вот, если морейские рыцари не уступали в высокомерии и беззаботности рыцарям Филиппа Красивого и Карла Смелого, каталонские наемники, закаленные пятью годами боев в турецкой Анатолии и в Византийской империи, были куда более грозными противниками, чем фламандские

горожане или швейцарские крестьяне 1302 и 1476 гг. Встреча между ними и французами произошла на берегах озера Копаис, возле впадения беотийского Цефиса. Готье де Бриенн по-глупому выбрал для сражения это болотистое место, где его тяжелая конница с первой атаки увязала и падала. С этого момента партия перестала быть равной. Он был убит почти со всеми своими рыцарями, и, как говорит «Морейская хроника», убит «по собственной вине» (15 марта 1311 г.). Вместе с ним погибли маркиз Бодоницы, сеньор Салона и двое эвбейских терциариев. Почти все французское рыцарство центральной Эллады осталось на поле битвы. Пелопоннесское рыцарство, в большом числе прибывшее на помощь Готье де Бриенну, тоже понесло тяжелые потери; это случилось всего полвека спустя после катастрофы в Пелагонии и окончательно выкосило французскую знать Леванта. Французская иммиграция всегда ограничивалась баронами и рыцарями. После кровопускания, полученного в Пелагонии и на озере Копаис, оно больше не могло мешать испанизации Беотии и Аттики и итальянизации Пелопоннеса. Разгром у озера Копаис в этом смысле стал для Новой Франции в Элладе тем же, чем в 1187 г. стала для франкских колоний в Сирии катастрофа при Хаттине. Он стал концом колонизации, концом света. Относительно же чувств, испытанных греческим населением Аттики и Беотии, их нам передал Никифор Григора[320], написавший, что греки сменили давнее рабство на еще более тяжелое иго.

Победители-каталонцы, похоже, сами были смущены своей победой, не ожидав, что она окажется такой полной. Они одним махом оккупировали Фивы, Афины и другие города вплоть до Коринфского перешейка, включая баронию Салон (Амфиссу) возле Дельф. Лишь маркизат Бодоница на Фермопилах выжил словно чудом под управлением семейства Паллавичини, а позднее (1338) венецианской семьи Джорджи, или Цорци[321].

За этим исключением, во всей центральной Элладе, еще вчера такой французской, пришел конец той блестящей и богатой цивилизации, уничтоженной на пике развития. Бывшее бургундское Афино-Фиванское герцогство, разом потерявшее свои национальные черты, превратилось в своего рода каталонскую военную республику, где язык Барселоны сменил язык Иль-де-Франса. В 1318 г., после смерти последнего греческого деспота Фессалии (Великой Влахии),

каталонцы оккупировали также большую часть и этой провинции. Фессалийский город Неопатрас (Ипати) стал, вместе с Афинами, Фивами и Ливадией, одной из их столиц. Таким образом, каталонское герцогство по площади превысило былое французское герцогство. С такой прекрасной территорией, с энергией народа-завоевателя и доблестью его легендарных альмугаваров ему, казалось, суждено блестящее будущее.

Скажем сразу, чтобы больше к этому не возвращаться, что в 1331 г. сын побежденного при Копаисе граф Готье VI де Бриенн, ставший к тому времени еще и графом Лечче в Неаполитанском королевстве и оставивший славный след в истории Флоренции[322], попытался отвоевать свое наследство. Он прибыл из Италии с 800 французскими рыцарями и 500 воинами, принадлежавшими к тосканской элите, не говоря уже о контингентах из его графства Лечче. Но его великолепная кавалерия ничего не смогла сделать против тактического умения каталонских наемников, и он вернулся в Италию, не добившись никакого результата (1332). Каталонцы, опасавшиеся, что он овладеет замком Сент-Омер в Фивах, между тем разрушили этот ценный памятник французского искусства эпохи де ла Рошей.

Организация каталонского герцогства Афинского

Едва став властителями центральной Эллады и не находя более противника, осмеливавшегося бы выступить против них, счастливые наемники принялись организовывать свою жизнь, худо-бедно возвращаться в рамки нормального монархического и феодального общества своего времени. Их офицеры стали жениться на французских и гасмульских дамах Аттики и Беотии, вдовах рыцарей, массово павших у озера Копаис. Верные подданные арагонской короны, они принесли по всем правилам оммаж за свое завоевание арагонскому королю Сицилии Фадрике (или Фридриху) II. Ни Фадрике, ни его преемники, впрочем, ни разу не ступили на землю этого своего нового владения, точно так же, как анжуйские короли Неаполя никогда не посещали свои вассальные владения в Морее, но так же, как неаполитанцы в Морее, они направляли для управления каталонским герцогством Афинским своих представителей, полный список которых

мы дадим далее. Наиболее известными из этих сицилийско-арагонских наместников были Беренгер Эстаньоль (1312–1316), королевский бастард Альфонсо-Фадрике Арагонско-Сицилийский (1317–1330), Хайме Фадрике Арагонский (1356–1359), Маттео де Монкада (1359– 1361 и 1363–1367), Роже де Луриа (1361–1363 и 1367–1371) и Педро де По (1385–1387). Следует отметить, что, за исключением принца Альфонсо-Фадрике, управлявшего новым герцогством тринадцать лет, большинство этих губернаторов, присланных или утвержденных палермским двором, имели очень эфемерную власть.

Каталонский народ всегда был упрямым и сильным, способным преодолевать превратности судьбы. В XIV в., опираясь на власть Арагоно-Сицилийского дома и участвуя в его экспансии, он казался способным сохранить греческую колонию, неожиданно доставшуюся ему после победы на озере Копаис. Но оказалось, что это завоевание необходимо обновлять следующими волнами вновь прибывших. Каталонские наемники весьма трогательно сохранили связь с родиной, институты которой они последовательно внедряли в Аттике и Беотии. Каждый округ или город имел своего вегера, кастеллано или капитана. Над ними, заменяя прежнего герцога, стоял генеральный викарий с маршалом, которого избирали из рядов Каталонской компании (практически, из семьи Новелль).

Однако эта «каталонизация» не вызвала сколь бы то ни было интенсивную иммиграцию. Каталонцы оставались столь же немногочисленными, как ранее французы. Как только компания перестала вербовать пополнения в Испании, а принцы Арагонского дома потеряли к ней интерес, она, после множества боев и походов, резко перешла к праздной жизни в роскоши и легкодоступных наслаждениях и быстро пришла в упадок. Сами члены компании, по свидетельству византийских авторов, вроде Никифора Григоры, выродились и деградировали.

Столь быстрое вырождение грозных альмугаваров сыграло на руку самым неожиданным соперникам: флорентийским банкирам из семейства Аччайоли. Каталонское Афинское герцогство из-за отсутствия колонистов должно было кончить так же, как французское герцогство. Точнее, последнее пало в громком сражении, «меч против меча, честь против чести». Каталонское герцогство рухнет незаметно, подточенное скрытой властью итальянского банка.

Конкуренты дома Медичи: семейство Аччайоли

Вторая половина XIV в. была в Греции временем смутным и любопытным. Прежние франкские сеньоры пребывали в полном упадке. Сменившие их власти — в частности, Каталонская компания в Беотии и Аттике — также быстро деградировали. Турки еще не пришли. В этот исторический промежуток сцена принадлежала денежным державам. Могущественные коммерческие предприятия, каковыми являлись Генуэзская и Венецианская республики, устанавливали в греческих морях свои законы. А в континентальной Греции флорентийский банк Аччайоли дожидался скорого падения каталонцев.

Аччайоли были семейством ловких флорентийских банкиров, выдвинувшихся на службе Анжуйской династии и имевших интересы по всех делах Неаполитанского королевства, где они получали титулы, почетные должности и прибыли. Мы видели, что Никола Аччайоли[323] исполнял для Катрин де Валуа, княгини Морейской (1332–1346), многочисленные миссии в Пелопоннесе. Он сопровождал ее туда в 1338 г. и провел там подле нее три года. В то время она уступила ему баронию Каламата. Сын и преемник Катрин, Робер II Анжу-Тарентский (1346–1364), передал Николе актом от 21 апреля 1358 г. сеньорию Коринф с ее неприступной цитаделью Акрокоринфом[324]. Щедрость Робера была отнюдь не бескорыстной: шателенство Коринф, расположенное, как он сам указывал, на границе с различными врагами: каталонцами, турками и греками, ускользнуло бы из его рук, не отдай он его в крепкие руки. Никола привел крепость в боевую готовность, починил стены, успокоил население и зазывал обратно в область бежавших из нее крестьян. После его смерти фьеф перешел к его сыну Анджело, или Аньоло, графу Мальтийскому. В 1371 г. Аньоло обещал Коринфскую сеньорию своему родственнику, Нерио I Аччайоли.

Нерио I Аччайоли был любопытной личностью. Настоящий основатель территориального могущества своего дома, он действовал в Греции на протяжении почти четверти века (1371–1394). Мастерски и без особых усилий, благодаря умелой дипломатической и финансовой подготовке, он в 1387 г. отвоевал у ослабевших каталонцев герцогство Афино-Фиванское. Крепость Акрополь, где укрылся каталонский

предводитель Педро де По, продержалась еще год, но в конце концов капитулировала (1 мая 1388 г.). Дипломом от 11 января 1394 г. король Неаполитанский Владислав узаконил его завоевания, даровав Нерио герцогский титул. Инфеодизация, отметим, была совершенно законной, поскольку, по Витербскому договору 1267 г. между императором Бодуэном II и Шарлем Анжуйским, король Неаполитанский становился легитимным сувереном Мореи и, следовательно, Аттики.

Герцогство де ла Рошей, исчезнувшее в катастрофе у озера Копаис, после почти векового владычества каталонцев было восстановлено в пользу наследника тосканского банка. Восстановлено и расширено. Действительно, «шателенство Коринфское», простиравшееся от Сикиона до Трезена, и герцогство Афинское с Мегарой, Афинами, Фивами и Ливадией образовали единое княжество под властью удачливого флорентийца, чья звезда привела его из Флоренции в Акрокоринф, а из Акрокоринфа в Акрополь.

Разумеется, владение это было неустойчивым и искусственным, поскольку, хотя Нерио и стал законным правителем, получив от неаполитанского суверена латинской Греции герцогский титул, все знали, что секрет его могущества заключается не столько в его войсках, сколько в его флоринах, а противостоять турецкой угрозе, уже вырисовывавшейся со стороны Македонии, можно было только силой. По крайней мере, Нерио воспользовался затишьем, предоставленным христианским династиям Эллады. Установленный им режим отличался давно забытыми разумностью, умением и процветанием, которые он обеспечил стране. Этот потомок флорентийских банкиров управлял своим герцогством с той же разумностью, с какой его предки проводили финансовые операции. Нерио исполнял свои обязанности с изяществом и демонстрировал филэллинизм, достойный флорентийского Треченто[325]. Демонстрируя терпимость, он позволил греческому архиепископу обосноваться в Афинах (чего, напомним, не бывало со времени франкского завоевания). Разница сохранялась максимум в «этажах»: греческий архиепископ жил в нижнем городе, а архиепископ латинский сохранял «церковь Парфенона». Греческий язык даже вновь стал языком администрации, наряду с латынью.

Но чтобы завоевать симпатии местного населения, только дипломатических действий было мало. Похоже, Нерио действительно питал искренние симпатии к эллинизму. Когда пришло время выбирать

жениха для своей дочери Бартоломеи — красивейшей женщины своего времени, по уверениям Халкокондила[326], — он выдал ее не за латинянина, а за византийского деспота Мореи Феодора Палеолога. И вся его политика имела то же направление: опираться на Палеологов против своих земляков-итальянцев. В 1377 г. умер последний французский сеньор Аргоса и Навплии, Ги д’Ангьен, и дочь Ги, юная Мария, приняла протекторат Венеции, выйдя замуж за венецианского патриция Пьетро Корнаро, однако Нерио Аччайоли выступил против этой комбинации вместе с Феодором Палеологом, и совместно, объединив свои силы, они опередили венецианцев, в два счета оккупировав Аргос (1388). Правда, венецианцы для своей защиты располагали оружием, силу которого Нерио не мог отрицать: выступая против союза герцога Афинского с греками, они приняли против него ряд очень стеснительных таможенных мер, в частности, в своих владениях на Эвбее. После торговой войны, в которой последнее слово не могло не остаться за Республикой Святого Марка, был заключен мир, и Аргос возвращен союзниками Венеции (11 июня 1394 г.).

Это стало финалом деятельности герцога Нерио I. После почти во всем удачливой жизни он умер в Афинах 25 сентября 1394 г. Его прекрасное княжество было разделено, ибо, как ни странно, этот ловкий человек совершенно не интересовался судьбой ни своего творения, ни, похоже, даже своей семьи после собственной смерти. У него, как и у многих итальянских сильных личностей эпохи Ренессанса, индивидуализм дошел до крайнего предела. Как мы видели, он игнорировал латинский патриотизм настолько, что предпочитал греков итальянцам. Не более его беспокоила и династическая преемственность, поскольку он дробил свое наследство так, что распылил его. Правда, основной наследницей с титулом госпожи Коринфа он назначил свою младшую дочь Франческу, жену графа Кефалонии Карло ди Токко, лишив тем самым наследства старшую дочь Бартоломею и ее мужа, византийского деспота Мистры Феодора Палеолога. В этом поступке можно было бы увидеть проявленную в последний момент латинскую солидарность, выразившуюся в желании удержать в руках итальянцев главную крепость полуострова. Вот только думать об этом было уже поздно, и его посмертная воля не была исполнена. Феодор Палеолог завладел Коринфом, который таким образом вернулся к грекам. Латинское владычество на полуострове, от

завоевания Акрокоринфа князем Ахейским Жоффруа I де Виллардуэном и герцогом Афинским Отоном де ла Рошем, продолжалось 184 года (1210–1394).

Нерио Аччайоли, не приняв своевременно мер предосторожности, подготовил потерю Перешейка латинянами. Что же касается герцогства Афино-Фиванского, лучшую часть своих владений Нерио разделил необъяснимо. Он отдал лишь Беотию (Фивы и Ливадию) своему бастарду Антонио, а Афины завещал «церкви Мадонны Парфенонской». Странное условие, ибо не нужно быть пророком, чтобы предсказать, что столь желанная позиция не даст спокойной жизни святым отцам. Действительно, назначенный Нерио губернатор Акрополя Маттео де Монтона, не очень уверенный в верности греческого населения, а с другой стороны, угрожаемый турецкими вторжениями — это было время, когда турки начали появляться южнее Фермопил! — не нашел других средств, кроме как перейти под покровительство Республики Святого Марка, единственной, кто был способен защитить город от османской угрозы. Итак, он призвал себе на помощь венецианского бальи Эвбеи. В результате этого с 1394 по 1402 г. Афинами управляли венецианские подеста.

Но все эти расчеты не принимали в расчет бастарда Антонио Аччайоли. Этот любопытный персонаж, унаследовавший политический гений своего отца, не собирался скромно довольствоваться Беотией, оставив Афины тем, кто хотел их удержать или захватить, ни туркам, ни Республике Святого Марка, ни Деве Марии. А ведь рейды турок, ставших теперь хозяевами Балкан, доходили уже до Аттики (1397). Антонио, не колеблясь, совершил дерзкий маневр, прекрасно демонстрирующий отсутствие «христианского патриотизма» у людей Ренессанса: он обратился к туркам и сумел заручиться их поддержкой. В то же самое время он спровоцировал в Афинах восстание греческого населения против венецианского владычества: заметим здесь, ибо это многое объясняет, что он был рожден от матери-гречанки, и в этом качестве православные смотрели на него почти как на соотечественника. Благодаря помощи столь разных сил он изгнал венецианцев из нижнего города (1402), затем с Акрополя (1404). Он даже продемонстрировал величайшую ловкость, добившись от Венеции прощения за свои действия тем, что внезапно признал сюзеренитет Синьории (1405). Теперь, когда он стал властителем Аттики, он мог

только выиграть от такого протектората. В византийском флоте он находил страховку и противовес на случай вторжения в страну его опасных турецких союзников.

Откроем здесь скобку, чтобы показать, насколько карьера Антонио Аччайоли в Афинах напоминает карьеру Жака Бастарда на Кипре. Они почти современники (Антонио умер в 1435, Жак — в 1473 г.). И тот и другой — великолепные представители Кватроченто[327], впрочем, первый итальянец по происхождению, а второй из сильно итальянизированной семьи, но у обоих нет иных моральных правил, кроме «желания государя», что к их действиям нельзя подходить с общей меркой. Эти двое могли бы послужить моделями для Макиавелли.

Любопытно посмотреть, как этот подражатель великих итальянских авантюристов Кватроченто непринужденно применяет их теории в балканском осином гнезде. Но очевидно, что такие игры находились на пределе допустимых возможностей, потому что не было ничего опаснее опоры на дружбу с турками в тот момент, когда султан Баязид готовился покорить последние христианские государства на Балканах. Правда, везучему Антонио несказанно повезло. В том же 1402 г. Баязид был побежден и взят в плен при Анкаре Тамерланом, и турецкая угроза отступила на четверть века. Благодаря этому неожиданному обстоятельству новый герцог Афинский мог править мирно и даже очень блестяще (1402–1435). Афины в то время стали как бы второй Флоренцией: мы видим обосновавшихся там Медичи, Питти, Макиавелли, все они в той или иной степени родственники правящего дома. Эллинизм, поощряемый движением итальянского Ренессанса, был в большой чести при дворе Антонио. Тот выбрал своей резиденцией Пропилею (памятник Мнесикла[328] стал флорентийским палаццо). У него была прекрасная вилла возле фонтана Каллирои. Возле него росли греческие гуманисты Лаоник Халкокондил, «Геродот современной Греции», и его брат Деметрий Халкокондил, тот самый, что будет распространять эллинизм в Италии. Из той же семьи он выбрал свою первую жену, герцогиню Елену. Его вторая жена также была гречанкой знатного рода: Мария Мелиссина, из блистательного дома архонтов Итомских, в Мессении. Его протонотарий, его канцлер были греками, а официальные документы и при нем составлялись на

греческом языке. Удивительно, что эта любопытная фигура не привлекла внимания историков гуманизма раньше.

Но это было неустойчивое равновесие, парадоксальное величие, не основывавшееся ни на чем, кроме нескольких исключительных личностей и, главное, чудесном исчезновении турецкой мощи. Однако время этого исчезновения заканчивалось, а преемники Антонио Аччайоли не унаследовали ни его везения, ни его способностей. Он стал последним герцогом Афинским, действительно достойным этого имени, последним еще уважаемым представителем грекофлорентийского дома, державшегося благодаря какому-то чуду, дипломатической ловкости и банкирской дипломатии, между торжествующей греческой реконкистой Пелопоннеса и турецким завоеванием, которое вновь готово было хлынуть с севера через Фермопилы. Конечно, великие культурные эпохи, когда элита может наслаждаться радостями жизни, учиться и мыслить, зачастую являются лишь передышкой между двумя всплесками варварства, но этот случай особенно поражает.

По смерти Антонио (1435), после неизбежных семейных раздоров по вопросу наследования, верх одержал его кузен Нерио II (1435–1439 и 1441–1451), но одержал лишь благодаря покровительству турок, которое теперь превратилось в настоящий протекторат (промежуток 1439–1441 гг. занят узурпацией трона Антонио II, братом Нерио II). Затем, как во множестве итальянских сеньорий эпохи Ренессанса, произошла серия дворцовых драм, окончательно сыгравших на руку врагам. После смерти Нерио II регентство получила его вдова, принцесса Бодоницская, венецианка по происхождению, Кьяра Джорджи (1451–1454). В 1453 г. — в год взятия Константинополя турками — Кьяра, безумно влюбленная в венецианского патриция по имени Бартоломео Контарини, вышла за него замуж ценой страшного преступления, ибо Контарини, дабы стать свободным, предварительно съездил в Венецию убить свою первую жену. Один из членов герцогского семейства, Франко Аччайоли, сын Антонио II, жил в Константинополе, где стал двусмысленным фаворитом Мехмеда II. По его настояниям султан, который ни в чем не мог ему отказать, послал в Афины армию, чтобы заменить на троне герцогиню Кьяру, обвиненную Франко в соучастии в убийстве. Кьяра попала в руки турок, и Франко, накладывая преступление на преступление, приказал ее убить, даже,