3. Пункт 13 Обзора исходит из того, что говорить о нарушении ст. 10 гк (т.Е. О нарушении закона, необходимом для оспаривания решения собрания) можно, если наличествуют следующие условия:

- иной участник повлиял на принятие решения; И

- данный участник действовал исходя из собственной выгоды ИЛИ имеются иные доказательства его недобросовестности или неразумности <33>.

--------------------------------

<33> Ср. формулировки п. 13 Обзора со следующим тезисом А.А. Кузнецова: "При этом суд при оценке решения должен руководствоваться принципом защиты делового решения корпоративного большинства и вправе признать решение недействительным, только если наряду с невыгодностью решения доказано, что мажоритарий действовал к собственной выгоде, или имеются иные доказательства его недобросовестности и (или) заведомой неразумности (например, заведомая невыгодность одобренной сделки (здесь и далее в цитатах курсив наш. - И.Ч.)" (Кузнецов А.А. Оспаривание решений общих собраний участников (акционеров). С. 233).

Необходимо по очереди разобраться с каждым из этих условий.

4. Кто такой "участник, повлиявший на принятие решения"? и в чем может состоять подобное влияние?

Ни действующее законодательство, ни судебная практика не дают какого-либо ответа на этот вопрос. Специальным корпоративным законам известна фигура участника, чей голос не мог повлиять на результаты голосования (п. 7 ст. 49 Федерального закона от 26.12.1995 N 208 "Об акционерных обществах" (далее - Закон об АО), п. 2 ст. 43 Закона об ООО). В судебной практике можно встретить фигуру участника, который не может быть исключен, поскольку его уклонение от участия в собраниях по значимым вопросам не являлось единственной причиной для невозможности принятия решений по значимым вопросам (п. 7 информационного письма Президиума ВАС РФ от 24.05.2012 N 151 "Обзор практики рассмотрения арбитражными судами споров, связанных с исключением участника из общества с ограниченной ответственностью" (далее - письмо N 151)). Однако это никак не помогает нам разобраться с тем, кто же такой "участник, повлиявший на принятие решения" (повлиявший участник).

Комментируемый пункт, к сожалению, также едва ли дает возможность приблизиться к ответу. В рассматриваемом в Обзоре казусе в обществе имелось три участника: истец (A (30%)), голосовавший против решения собрания, и два иных участника (B (30%) и C (40%)), голосовавшие за. Повлияли ли B и/или C на принятие решения? Очевидно, что без голоса любого из них решение не набрало бы необходимого большинства. В этом смысле каждый из них, безусловно, повлиял на принятие решения. По мнению Президиума ВС, для целей комментируемого пункта повлиявшими участниками являются и B, и C: по крайней мере, в Обзоре не уточняется, что таковым можно признать лишь одного из них (тем более что в рассматриваемом казусе степень их влияния абсолютно одинакова). Какие выводы можно из этого сделать?

К несчастью, не слишком определенные, поскольку формулировки, использованные Президиумом ВС, могут быть истолкованы как минимум двояко.

Во-первых, повлиявшим участником теоретически следует считать всякого, кто голосовал за принятие решения, поскольку именно в этом состояло влияние B и C в рассматриваемом казусе. Однако при таком толковании не совсем понятно, зачем в п. 13 Обзора в принципе говорится о повлиявшем участнике, а не об участнике, голосовавшем за принятие решения. В то же время в казусе, изложенном в этом пункте, суд апелляционной инстанции фокусируется на том, что с учетом обстоятельств недобросовестными должны быть признаны все участники, голосовавшие за принятие решения, - это косвенно говорит в поддержку рассматриваемого варианта толкования комментируемого пункта.

Во-вторых, можно предположить, что повлиявшими участниками должны считаться все те, чьих голосов было достаточно для принятия решения (и соответственно, те, без чьих голосов решение все равно было бы принято, при такой интерпретации не являлись бы повлиявшими). В то же время такой вариант толкования тоже вряд ли можно признать вполне логичным. Предположим, что вместо участника B (с 30%) в обществе были бы B₁ (15%) и B₂ (15%). Если бы B, B₂ и C проголосовали за принятие решения, то оно набрало бы все те же 70% голосов. Кого бы из них мы должны были считать повлиявшими участниками в данной ситуации? Очевидно, что решение могло бы быть принято без голосов B₁ или B₂, - как мы должны выбрать, кто из них считается повлиявшим, если у них равное число голосов? Кроме того, представим, что вместо участника B₂ (15%) в обществе имелись бы участник B_2.1 (10%) и B_2.2 (5%). Если бы B₁ (15%), B_2.1 (10%), B_2.2 (5%) и C (40%) проголосовали за решение, мы бы вновь столкнулись с той же тупиковой ситуацией: как выбрать из них тех, кто повлиял? Мы, конечно, могли бы сказать, что таковыми считаются B₁ и C, поскольку их голосов было достаточно для принятия решения. Однако при таком подходе мы автоматически будем исключать из числа повлиявших акционеров с наименьшими пакетами (B_2.1 и B_2.2 в приведенном примере), что совершенно невозможно объяснить с любой точки зрения, за исключением простоты применения данного правила.

Таким образом, второе толкование ведет к едва ли не худшим (и нисколько не более логичным) результатам, чем первое.

При этом определить, кто являлся повлиявшим участником, немаловажно с точки зрения применения правила, зафиксированного в п. 13 Обзора. Дело в том, что одним из условий для оспаривания решения, как было упомянуто выше, является наличие действий повлиявшего участника исходя из собственной выгоды (см. следующий пункт комментария в отношении того, как именно надо понимать эту фразу). Аналогичным образом Президиум ВС предлагает именно по повлиявшему участнику определять наличие нарушения обязанности действовать разумно и добросовестно. Соответственно, в некоторых случаях от правильного определения того, кто же действительно повлиял на принятие решения, будет напрямую зависеть результат разрешения спора.

В связи с этим очень жаль, что Президиум ВС не разъяснил нижестоящим судам, как именно они должны устанавливать повлиявшего участника. Можно предположить, что из-за этого на практике они будут признавать таковым любого акционера, голосовавшего за принятие решения. Это не совсем согласуется с непосредственным текстом комментируемого пункта, однако, скорее всего, является единственным рабочим способом его применения.

5. Как уже было указано, дополнительным условием для оспаривания решения Президиум ВС называет наличие одного из следующих двух типов обстоятельств: а) действия повлиявшего участника исходя из собственной выгоды; б) имеются иные доказательства его недобросовестности или неразумности.

Попробуем, насколько это возможно, разобраться с тем, что имел в виду Президиум ВС применительно к каждому из этих случаев. Начнем с действий к собственной выгоде.

Первый вопрос, который неизбежно здесь возникает: неужели акционер не имеет права действовать к собственной выгоде? Вообще-то корпоративное право не содержит и не может содержать такого запрета. Участники корпорации вправе при управлении ею принимать во внимание как раз собственные интересы <34>. Так, при избрании генерального директора каждый из акционеров может голосовать за ту кандидатуру, которая наиболее устраивает именно его, например с точки зрения дальнейших планов по ведению бизнеса. Равным образом при принятии любого иного корпоративного решения участники корпорации вправе действовать как раз "исходя из собственной выгоды" <35>.

--------------------------------

<34> См.: сн. 3.

<35> См., напр.: Cahn A. Op. cit. P. 349 (автор указывает, что при принятии некоторых решений акционеры вправе вообще руководствоваться исключительно собственными интересами - например, при ликвидации корпорации).

По-видимому, данную фразу, использованную Президиумом ВС, стоит толковать таким образом, что не любые действия акционера в своем интересе могут влечь оспаривание соответствующего решения, а только такие, которые могут быть признаны нарушением фидуциарных обязанностей, т.е. квалифицированы в качестве, например, злоупотребления принципом большинства. Скорее всего, именно по этой причине в аннотации п. 13 Обзора действия к собственной выгоде, по сути, приравниваются к одному из случаев (доказательств) неразумного или недобросовестного поведения участника корпорации.

Здесь стоит обратить внимание, что в казусе, рассмотренном в п. 13 Обзора, оспаривались два решения, принятые участниками: а) о продаже имущества корпорации за бесценок; б) об установлении порядка премирования членов совета директоров. При этом участники, голосовавшие за эти решения, сами входили в состав совета директоров и, таким образом, одобряли потенциальные выплаты в свою пользу. По-видимому, именно подобные действия Президиум ВС и квалифицирует в качестве действий "исходя из собственной выгоды", поскольку видит здесь конфликт интересов. При этом для данных целей Президиум ВС явно руководствуется широким и неформальным подходом к определению конфликта интересов, т.е. не ориентируется на заданный набор ситуаций (как в случае с нормами о сделках с заинтересованностью), а устанавливает наличие конфликта интересов с учетом всех обстоятельств дела <36>. По этой причине выплата в пользу членов совета директоров не может считаться сделкой, в которой имеется заинтересованность участников B и C (ведь ни один из них не обладает контролем над корпорацией), но может признаваться действиями при наличии конфликта интересов в широком смысле слова.

--------------------------------

<36> Аналогичный подход применяется при привлечении директора к ответственности перед корпорацией, см.: подп. 1 п. 2 Постановления Пленума ВАС РФ от 30.07.2013 N 62 "О некоторых вопросах возмещения убытков лицами, входящими в состав органов юридического лица" (далее - Постановление N 62).

Если такое толкование является верным, то получается, что п. 13 Обзора позволяет оспаривать решения акционеров, если имеется упомянутый конфликт интересов на стороне повлиявшего участника. Подобный подход Президиума ВС вызывает целый ряд вопросов.

Во-первых, само по себе наличие конфликта интересов при принятии корпоративного решения еще не свидетельствует о том, что корпорация будет нести убытки при его реализации. Так, если акционеры одобрили продажу имущества корпорации в пользу одного из них (в отсутствие формальных оснований для признания такой продажи сделкой с заинтересованностью), это еще не означает, что соответствующая сделка автоматически невыгодна. Если корпорация получает рыночную цену, то наличие конфликта интересов должно уходить на второй план, поскольку в данной ситуации нельзя говорить о нарушении фидуциарных обязанностей кем-либо из участников. Из этого исходят и нормы о сделках с заинтересованностью, в соответствии с которыми одним из условий для оспаривания таких сделок является наличие ущерба интересам корпорации (абз. 2 п. 1 ст. 84 Закона об АО, абз. 2 п. 6 ст. 45 Закона об ООО). Аналогичным образом и директор, заключивший договор от имени общества при наличии конфликта интересов, может избежать ответственности, если докажет, что общество не понесло убытков.

Таким образом, общее разъяснение, изложенное в аннотации п. 13 Обзора, страдает неточностью: самого по себе наличия действий "исходя из собственной выгоды" не должно быть достаточно для оспаривания корпоративного решения - необходимо еще, чтобы соответствующие действия причиняли ущерб интересам корпорации и/или других участников.

При этом в казусе, рассматриваемом в комментируемом пункте, суды все же обращают внимание на этот дополнительный фактор. Сначала истец ссылается на неоправданность величины премий для членов совета директоров. Затем уже суд апелляционной инстанции отмечает, что (а) доказательством недобросовестности участников, голосовавших за принятие решения об одобрении положения о премировании, служит то, что они сами были членами совета директоров, "а значит, потенциальными непосредственными бенефициарами премий", а также (б) положение о премировании содержало "экономически не мотивированные основания для выплаты премий, в частности десять процентов от размера внутреннего фонда оплаты труда <37>". Эти обстоятельства намекают на то, что Президиум ВС все же исходил из того, что для оспаривания решения нужно не просто наличие конфликта интересов, но и причинение обществу ущерба, в конкретном случае выразившегося в завышенных премиях, выплачиваемых участникам, одновременно являвшимся членами совета директоров.

--------------------------------

<37> К сожалению, в данной фразе ("...в частности десять процентов от размера внутреннего фонда оплаты труда") при работе над проектом Обзора, видимо, были пропущены какие-то слова, а потому понять ее точный смысл не представляется возможным. Можно лишь предположить, что размер премий членов совета директоров привязывался к проценту от фонда оплаты труда, что Президиум ВС счел необоснованным.

В то же время нельзя не отметить, что из обстоятельств, приведенных в п. 13 Обзора, не до конца ясно, насколько в данном споре положение о премировании действительно было принято на нерыночных условиях. Президиум ВС лишь приводит слова апелляции о том, что соответствующее положение содержало экономически не мотивированные основания для выплаты премий. Тем не менее непонятно, насколько суд компетентен оценивать экономическую мотивировку решений участников (см. об этом п. 7 настоящего комментария к п. 13). Кроме того, если порядок премирования все же соответствовал рыночным условиям, неочевидно, согласились ли бы в их отсутствие члены совета директоров, в том числе не являющиеся участниками общества, занимать свои позиции (особенно если в совете были независимые директора). Таким образом, приведенные в комментируемом пункте формулировки не до конца убеждают, что принятое с конфликтом интересов решение содержало несправедливые и убыточные для корпорации условия.

Во-вторых, проблема п. 13 Обзора заключается в том, что он не дает никаких пояснений в отношении того, каким образом может быть исцелен конфликт интересов. Предположим, что Президиум ВС был прав и премии были действительно завышены в сравнении с рынком. Что должны были сделать B и C, для того чтобы урегулировать данный вопрос в соответствии с законом?

С одной стороны, ответ кажется очевидным: вопрос о принятии положения о премировании должен в такой ситуации решаться большинством голосов участниками, у которых отсутствует конфликт интересов. В конкретном споре таким участником, по-видимому, являлся только A <38>.

--------------------------------

<38> Тут, кстати, возникает интересный вопрос: а не являлся ли истец сам членом совета директоров? Это было бы очень ожидаемо и логично в ООО, где имеется всего три участника, каждый из которых обладает крупной долей (30 - 40%) и два из них входят в совет директоров. А если истец действительно тоже был членом совета директоров, то не связан ли был и он конфликтом интересов?

С другой стороны, этот очевидный ответ никоим образом не сочетается с действующим корпоративным законодательством. Ни общие нормы ГК о решениях собраний, ни нормы специальных законов не содержат правила о том, что участник, имеющий конфликт интересов в широком смысле слова (если речь не идет об одобрении сделки, в которой он имеет заинтересованность), лишается права голоса на собрании. Это означает, что при буквальном толковании действующего законодательства голос такого участника должен учитываться для целей соответствующих правил о кворуме и большинстве принятия решений. Получается, что по логике п. 13 Обзора одобрить положение о премировании может только участник A. Однако при буквальном толковании действующего законодательства он этого сделать не может, так как не обладает большинством от общего числа голосов (абз. 3 п. 8 ст. 37 Закона об ООО). Соответственно, de lege lata единственный вариант, при котором положение о премировании может быть надлежащим образом одобрено в рассматриваемом споре, - это единогласное голосование всех участников.

В более сложных ситуациях, когда в корпорации имеется значительное число участников, по-видимому, решение сможет быть принято только тогда, когда (а) за него отдано необходимое большинство голосов и имеется кворум (потенциально включающий и голоса участников, имеющих конфликт интересов) и одновременно (б) за него отдано большинство голосов участников, не имеющих конфликта интересов.

Опять же остается только сожалеть, что п. 13 Обзора не проясняет указанные обстоятельства. А это может привести к тому, что суды будут знать, когда стоит оспаривать решения с конфликтом интересов, но при отсутствии четких норм законодательства не будут знать, когда в таких исках отказывать (в связи с тем, что решение одобрено надлежащим образом) <39>.

--------------------------------

<39> Это еще раз демонстрирует опасность формулирования общих правил с опорой исключительно на имеющиеся в судебной практике примеры злоупотреблений (что нередко происходит в разъяснениях высших судебных инстанций).

Наконец, в-третьих, необходимо разобраться с тем, как соотносятся между собой правила, разъясненные в п. 13 Обзора, и нормы о сделках с заинтересованностью.

По-видимому, по мысли Президиума ВС, первая категория норм позволяет оспаривать только сами решения акционеров, но не сделки, которые могут быть заключены на их основании (и оспаривание решения само по себе не будет влечь недействительность сделки). Вторая же категория касается признания недействительными именно сделок с третьими лицами. При этом понятие конфликта интересов в первом случае является широким (фактическим), а во втором случае - узким (формальным) <40>.

--------------------------------

<40> Правда, с поправкой на то, что понятие "контроль", используемое в положениях о сделках с заинтересованностью, может потенциально начать толковаться судами тоже достаточно широко.

6. Согласно п. 13 Обзора альтернативой доказывания того, что повлиявший участник действовал к собственной выгоде, является представление при оспаривании решений акционеров иных доказательств недобросовестности или неразумности. При этом Президиум в качестве примера таких обстоятельств называет заведомую невыгодность одобренной сделки. В споре, приведенном в п. 13 Обзора, такой сделкой была продажа имущества корпорации по цене, которая была занижена более чем в десять раз по сравнению с его рыночной стоимостью.

Во-первых, стоит сразу оговориться, что, по мысли Президиума ВС, действия к собственной выгоде представляют собой один из примеров неразумного или недобросовестного поведения (по сути, п. 13 рассматривает действия исходя из собственной выгоды в качестве всего лишь одного из доказательств наличия подобного поведения).

Во-вторых, в комментируемом пункте не проводится достаточное разграничение между неразумными и недобросовестными действиями. Ни в российской судебной практике, ни в науке нет единого понимания того, что имеется в виду под этими понятиями. Недобросовестность приравнивают то к нарушению обязанности действовать лояльно, ставя интересы корпорации выше собственных (duty of loyalty), то к умышленному причинению убытков корпорации. Неразумность же приравнивается то к нарушению обязанности действовать с необходимой степенью заботы (duty of care), то к неосторожному причинению убытков корпорации. Как отмечается в литературе, с учетом того, что в большинстве развитых юрисдикций имеется более-менее четкое разграничение duty of care и duty of loyalty, использование понятий "неразумность" и "недобросовестность" в тех же смыслах заслуживает большей поддержки, поскольку позволило бы российскому корпоративному праву говорить на том же языке, на каком говорит корпоративное право в зарубежных правопорядках <41>. Аналогичный подход стоит применять и в случае, когда речь идет о нарушении фидуциарных обязанностей акционеров.

--------------------------------

<41> См.: Чупрунов И.С. Влияние одобрения акционеров на ответственность директора перед корпорацией. Развернутый комментарий к Определению Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 17.09.2019 N 305-ЭС19-8975 // Вестник экономического правосудия РФ. 2020. N 7. С. 154 - 156.

Однако данная точка зрения не является единственной, а суды в своих решениях по делам о взыскании убытков с директоров зачастую говорят о том, что директор действовал и неразумно, и недобросовестно, не вникая в какие-либо дополнительные нюансы.

Комментируемый пункт не вносит никакой ясности в этом отношении: Президиум ВС приводит пример с заведомо невыгодной сделкой, не уточняя, должно ли ее одобрение считаться нарушением обязанности действовать разумно или добросовестно.

При этом ключевым вопросом при применении разъяснений, содержащихся в п. 13 Обзора, является определение того, что же именно может считаться неразумными или недобросовестными действиями акционеров. Президиум ВС не уделяет ответу на него какого-либо внимания. Данный вопрос является крайне сложным не только для российского корпоративного права: в большинстве иностранных юрисдикций идут жаркие споры в отношении того, какие именно действия акционеров должны считаться нарушающими фидуциарные обязанности по отношению к корпорации и/или иным акционерам.

Для целей настоящего комментария лишь тезисно остановимся на трех моментах <42>:

1) фидуциарные обязанности участника корпорации обладают меньшим объемом, чем аналогичные обязанности директора. Это связано с тем, что акционеры управляют в первую очередь своим имуществом, а потому могут это делать в собственном интересе (если при этом не происходит злоупотребления, нарушающего интересы других акционеров). Директор же управляет чужим имуществом, а потому несет максимальное бремя фидуциарных обязанностей. Иными словами, акционеры несут фидуциарные обязанности из договора о ведении общего дела, а директор - о ведении чужого дела;

2) для миноритарных акционеров, по-видимому, фидуциарные обязанности должны в первую очередь сводиться к тому, чтобы не причинять корпорации заведомый вред (абз. 5 п. 4 ст. 65.2 ГК);

3) для мажоритарных акционеров, которые, помимо прочего, фактически определяют условия деятельности корпорации (п. 3 ст. 53.1 ГК), речь может идти о существовании фидуциарных обязанностей, приближающихся по степени своей интенсивности к обязанностям директора.

--------------------------------

<42> Подробнее об этом см.: Чупрунов И.С. Влияние одобрения акционеров на ответственность директора перед корпорацией. С. 159 - 164.

В любом случае конкретное наполнение описанных фидуциарных обязанностей, в том числе для целей споров о признании недействительными решений акционеров, находится в руках судов. И в этом смысле можно только поддержать Президиум ВС в том, что комментируемый пункт фокусирует внимание нижестоящих инстанций на том, что фидуциарные обязанности есть не только у директоров, но и у участников корпорации.

7. Пожалуй, еще одна важная проблема, которая не нашла вполне нюансированного решения в п. 13 Обзора, - это вопрос с распределением бремени доказывания.

Не будем повторять приведенные выше рассуждения в отношении распространения на решения акционеров business judgement rule <43>, отметим лишь следующее.

--------------------------------

<43> См.: комментарий к п. 12 Обзора.

Суд, безусловно, должен иметь возможность переоценивать существо решения акционеров. Стоит еще раз похвалить Президиум ВС за то, что он ориентирует нижестоящие суды двигаться в данном направлении. В то же время подобный пересмотр сущности принятых акционерами решений допускается только тогда, когда истец доказал наличие явного нарушения прав корпорации и/или ее участников, т.е. в исключительных ситуациях. В противном случае суд, напротив, не вправе вмешиваться в суть бизнес-решений.

Основной текст п. 13 Обзора, скорее, указывает на то, что истец в конкретном споре действительно сумел доказать явную невыгодность решений для корпорации, по крайней мере в отношении продажи имущества по заниженной цене. В то же время его аннотация ничего не говорит на данный счет, из чего может сложиться ощущение, что решение можно будет оспорить, например даже если одобрена сделка по цене, незначительно отличающейся от рыночной.

Остается надеяться, что последующая судебная практика все же более четко воспримет принцип business judgement rule и будет позволять оспаривать решения, если только истец сможет доказать, что имеются явные доказательства недобросовестности или неразумности участника (каковым и является одобрение заведомо невыгодной сделки, упоминаемое в заголовке комментируемого пункта) <44>.

--------------------------------

<44> Эта идея находит поддержку и в научной литературе, см.: Кузнецов А.А. Оспаривание решений общих собраний участников (акционеров). С. 232 - 233 ("Простая невыгодность решения сама по себе не может приводить к недействительности решения, роль суда не состоит в том, чтобы искать бизнес-ошибки").

8. Разъяснения, данные в п. 13 Обзора, одинаково актуальны как для ООО, так и для АО.

Комментарий к пункту 14 <45>

--------------------------------

<45> Автор комментария - И.С. Чупрунов.

1. Пункт 14 Обзора представляет собой пример нормотворчества со стороны Президиума ВС, притом весьма революционного.

Дело в том, что в действующем законодательстве отсутствует норма, которая позволяла бы судам игнорировать ничтожность решения собрания. Как общегражданские (п. 2 ст. 181.5 ГК), так и специальные корпоративные правила (п. 10 ст. 49 Закона об АО, п. 6 ст. 43 Закона об ООО) однозначно говорят о том, что решение собрания является ничтожным (не имеющим юридической силы независимо от обжалования в судебном порядке), если оно принято в отсутствие необходимого большинства голосов. При этом законодательство не предусматривает никаких исключений из данного правила.

Несмотря на это, Президиум ВС конструирует подобное исключение, давая судам возможность отказать в признании решения собрания, не получившего необходимого большинства, недействительным, если участник, без голосов которого решение не может быть принято, без уважительных причин уклонялся от участия в собрании и препятствовал принятию общим собранием участников значимых хозяйственных решений, отсутствие которых существенно затруднило деятельность общества (значимые решения). Сама фидуциарная обязанность акционера участвовать в принятии значимых решений известна как российскому законодательству (абз. 4 п. 4 ст. 65.2 ГК), так и судебной практике (п. 4 и 6 письма N 151, п. 34 и 35 Постановления Пленума ВС РФ от 23.06.2015 N 25 "О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации" (далее - Постановление N 25)). Тем не менее в качестве обоснования для описанного подхода Президиум ВС в п. 14 Обзора ссылается исключительно на общие положения ГК: п. 4 ст. 1 (запрет на извлечение преимуществ из незаконного или недобросовестного поведения) и п. 2 ст. 10 (отказ в защите права при наличии злоупотребления). Весьма любопытно, что такой подход уже находил отражение в практике нижестоящих судов, в частности АС Уральского округа, чье решение по конкретному спору, судя по всему, и послужило прообразом для п. 14 Обзора <46>.

--------------------------------

<46> См.: Постановление АС Уральского округа от 28.10.2016 N Ф09-9090/16.

Стоит оговориться, что российскому праву известны некоторые случаи конвалидации ничтожных сделок (например, ст. 165 и п. 2 ст. 172 ГК), однако они обычно рассматриваются в качестве своеобразных аномалий и требуют самостоятельного судебного разбирательства в рамках отдельного "санаторного" иска <47>. В случае же с п. 14 Обзора речь идет о праве суда отказать в иске о признании решения ничтожным при определенных обстоятельствах. В этом смысле ближайшая аналогия может быть проведена только с п. 5 ст. 166 ГК, лишающим заявление о недействительности сделки (в том числе ничтожной) правового значения, если ссылающееся на недействительность сделки лицо действует недобросовестно, в частности если его поведение после заключения сделки давало основание другим лицам полагаться на ее действительность. Тем не менее с учетом обоснованной жесткой критики того, как п. 5 ст. 166 ГК работает применительно к ничтожным сделкам <48>, неудивительно, что и радикальное решение, зафиксированное в п. 14 Обзора в отношении ничтожных решений собраний, не может не вызывать целый ряд вопросов.

--------------------------------

<47> См.: Сделки, представительство, исковая давность: постатейный комментарий к статьям 153 - 208 Гражданского кодекса Российской Федерации / отв. ред. А.Г. Карапетов. М., 2018. С. 409 (авторы комментария к ст. 166 - Д.О. Тузов и А.Г. Карапетов).

<48> См.: Сделки, представительство, исковая давность: постатейный комментарий к статьям 153 - 208 Гражданского кодекса Российской Федерации. С. 408 - 415 (авторы комментария к ст. 166 - Д.О. Тузов и А.Г. Карапетов).