2. На наш взгляд, для того чтобы глубже разобраться в обозначенной проблематике, следует разграничивать по крайней мере три разные ситуации.

Ситуация 1. Участники, обладающие равными долями, могут оказаться в ситуации дедлока в связи с возникновением расхождений, основанных на разных коммерческих позициях, а также в связи с разногласиями по вопросам управления обществом. При этом позиция каждого из таких участников может не быть заведомо неправомерной и направленной на причинение ущерба обществу. Например, между участниками, обладающими равными долями, могут быть принципиальные расхождения по кандидатуре генерального директора, по целесообразности заключения значительной по сумме сделки, наконец, по фундаментальным вопросам стратегического развития общества. Любопытно, что проводимые за рубежом эмпирические исследования свидетельствуют о том, что подобная категория дедлоков в непубличных корпорациях является едва ли не наиболее распространенной <83>.

--------------------------------

<83> См., напр.: Neville M. A Statutory Buy-Out Right in SMEs - An Important Corporate Governance Mechanism and Minority Protection? // Company Law and SMEs / M. Neville, K.E. Sorensen (eds.). N.Y., 2010. P. 247 - 293.

Использование института исключения участника в подобной ситуации было бы чрезвычайно непропорциональной и несправедливой мерой, поскольку фактически разрешение корпоративного конфликта в условиях, когда непонятно, кто прав, а кто виноват, ставилось бы в зависимость от того, кто из двух конфликтующих участников успел обратиться в суд первым <84>. Кроме того, такой подход фактически обесценивал бы права негативного контроля, которые зачастую предоставляются участникам совместных предприятий, обладающим долей менее 50%, поскольку любой акт реализации ими такого права, в результате которого обществу был нанесен ущерб, мог бы служить основанием для их последующего исключения. Именно поэтому и ВАС <85>, и впоследствии ВС <86> исходили (и хочется верить, что ВС продолжает исходить) из того, что в условиях, когда разногласия участников по вопросам управления обществом носят сугубо коммерческий характер и позиция ни одного из них не является заведомо неправомерной, суду не следует оценивать целесообразность коммерческих позиций участников и разрешать дедлок, отдавая приоритет одному из участников.

--------------------------------

<84> См.: Степанов Д.И. Кого из двух участников ООО, обладающих равными долями, исключать из такого общества при наличии дедлока? // Вестник экономического правосудия РФ. 2014. N 12. С. 4 - 8.

<85> См.: п. 5 информационного письма Президиума ВАС РФ от 24.05.2012 N 151 "Обзор практики рассмотрения арбитражными судами споров, связанных с исключением участника из общества с ограниченной ответственностью" (далее - письмо N 151).

<86> См.: Определение СКЭС ВС РФ от 08.10.2014 N 306-ЭС14-14 по делу N А06-2044/2013.

Если обратиться к зарубежному опыту, то также можно увидеть, что институт исключения участников не является широко распространенным и обязательным инструментом разрешения дедлоков при расхождении сугубо коммерческих позиций сторон.

Во-первых, этот институт существует по умолчанию в силу закона далеко не во всех юрисдикциях. Помимо России и некоторых стран постсоветского пространства, исключение участника, даже если оно не предусмотрено уставом, возможно в таких странах, как Германия, Нидерланды, Швейцария, Португалия, Испания, Бельгия <87>. В то же время, например, в Великобритании и Франции данный институт применим только в том случае, когда участники прямо предусмотрели его в уставе корпорации <88>.

--------------------------------

<87> См.: Fleischer H. Comparative Corporate Governance in Closely Held Corporations // The Oxford Handbook of Corporate Law and Governance / J.N. Gordon, W.G. Ringe (eds). Oxford, 2018. P. 704 - 706.

<88> Ibid.

Во-вторых, даже в тех странах, где исключение участника возможно по умолчанию в силу закона, далеко не всегда этот институт применяется как способ разрешения дедлоков, основанных на расхождении коммерческих позиций сторон. Так, в Германии институт исключения применяется только тогда, когда возможно установить конкретного участника (или группу участников), поведение которого (которых) привело к затруднениям в деятельности общества; в противном же случае, когда невозможно установить ответственное (ответственных) за такие затруднения участника (участников), возможно обращение к более радикальному средству - ликвидации компании <89>.

--------------------------------

<89> См.: Neville M. Op. cit. P. 262; Кузнецов А.А. Исключение участника из общества с ограниченной ответственностью. М., 2014. С. 79.

Таким образом, институт исключения участников не является обычным средством разрешения корпоративного конфликта в ситуации, когда стороны имеют расхождения в вопросах управления обществом, причем (а) ни одна из них не ведет себя заведомо неправомерно, а также (б) существенный вред обществу не причиняется исключительно вследствие поведения одной из конфликтующих сторон. Данный вывод применим как к России, так и ко многим зарубежным правопорядкам. При этом мы не видим достаточных оснований отказываться от такого подхода. Соответственно, в рассмотренной выше ситуации, если участники заранее не согласовали механизмы разрешения дедлока в корпоративном договоре или не разрешили конфликт во внесудебном порядке, то наиболее очевидным юридическим механизмом разрешения дедлока становится принудительная ликвидация общества (подп. 5 п. 3 ст. 61 ГК) (см. также комментарий к п. 11 Обзора). Такой механизм, пусть и является достаточно радикальным, все же представляется более справедливым, чем исключение одного из конфликтующих участников в ситуации сугубо коммерческих и управленческих разногласий между ними. Кроме того, сама по себе возможность принудительной ликвидации в известной степени создает для участников дополнительные стимулы к разрешению конфликта во внесудебном порядке, а потому, очевидно, не всякий корпоративный конфликт в конечном счете будет приводить к ликвидации.

Ситуация 2. В условиях корпоративного конфликта между участниками, обладающими равными долями, может сложиться и принципиально противоположная ситуация. На определенном этапе, когда корпоративный конфликт доходит до точки кипения, обе его стороны могут начать вести себя противоправно и наносить существенный ущерб обществу. Иными словами, если в первой ситуации практически невозможно понять, кто является виноватым, то во втором случае виноватыми в равной мере можно признать обоих участников. Исключение лишь одного из них фактически означало бы, что суд встает на сторону другого лица, ведущего себя противоправно и успевшего обратиться в суд первым, а это противоречило бы фундаментальным основам гражданского законодательства (п. 3 и 4 ст. 1, ст. 10 ГК).

Именно поэтому, согласно разъяснениям ВС, иск об исключении участника не может быть удовлетворен в том случае, когда с таким требованием обращается лицо, в отношении которого имеются основания для исключения (см.: п. 35 Постановления N 25). Подобный подход представляется абсолютно обоснованным и разумным. Соответственно, как и в ситуации 1, при отсутствии механизмов разрешения дедлоков в корпоративном договоре между участниками, а также при недостижении компромисса во внесудебном порядке юридическим механизмом разрешения корпоративного конфликта могла бы стать принудительная ликвидация.

Ситуация 3. Даже в условиях корпоративного конфликта между участниками, обладающими равными долями, возможны ситуации, когда поведение одной из сторон является заведомо неправомерным либо существенный вред обществу причиняется исключительно вследствие поведения одной из сторон конфликта. Например, обладающий правом вето участник может проголосовать против очевидно выгодной для общества сделки, если на его стороне имеется конфликт интересов. Так, если общество намерено осуществить инвестиции, направленные на приобретение акций другого общества, а акционер, обладающий правом вето, является контролирующим акционером другого общества - конкурента приобретаемого общества, то реализация акционером такого права вето может быть обусловлена исключительно конфликтом интересов. Другой возможный пример: при возникновении корпоративного конфликта один из участников, являющийся одновременно генеральным директором, может начать выводить из общества активы по заниженной цене, а также открыть собственный конкурирующий бизнес, переманивая клиентов и сотрудников общества.

Очевидно, что в подобных случаях, когда одна из сторон конфликта прибегает к заведомо противоправному и недобросовестному поведению и наносит обществу существенный вред, у другой стороны должна быть возможность исключить такого участника в судебном порядке.

3. Рассмотренные выше ситуации позволяют пролить свет и на правовую позицию, выраженную Президиумом ВС в п. 7 Обзора. Во всех описанных выше примерах может существовать корпоративный конфликт, а доли участников могут быть равными. Однако если в ситуациях 1 и 2 отсутствуют достаточные основания для исключения одной из сторон конфликта, то в ситуации 3 такие основания имеются.

В связи с этим представляется, что позицию Президиума ВС следует толковать ограничительно, в контексте того конкретного казуса, который был рассмотрен в комментируемом пункте. Она не меняет судебную практику и не говорит о том, что суд должен разрешать сугубо коммерческие противоречия участников или исключать одного из двух одинаково виновных участников. Комментируемый пункт в большей степени адресован судам и предлагает им не ограничиваться формальным критерием - наличием корпоративного конфликта при равенстве долей. При рассмотрении конкретного корпоративного спора суды должны установить все уникальные обстоятельства дела и, только основываясь на них, решить, к какой из обозначенных выше ситуаций относится такой спор и, следовательно, имеются ли основания для исключения одной из сторон корпоративного конфликта. Именно такой позиции придерживалась СКЭС в деле, которое легло в основу разъяснений в п. 7 Обзора, не соглашаясь с тем, что наличие корпоративного конфликта и равное распределение долей являются самостоятельным и достаточным основанием для отказа в иске об исключении участника <90>. Кроме того, первые судебные решения, содержащие ссылку на п. 7 Обзора, также подтверждают данную логику: суды исходят из того, что институт исключения участников не может применяться, если речь идет только о необходимости разрешения корпоративного конфликта, однако если именно действия конкретного участника такого конфликта препятствуют нормальной деятельности общества, суд может удовлетворить требования об исключении с учетом обстоятельств дела <91>.

--------------------------------

<90> См.: Определение СКЭС ВС РФ от 20.07.2015 N 305-ЭС15-2706 по делу N А40-56632/2014.

<91> См.: Постановления АС Западно-Сибирского округа от 02.09.2020 по делу N А70-15983/2019, от 22.06.2020 по делу N А45-23100/2019, от 12.03.2020 по делу N А75-1380/2019, от 26.02.2020 по делу N А03-22343/2017; АС Московского округа от 04.02.2020 по делу N А40-317588/2018; АС Дальневосточного округа от 03.02.2020 N Ф03-6775/2019.

Подобная логика представляется обоснованной как с точки зрения реализации конституционного права на судебную защиту, так и с позиции эффективности и справедливости применения норм об исключении участников.

В то же время следует держать в уме, что такой подход имеет и ряд недостатков с точки зрения другого конституционного принципа - правовой определенности. Поскольку судебные споры в условиях корпоративного конфликта являются чрезвычайно сложными, рассмотренные выше три ситуации будут в известной степени упрощением. Зачастую в условиях конкретного спора провести разграничительную линию между ними может быть попросту невозможно. А потому в конечном счете решение вопроса отдается на откуп судов, которым п. 7 Обзора предоставляет значительную дискрецию.

4. Думается, что правовая позиция Президиума ВС в п. 7 Обзора, а также изложенные в этом пункте рассуждения и выводы в равной степени применимы как к ООО, так и к непубличным АО. Акционерам последних действующее законодательство также дает возможность требовать исключения по аналогичным с Законом об ООО основаниям (п. 1 ст. 67 ГК, ст. 10 Закона об ООО).

Комментарий к пункту 8 <92>

--------------------------------

<92> Автор комментария - А.Ю. Глазунов.

1. В этом пункте Президиум ВС допустил возможность исключения миноритарным участником другого участника, обладающего более 50% долей, либо, как это было в приведенном ВС примере, нескольких участников, в совокупности обладающих более чем 50% долей (далее для целей комментария к настоящему пункту - мажоритарный участник). Данный подход в корне отличается от правовой позиции, сформированной ранее Президиумом ВАС, согласно которой мажоритарный участник может быть исключен только в том случае, когда устав общества не предусматривает права свободного выхода участников из общества (см.: п. 11 письма N 151). Соответственно, необходимо проанализировать возможные аргументы "за" и "против" нового подхода.

2. Аргументы в пользу возможности исключения мажоритарного участника достаточно очевидны. Во-первых, de lege lata ни п. 1 ст. 67 ГК, ни ст. 10 Закона об ООО не содержат каких-либо изъятий из допустимости исключения в зависимости от размера доли участия. Во-вторых, с политико-правовой точки зрения непонятно, чем может быть обусловлен дифференцированный подход, ущемляющий интересы миноритария, особенно с учетом того, что санкция в виде исключения участника применима к наиболее серьезным и вопиющим нарушениям. Несмотря на то что мажоритарий вложил больше средств в общее дело и обладает корпоративным контролем, это отнюдь не означает, что его поведение ничем более не ограничено и он может допускать какие угодно нарушения <93>. В-третьих, не всегда сама по себе доля в размере более 50% может говорить о существовании корпоративного контроля <94>. Так, уставом непубличного общества (как в ООО, так и в непубличном АО) может быть предусмотрен объем правомочий участников, непропорциональный их долям (п. 1 ст. 66 ГК). Кроме того, применительно к обществам с ограниченной ответственностью возможно установление дополнительных прав и обязанностей (п. 2 ст. 8 и п. 2 ст. 9 Закона об ООО), что также позволяет отступить от принципа пропорциональности.

--------------------------------

<93> См.: Кузнецов А.А. Исключение участника из общества с ограниченной ответственностью. С. 70 - 71.

<94> Там же. С. 71.

Таким образом, принцип допустимости исключения мажоритарного участника имеет под собой достаточно веские основания как с точки зрения позитивного права, так и исходя из политико-правовых соображений.

3. Однако, на наш взгляд, такой подход в рамках существующего законодательного регулирования института исключения участников нельзя назвать оптимальным.

Во-первых, санкция в виде исключения применяется в тех случаях, когда исключаемый участник причиняет существенный вред обществу либо иным образом существенно затрудняет его деятельность и достижение целей, ради которых оно создавалось. Таким образом, институт исключения направлен не только и не столько на разрешение корпоративного конфликта между участниками, сколько на защиту самого общества, которому причиняется ущерб противоправными действиями (и лишь косвенным образом - на защиту акционеров/участников).

Последствием исключения участника является необходимость выплаты действительной стоимости принадлежащей ему доли. В условиях, когда исключению подвергается мажоритарный участник, такая сумма может оказаться столь существенной, что выплата может привести к прекращению деятельности общества <95>. Соответственно, одна из ключевых целей нормы (нормальное дальнейшее ведение хозяйственной деятельности обществом после устранения препятствий, создаваемых противоправным поведением исключаемого участника) может не быть достигнута, а положение общества может еще больше усугубиться. Иными словами, исключение мажоритарного участника в некоторых случаях может рассматриваться в качестве механизма квазиликвидации общества. Именно на этот аргумент и указывал ранее Президиум ВАС в п. 11 письма N 151.

--------------------------------

<95> Необходимо также держать в уме, что в некоторых случаях законодательство устанавливает ограничения на выплату действительной стоимости доли (п. 8 ст. 23 Закона об ООО). При этом из Закона явно не следует, что делать в тех ситуациях, когда решение об исключении участника было принято в условиях, когда основания для таких ограничений в действительности существуют, что порождает дополнительный комплекс проблем. Даже если рассматривать институт исключения как меру ответственности, то представляется совсем неочевидным, сколь разумной и соразмерной являлась бы санкция в виде исключения мажоритария без получения им соразмерной стоимости принадлежавшей ему доли.

Любопытно, что в примере, рассматриваемом в п. 8 Обзора, ВС отметил, что истцом были представлены достаточные доказательства возможности продолжения деятельности общества даже после того, как действительная стоимость доли будет выплачена мажоритарию. К сожалению, п. 8 Обзора не дает ответов на два важных вопроса:

- является ли допустимым исключение мажоритарного участника в ситуации, когда миноритарий не смог представить доказательств возможности продолжения деятельности общества? Абстрактно сформулированная позиция Президиума ВС в самом начале п. 8 Обзора не содержит соответствующей оговорки <96>;

- какими должны быть доказательства возможности продолжения деятельности общества после исключения мажоритария? Достаточно ли просто доказать, что, несмотря на исключение, общество сможет продолжить осуществлять хотя бы минимальную хозяйственную деятельность? Должен ли участник, требующий исключения мажоритария, предоставить залог в размере действительной стоимости доли, которая подлежит выплате исключаемому мажоритарию, как это предлагается в доктрине <97>? Или же миноритарию достаточно представить суду подтверждение абстрактной имущественной способности внести вклад в имущество общества после исключения, если выплата обществом действительной стоимости доли приведет к негативным для общества имущественным последствиям?

--------------------------------

<96> В одном из первых судебных решений, содержащих ссылку на п. 8 Обзора, суд кассационной инстанции, отправляя дело на новое рассмотрение, допустил возможность исключения участника с долей 57,5%. При этом вопрос о влиянии такого исключения на будущую хозяйственную деятельность общества судом не рассматривался и не был включен в число вопросов, которые следует оценить судам нижестоящих инстанций при новом рассмотрении дела (см.: Постановление АС Западно-Сибирского округа от 04.06.2020 по делу N А70-13538/2019).

<97> См.: Кузнецов А.А. Исключение участника из общества с ограниченной ответственностью. С. 72.

Поскольку изложенная в п. 8 Обзора правовая позиция не содержит ответов на указанные вопросы, есть опасения, что нижестоящие суды могут начать некритически применять ее на практике, в частности исключая мажоритарных участников даже тогда, когда это может крайне негативно сказаться на корпорации.

Во-вторых, даже если исключение мажоритарного участника и выплата ему действительной стоимости доли не приведут к полному прекращению деятельности общества (и миноритарный участник представил соответствующие доказательства), обществу может быть нанесен существенный ущерб. Так, после выплаты действительной стоимости доли общество может оказаться неспособным реализовать запланированный инвестиционный проект или просто оказаться неконкурентоспособным в связи с изменением масштабов своей деятельности. Иными словами, даже если в результате исключения участника не возникает эффекта квазиликвидации, возможно возникновение другого эффекта - квазиреорганизации или квазикрупной сделки.

Эта проблема может возникнуть и при исключении иного крупного участника, не являющегося мажоритарием (например, участника, обладающего 20 или 30% долей в уставном капитале), а в некоторых случаях, когда чистые активы общества значительно ограниченны, вообще любого участника, даже миноритарного. Однако именно в контексте исключения мажоритария данная проблема проявляется наиболее ярко.

Если в результате исключения мажоритария в обществе остается только один участник, казалось бы, эта проблема не является существенной. Действительно, мнением мажоритария, допустившего грубое нарушение своих обязанностей, можно было бы пренебречь. Однако ситуация обостряется, когда в обществе имеется один контролирующий участник и несколько миноритарных, а также при исключении участника, не являющегося мажоритарным, если между иными остающимися в обществе участниками существуют разногласия по вопросу о целесообразности исключения.

Рассмотрим такой пример. Мажоритарий, допускающий грубое нарушение своих обязанностей, владеет 55% долей, а три остальных участника владеют по 15% долей каждый. Один из миноритариев обращается в суд с требованием исключить мажоритария. При этом двое остальных миноритарных участников выступают против исключения, поскольку в результате него общество не сможет реализовать запланированный инвестиционный проект, который должен принести значительную прибыль (или, например, считают сохранение ответчика в составе участников критически важным с учетом его опыта, связей и др.). Вместо этого такие участники предлагают обратиться с косвенным иском о взыскании убытков с мажоритария.

В рамках действующего законодательства суд не обязан (и даже, скорее, не может) учитывать позицию остальных миноритариев и потому вправе исключить мажоритарного участника, таким образом разрешив, по сути, коммерческое разногласие между миноритарными участниками. При этом, возвращаясь к аналогиям с квазиликвидацией, квазиреорганизацией и квазикрупной сделкой, следует помнить, что, если бы речь шла, например, о крупной сделке, то ее одобрение требовало бы квалифицированного большинства голосов участников, а в случае с реорганизацией или ликвидацией ООО требовалось бы единогласное решение. Таким образом, допуская возможность исключения мажоритарного участника, ВС фактически позволяет участнику непубличного общества, обладающему даже самой незначительной долей, решать за других, не допустивших правонарушений участников (которые могут обладать даже более значительными долями), достаточно существенный вопрос, оказывающий значительное влияние на хозяйственную деятельность корпорации.

В этом смысле достаточно разумной и сбалансированной представляется немецкая модель. Она предполагает, что мажоритарий может быть исключен из общества в судебном порядке, поскольку позиция мажоритария сама по себе не дает ему карт-бланш на противоправное поведение. Но для того, чтобы мажоритарий был исключен, необходимо предварительное голосование по этому вопросу остальных участников, в число которых не входит сам исключаемый участник, причем требуется квалифицированное большинство голосов в пользу исключения <98>.

--------------------------------

<98> См.: Scogin H.T. Withdrawal and Expulsion in Germany: A Comparative Perspective on the "Close Corporation Problem" // Michigan Journal of International Law. 1993. Vol. 15. Iss. 1. P. 136, 157, 158.

На это, безусловно, можно возразить, что некоторые голосующие против исключения миноритарии могут быть аффилированы с мажоритарным участником. Однако наличие аналогичной проблемы, например применительно к сделкам с заинтересованностью, не исключает существование и практическое применение этого института. Проблема аффилированности участников является исключительно вопросом тонкой настройки соответствующих норм.

Не представляется достаточно обоснованным и высказываемый в доктрине аргумент, согласно которому участник, обращающийся с требованием об исключении мажоритарного участника, действует в интересах общего дела, а потому фактически можно говорить о заявлении косвенного иска. При этом применительно к косвенным искам о возмещении убытков или оспаривании сделок законом не установлена необходимость получения предварительного одобрения общего собрания участников <99>. На наш взгляд, уравнивание с политико-правовой точки зрения требований о возмещении убытков и об исключении мажоритария является чрезмерным упрощением. Действительно, в первом случае общество не несет каких-либо негативных имущественных последствий (за исключением судебных расходов и возможных репутационных потерь), а, напротив, может прирастить свое имущество при удовлетворении иска, в то время как во втором случае при удовлетворении судом требований истца общество может понести столь существенные имущественные потери, которые могут оказать отрицательное влияние на его дальнейшую деятельность.

--------------------------------

<99> См.: Кузнецов А.А. Исключение участника из общества с ограниченной ответственностью. С. 66 - 67.

Как уже отмечалось ранее, приведенные выше рассуждения mutatis mutandis применимы к исключению любых участников, обладающих долей любого размера, ведь даже исключение миноритария, обладающего 5% голосов, иногда способно привести к значительному негативному эффекту для общества. Однако именно в случае с исключением мажоритария данная проблема обнажается в наиболее полной мере.

Таким образом, представляется, что в рамках существующей правовой системы возможность исключения мажоритарного участника, которую допустил ВС в п. 8 Обзора, может быть признана оптимальным решением только при условии тонкой настройки соответствующих норм. В частности, речь идет о необходимости учета (а) влияния такого исключения на способность корпорации продолжить свою деятельность (что упоминается в "теле" комментируемого пункта, но не указано в "заголовке") и (б) мнения иных участников по этому вопросу.

Кроме того, в таких условиях не менее, а может быть, и более актуальной становится проблема регулирования ответственности мажоритариев в форме возмещения убытков. Следует отметить, что существующие в законодательстве конструкции ответственности контролирующих участников (ст. 53.1 и п. 3 ст. 67.3 ГК) основаны на модели косвенного иска. В некоторых случаях это может сделать защиту миноритариев неэффективной: при удовлетворении косвенного иска полученное корпорацией возмещение вновь поступает под контроль мажоритарного участника и номинированных им директоров. Помимо этого, конструкция косвенного иска неприменима, когда убытки несет непосредственно миноритарий, а не само общество. Все это делает достаточно актуальной дискуссию о введении в российское корпоративное право институтов ответственности за отраженные убытки (с учетом всех оговорок в отношении проблем, возникающих при их взыскании) <100>, а также ответственности участника непосредственно перед участником <101>. Представляется, что такие конструкции могли бы стать гораздо более эффективными и востребованными механизмами защиты миноритариев, нежели исключение мажоритарного участника, сопряженное с негативными имущественными последствиями для общества и косвенно для самих миноритариев.

--------------------------------

<100> См.: Глазунов А.Ю. Указ. соч. С. 140 - 172.

<101> См.: Степанов Д.И. Ответственность акционера перед акционером: возможна ли постановка такой проблемы? // Корпоративный юрист. 2008. N 11. С. 8 - 23.

4. Представляется, что разъяснения Президиума ВС в комментируемом пункте Обзора в равной степени применимы как к ООО, так и к непубличным АО.

Комментарий к пункту 9 <102>

--------------------------------

<102> Автор комментария - А.Ю. Глазунов.

1. Этот пункт Обзора содержит еще одно важное разъяснение с точки зрения института исключения участников, поскольку фактически очерчивает границы сферы его применения. Данный институт представляет собой достаточно радикальный метод защиты прав и интересов корпорации, а также ее участников, поскольку предполагает принудительное изменение состава участников и изъятие в судебном порядке доли, принадлежащей исключаемому участнику. Именно поэтому исключение участника является экстраординарной мерой, применяемой далеко не во всех случаях.

2. Исключительный характер этого института следует из самого содержания соответствующих норм (п. 1 ст. 67 ГК, ст. 10 Закона об ООО), согласно которым исключение участника возможно не в любой ситуации, но лишь при условии "грубого нарушения обязанностей", "существенного затруднения деятельности общества", "невозможности деятельности общества", "существенного вреда обществу". Подобные формулировки позволяют говорить о том, что критерием исключительного характера рассматриваемого института является существенность обстоятельств, необходимых для его применения.

3. Однако на практике суды выработали и второй критерий исключительности, а именно неустранимость последствий поведения исключаемого участника. Этот критерий предполагает, что участник подлежит исключению из общества только в том случае, если последствия его поведения не могут быть устранены без лишения такого участника возможности участвовать в управлении обществом, в частности когда недоступны иные средства защиты (например, признание сделки недействительной или возмещение убытков). Такой подход получил ранее широкое распространение в судебной практике <103>, хотя и справедливо критиковался в доктрине <104>.

--------------------------------

<103> См., напр.: Постановления АС Московского округа от 24.03.2016 N Ф05-2747/2016 по делу N А40-141766/15; ФАС Восточно-Сибирского округа от 11.07.2014 по делу N А33-13811/2013; АС Дальневосточного округа от 02.02.2015 N Ф03-6251/2014 по делу N А37-1032/2014; Двенадцатого ААС от 30.01.2014 по делу N А06-2044/2013.

<104> См.: Кузнецов А.А. Исключение участника из общества с ограниченной ответственностью. С. 51 - 52.

Президиум ВС в п. 9 Обзора прямо указал на неприменимость критерия неустранимости, что должно пресечь дальнейшее развитие встречавшейся ранее судебной практики (см. выше) <105>. Такая позиция Президиума ВС косвенно согласуется и с позицией Президиума ВАС РФ, который ранее в письме N 151 говорил только о причинении существенного вреда обществу как об основании для исключения, но не упоминал неустранимость в качестве самостоятельного критерия, влияющего на правовую оценку судом поведения участника и соответствующих последствий. В приведенном в Обзоре в качестве примера деле суд первой инстанции посчитал, что устранить негативные последствия поведения исключаемого участника можно было путем оспаривания сделки, совершенной на явно нерыночных условиях (по-видимому, на основании п. 2 ст. 174 ГК), а также взыскания убытков с участника, который одновременно являлся генеральным директором общества. Однако суд апелляционной инстанции (а вслед за ним и Президиум ВС в п. 9 Обзора) посчитал, что возможность обращения к альтернативным способам защиты отнюдь не делает невозможным удовлетворение иска об исключении участника.

--------------------------------

<105> К сожалению, в одном из судебных решений, принятых после утверждения Обзора и содержащих ссылку на него, суд вновь указал на критерий неустранимости (см.: Постановление АС Дальневосточного округа от 03.02.2020 N Ф03-6775/2019). Однако следует учитывать, что (1) это было сказано судом obiter dictum в дополнение к его основной позиции; (2) вопрос о применении альтернативных средств защиты в данном деле не ставился в принципе, поскольку суд пришел к выводу, что действия ответчика не дают оснований для его исключения; (3) решение суда содержит ссылку на п. 7, а не п. 9 Обзора. Вместе с тем уже встречается и противоположный подход, основанный на разъяснении в п. 9 Обзора (см.: Постановление АС Московского округа от 11.03.2020 по делу N А40-267724/2018).

4. На наш взгляд, описанная выше позиция ВС заслуживает поддержки по двум основным причинам. Во-первых, иной подход фактически обесценивал бы роль института исключения участника, поскольку чрезмерно сужал бы сферу его применения. Действительно, в достаточно большой части случаев у участника общества имеются иные средства защиты: например, право обратиться с косвенными исками об оспаривании сделок или о возмещении убытков с директоров или контролирующих участников, а также право потребовать признания недействительными решений коллегиальных органов управления обществом. Если между участниками заключен корпоративный договор, у них могут иметься дополнительные договорные средства разрешения конфликтных ситуаций. Наконец, если толковать критерий неустранимости слишком широко, то всегда можно сказать, что любой конфликт в принципе может быть урегулирован сторонами мирным путем либо с привлечением независимого арбитра, а также что ответчик в споре об исключении может своими действиями добровольно исправить сложившуюся ситуацию (например, прийти-таки на общее собрание участников и проголосовать по вопросу, имеющему ключевое значение для деятельности корпорации). Но в таком случае аргумент об устранимости последствий действия (бездействия) ответчика мог бы заявляться практически в любом деле об исключении участников.

Во-вторых, что, может быть, даже более важно, следует учитывать природу института исключения участника и его соотношение с иными способами защиты. И в этом смысле чрезвычайно удачной представляется приводимая в доктрине аналогия с договорным правом <106>. В ее рамках исключение участника уподобляется расторжению договора в связи с существенным нарушением его условий одной из сторон. Применительно к исключению участника речь идет о существенном нарушении "договора о ведении общего дела", когда этому общему делу по ведению бизнеса корпорацией причиняется значительный ущерб <107>. При этом в рамках договорного права возможность устранения нарушения по общему правилу не влияет на возможность расторжения договора, если соблюден критерий существенности, хотя из этого правила и возможны исключения: например, когда на неустранимость в качестве критерия существенности прямо ссылается соответствующая норма (например, см. п. 2 ст. 475 ГК) или когда законом или договором предусмотрено время на устранение должником нарушения при определенных обстоятельствах (например, п. 2 ст. 480 и п. 3 ст. 723 ГК; в немецком праве правило об устранении нарушения в дополнительный льготный срок известно под названием Nachfrist) <108>.

--------------------------------

<106> См.: Кузнецов А.А. Исключение участника из общества с ограниченной ответственностью. С. 31 - 52.

<107> Об утрате доверия как отличительной черте института исключения участников говорится и в п. 1 письма N 151.

<108> Подробнее см.: Карапетов А.Г. Расторжение нарушенного договора в российском и зарубежном праве. М., 2007.

Институт исключения участников не дублирует иные механизмы защиты, а имеет собственные цели и основания. Проводя далее аналогию с договорным правом, следует учитывать, что расторжение договора не препятствует возмещению убытков с должника (п. 1 ст. 393 и п. 5 ст. 453 ГК). Равным образом признание сделки недействительной или успешное взыскание убытков с участника или участника-директора не означает невозможность исключения такого участника, если для этого есть достаточные основания. Такая логика, предполагающая наличие параллельных средств защиты применительно к корпоративному праву, была подтверждена и в п. 8 Постановления N 27. В соответствии с данной позицией отказ в иске о признании недействительной экстраординарной сделки или то обстоятельство, что сделка не оспаривалась, сами по себе не препятствуют удовлетворению требования о возмещении убытков в соответствии со ст. 53.1 ГК и в силу специального корпоративного законодательства, а также не препятствуют удовлетворению иска об исключении участника, заключившего сделку в ущерб интересам общества (в том числе в качестве единоличного исполнительного органа) либо давшего указание ее заключить или голосовавшего за ее одобрение на общем собрании.

Более того, исключение участника и некоторые иные корпоративно-правовые способы защиты представляются не только не взаимоисключающими, но даже, напротив, дополняющими друг друга. Как уже отмечалось в комментарии к п. 8 Обзора, оспаривание сделок и возмещение убытков позволяет корпорации восстановить имущественное положение, которое пострадало вследствие противоправных действий участника. В то же время применение института исключения участников, хотя и позволяет в некоторых случаях устранить препятствия к нормальной деятельности корпорации, сопряжено с негативными имущественными последствиями для самой корпорации в виде выплаты действительной стоимости доли исключаемого участника. Таким образом, заявление двух параллельных исков о взыскании убытков или оспаривании сделки и об исключении участника в целом ряде случаев может являться наиболее разумной и сбалансированной процессуальной стратегией, особенно если учитывать, что предметы доказывания и основания спора могут в значительной степени пересекаться <109>.

--------------------------------

<109> Здесь, однако, следует учитывать, что de lege lata российское корпоративное право не предусматривает в качестве общей конструкции институт ответственности участника непосредственно перед участником и соответствующая практика о возмещении убытков посредством прямого иска отсутствует. Участникам доступен только косвенный иск о возмещении в пользу самого общества убытков, который может быть предъявлен к контролирующему участнику как к лицу, имеющему фактическую возможность определять действия юридического лица (п. 3 ст. 53.1 ГК), или как к лицу, являющемуся основным хозяйственным обществом (п. 3 ст. 67.3 ГК).

5. С учетом всех приведенных выше аргументов представляется, что позиция Президиума ВС, изложенная в п. 9 Обзора, позволяет говорить об оптимальной и сбалансированной сфере применения института исключения участника. Она не является излишне широкой, поскольку носит исключительный характер, который достигается посредством применения критерия существенности. В то же время она и не является излишне узкой, что могло бы иметь место на практике в случае применения критерия неустранимости.

6. Хотя в "заголовке" комментируемого пункта Президиум ВС и не сказал об этом, из "тела" соответствующего пункта следует, что высшая судебная инстанция России еще раз подтвердила сформировавшуюся ранее в судебной практике позицию, согласно которой участник может быть исключен не только за действия, совершенные в качестве участника, но и за действия, совершенные в иной роли <110>. В деле, материалы которого были положены в основу разъяснения в п. 9 Обзора, иск об исключении участника был предъявлен в связи с тем, что участник, занимавший одновременно должность генерального директора, совершил сделку по отчуждению здания, принадлежащего обществу, по цене более чем в четыре раза ниже его рыночной стоимости.

--------------------------------

<110> Ранее такой подход поддерживался Президиумом ВАС РФ и находил свое отражение в п. 2 и 3 письма N 151.

7. Разъяснения Президиума ВС в п. 9 Обзора, а также размышления и выводы в связи с этими разъяснениями, сделанные в данном комментарии, в равной степени применимы как к ООО, так и к непубличным АО.

Комментарий к пункту 10 <111>

--------------------------------

<111> Автор комментария - А.Ю. Глазунов.

1. Комментируемый пункт Обзора содержит разъяснение Президиума ВС по процедурному вопросу, связанному с ликвидацией юридического лица на основании решения суда. Стоит отметить, что рассматриваемый судом пример обусловлен достаточно типичной для отечественного правопорядка проблемой недостаточной синхронизации норм материального права (устанавливающих как определенные правила поведения, так и процедуры их реализации) и процессуального права (в том числе норм об исполнительном производстве).

Статья 61 ГК предусматривает три процедуры ликвидации: 1) добровольную ликвидацию на основании решения участников; 2) принудительную ликвидацию в силу решения суда за пределами банкротства; 3) ликвидацию в рамках процедуры банкротства. Последний вид регулируется нормами специального законодательства и в рассматриваемом контексте не представляет интереса. Процедура добровольной ликвидации на основании решения участников относительно подробно урегулирована ст. 62 и 63 ГК. В то же время, если обратиться к процедуре принудительной ликвидации на основании судебного решения, то не трудно заметить, что она практически не урегулирована законом.

Действительно, нормы ст. 62 и 63 ГК в большей степени адаптированы под те случаи, когда сами участники приняли решение о ликвидации и заинтересованы в доведении процесса до логического завершения. Отсюда вытекает и их значительная роль в рамках этого процесса: решение о ликвидации, назначение ликвидационной комиссии или ликвидатора, утверждение промежуточного и итогового ликвидационных балансов - по общему правилу все эти действия относятся к компетенции общего собрания участников. Если они не будут совершены, то участники просто не смогут достичь своей цели, т.е. ликвидировать корпорацию. Однако в случае, когда ликвидация производится на основании судебного решения (например, по той причине, что ликвидируемое общество грубо и систематически нарушает нормы законодательства), участники могут быть попросту не заинтересованы принимать активное участие в перечисленных выше процедурах, что фактически может парализовать процесс ликвидации.

2. В п. 10 Обзора Президиум ВС дает разъяснение, согласно которому пассивное поведение участников в рамках процедуры принудительной ликвидации не является основанием для выдачи исполнительного листа с целью понуждения таких участников к проявлению активности - в подобной ситуации суду следует назначать арбитражного управляющего, который и должен осуществлять все необходимые действия в ходе ликвидации. Если же и назначенный судом арбитражный управляющий по тем или иным причинам ведет себя пассивно, то по заявлению заинтересованных лиц суд вправе назначить на его место нового арбитражного управляющего.

В основу разъяснения из п. 10 Обзора положено дело, рассмотренное АС Поволжского округа в 2017 г. <112>. Центральный банк РФ обратился с требованием о ликвидации общества с ограниченной ответственностью. Требование было удовлетворено, а обязанности по ликвидации были возложены на двух учредителей общества. Поскольку учредители уклонялись от исполнения решения суда, регулятор обратился в суд с требованиями о выдаче исполнительного листа. Судами всех трех инстанций в их удовлетворении было отказано. При этом суды указали на альтернативный способ решения проблемы - возможность назначения судом арбитражного управляющего.

--------------------------------

<112> См.: Постановление АС Поволжского округа от 05.07.2017 N Ф06-21668/2017 по делу N А12-22616/2016.

Аналогичного подхода ранее придерживался в своей практике и ВАС РФ <113>.

--------------------------------

<113> См.: п. 9 информационного письма Президиума ВАС РФ от 13.08.2004 N 84 "О некоторых вопросах применения арбитражными судами статьи 61 Гражданского кодекса Российской Федерации".

Казалось бы, эта правовая позиция не должна вызывать затруднений и очевидно следует из закона. В соответствии с п. 5 ст. 61 и п. 5 ст. 62 ГК неисполнение участниками юридического лица решения суда о принудительной ликвидации является основанием для назначения арбитражного управляющего с отнесением соответствующих расходов на участников в солидарном порядке. Однако несмотря на эти положения закона, в судебной практике ранее встречались решения, в которых суды говорили о том, что возможность назначить арбитражного управляющего в судебном порядке не препятствует возможности реализовать процессуальное право путем заявления ходатайства о выдаче исполнительного листа <114>, а если соответствующий исполнительный лист выдан судом, то Федеральная служба судебных приставов (ФССП) не имеет правовых оснований для отказа в возбуждении исполнительного производства <115>.

--------------------------------

<114> См., напр.: Постановление АС Дальневосточного округа от 28.04.2017 N Ф03-1220/2017 по делу N А37-124/2016.

<115> См., напр.: Постановление АС Поволжского округа от 28.07.2016 N Ф06-10720/2016 по делу N А12-1097/2016.

3. На наш взгляд, правовую позицию Президиума ВС, высказанную в п. 10 Обзора, следует поддержать. Противоположный подход фактически допускал бы возможность вынесения судом заведомо неисполнимого решения или, если исполнительный лист был-таки выдан судом, возбуждение априори безрезультатного исполнительного производства. Ликвидационные процедуры, предусмотренные ст. 62 и 63 ГК, представляют собой не какое-то одно конкретное действие, но целый комплекс процедур и юридических фактов, без которых ликвидация общества невозможна (в том числе принятие корпоративных решений, уведомление кредиторов и урегулирование их требований, составление ликвидационных балансов, подача заявлений в Федеральную налоговую службу). Эти процедуры играют важную роль, поскольку позволяют обеспечить определенный уровень защиты кредиторов ликвидируемого юридического лица. Вместе с тем очень трудно себе представить, каким образом в рамках существующих процедур исполнительного производства приставы-исполнители могли бы реализовать решение суда о ликвидации путем понуждения участников общества, которым такое решение адресовано. Предусмотренные ст. 64 и 68 Федерального закона от 02.10.2007 N 229-ФЗ "Об исполнительном производстве" (далее - Закон об исполнительном производстве) исполнительные действия и меры принудительного исполнения, очевидно, в большей степени адаптированы под принудительное исполнение имущественных требований и отдельных специфических категорий неимущественных требований, но не позволяют сколько-нибудь эффективно реализовать решение суда о ликвидации юридического лица.

Осознавая эту проблему, на практике приставы-исполнители ранее отказывали в возбуждении исполнительного производства, ссылаясь на ч. 3 ст. 1 Закона об исполнительном производстве, в силу которой условия и порядок исполнения отдельных судебных актов могут устанавливаться иными федеральными законами, а также на п. 8 ч. 1 ст. 31 этого Закона, согласно которому судебный пристав-исполнитель выносит постановление об отказе в возбуждении исполнительного производства, если исполнительный документ в соответствии с законодательством Российской Федерации не подлежит исполнению ФССП <116>. При этом в обоснование того, что ФССП не отвечает за исполнение решения суда о ликвидации, приводились как раз нормы п. 5 ст. 61 и п. 5 ст. 62 ГК, согласно которым следствием неисполнения такого решения является назначение судом арбитражного управляющего. Представляется, что разъяснение Президиума ВС в п. 10 Обзора косвенно поддерживает такую позицию, хотя Суд прямо и не ссылается на нормы Закона об исполнительном производстве.

--------------------------------

<116> См.: Гусаков С.Ю. Исполнение судебных актов о принудительной ликвидации юридических лиц // Практика исполнительного производства. 2018. N 2. С. 22 - 26.

4. С учетом правовой позиции, изложенной в п. 10 Обзора, представляется, что формулировку п. 5 ст. 61 ГК "осуществление ликвидации юридического лица арбитражным управляющим" следует толковать широко. А именно речь идет о том, что арбитражный управляющий, назначенный судом, в процессе ликвидации реализует не только функции ликвидационной комиссии (ликвидатора), но и правомочия участников общества, необходимые для осуществления и завершения ликвидации. Это обусловлено тем, что назначение арбитражного управляющего как бы заменяет собой исполнительный лист и является специальным способом исполнения решения суда о ликвидации, адресованного участникам. Обратный подход делал бы этот механизм совершенно неэффективным, поскольку, как уже отмечалось выше, некоторые решения участников являются обязательными юридическими фактами, без которых завершение процесса ликвидации было бы невозможно.

5. Из п. 10 Обзора также следует, что уклонение назначенного судом арбитражного управляющего от исполнения своих обязанностей не дает оснований для выдачи исполнительного листа на осуществление ликвидации. В таком случае участники общества, кредиторы или иные заинтересованные лица могут обратиться в суд с требованием об отстранении действующего арбитражного управляющего и о назначении нового. Представляется, что здесь в полной мере применимы все приведенные выше аргументы, связанные с неэффективностью выдачи исполнительного листа как способа исполнения решения о принудительной ликвидации.

Комментарий к пункту 11 <117>

--------------------------------

<117> Автор комментария - А.Ю. Глазунов.

1. Здесь Президиум развивает идеи, изложенные в п. 10 Обзора. Если в предыдущем пункте говорилось о необходимости назначения арбитражного управляющего в случае, если участники ликвидируемого общества не исполняют решение суда о ликвидации, то в п. 11 Президиум ВС идет дальше и допускает возможность назначения арбитражного управляющего в изначальном решении суда о ликвидации, т.е. без предоставления участникам возможности осуществить ликвидационные процедуры самостоятельно. Аналогичного подхода ранее придерживался и ВАС РФ <118>. При этом, по мнению Президиума ВС, пойти на столь радикальный шаг суд может в случае невозможности возложения обязанности по ликвидации юридического лица на его участников, в том числе по той причине, что они были виновны в нарушении закона, ставшем основанием для ликвидации, или их местонахождение неизвестно, или они не заинтересованы в исполнении решения суда и (или) их действия по исполнению решения суда неизбежно приведут к возникновению новых судебных споров. Иными словами, назначение арбитражного управляющего уже на этапе вынесения судом решения о принудительной ликвидации общества возможно, если у суда имеются весомые основания полагать, что потенциальное решение о возложении обязанности по ликвидации общества на участников не будет ими исполнено.

--------------------------------

<118> См.: п. 9 информационного письма Президиума ВАС РФ от 13.08.2004 N 84.

Приводимый в п. 11 Обзора пример основан на материалах дела, которое с 2014 г. на протяжении длительного времени рассматривалось судами различных инстанций и доходило до ВС <119>. В рамках этого дела суды пытались разрешить корпоративный конфликт, возникший между участниками акционерного общества, владевшими каждый по 50% его акций. Конфликт сопровождался множеством судебных процессов (о взыскании убытков, оспаривании сделок, оспаривании решений общих собраний акционеров и т.д.), а также невозможностью долгое время назначить генерального директора общества. Как известно, подп. 5 п. 3 ст. 61 ГК допускает ликвидацию юридического лица по иску его участника в случае невозможности достижения целей, ради которых оно создано, в том числе если осуществление деятельности юридического лица становится невозможным или существенно затрудняется. Иными словами, ликвидация юридического лица может выступать в качестве экстраординарного механизма разрешения дедлока между участниками в условиях, когда иные способы разрешения конфликта исчерпаны (см.: п. 29 Постановления N 25).

--------------------------------

<119> См., напр.: Постановление АС Западно-Сибирского округа от 01.09.2015 N Ф04-20935/2015 по делу N А46-12003/2014; Определение ВС РФ от 11.01.2016 N 304-ЭС15-16666 по делу N А46-12003/2014.

Поскольку ratio decidendi п. 11 Обзора посвящено процессуальному аспекту, связанному с назначением арбитражного управляющего, в дальнейшем сконцентрируемся именно на нем, оставляя за скобками проблематику ликвидации общества как способа разрешения дедлоков. С точки зрения анализируемого дела важно, что ВС, поддерживая удовлетворение требования одного из участников о ликвидации общества (против чего возражал другой участник), одновременно согласился со вторым требованием истца о назначении предложенного им арбитражного управляющего из числа членов саморегулируемой организации арбитражных управляющих. При этом такое назначение было произведено на основании изначального решения о ликвидации.

2. Правовую позицию Президиума ВС в п. 11 Обзора нельзя назвать очевидно следующей из буквы закона. Пункт 5 ст. 61 и п. 5 ст. 62 ГК явно и недвусмысленно говорят о том, что назначение арбитражного управляющего возможно только вследствие неисполнения участниками общества первоначального решения суда о ликвидации. Другими словами, назначение арбитражного управляющего de lege lata является для суда шагом номер два, а не шагом номер один.

Однако позиция Президиума ВС становится гораздо более обоснованной, если посмотреть на нее с точки зрения духа и смысла закона, а также фундаментальных общеправовых принципов. Одним из основополагающих принципов функционирования судебной системы является принцип исполнимости судебных решений. О его значимости неоднократно высказывался КС, рассматривая его в качестве неотъемлемого элемента судебной защиты <120>, а также в качестве одного из проявлений общеправового принципа правовой определенности <121>. Согласуется такой подход и с позицией Европейского суда по правам человека, который неоднократно отмечал, что неисполнимость судебного решения делала бы иллюзорным право на суд, предусмотренное п. 1 ст. 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод <122>.

--------------------------------

<120> См.: Постановление КС РФ от 10.03.2016 N 7-П.

<121> См.: Постановление КС РФ от 05.02.2007 N 2-П.

<122> См., напр.: Постановления ЕСПЧ от 19.03.1997 "Хорнсби (Hornsby) против Греции" (жалоба N 18357/91), от 07.05.2002 "Бурдов (Burdov) против России" (жалоба N 59498/00), от 29.03.2006 "Джузеппе Мостаччуоло (Mostacciuolo) против Италии" (N 2) (жалоба N 65102/01).

Возвращаясь к рассматриваемому примеру, следует отметить, что в условиях, когда два участника, обладающие по 50% акций каждый, на протяжении длительного времени не смогли разрешить корпоративный конфликт и довели его до крайней точки, в которой общество потребовалось ликвидировать, у суда имеются достаточные основания сомневаться в исполнимости решения о возложении обязанностей по ликвидации общества на таких участников. Подкрепляется эта позиция также тем, что в соответствии с Законом об АО и Законом об ООО решения о ликвидации общества, назначении ликвидационной комиссии, утверждении ликвидационных балансов образуют исключительную и непередаваемую компетенцию общего собрания акционеров (участников) и требуют для своего принятия квалифицированного большинства голосов, а в некоторых случаях - единогласия (см. п. 1 и 2.1 ст. 48 и п. 4 ст. 49 Закона об АО, а также п. 2 ст. 33 и п. 8 ст. 37 Закона об ООО). С учетом острого корпоративного конфликта, а также того, что один из участников был изначально против ликвидации, ему не составило бы труда заблокировать любые из приведенных выше решений.

Изложенный выше подход находит поддержку и в доктрине <123>.

--------------------------------

<123> См.: Шаматонов А.А. Принудительная ликвидация ООО и непубличного АО по заявлению участника (подп. 5 п. 3 ст. 61 ГК): российский и зарубежный опыт // Корпоративное право в ожидании перемен: сб. ст. к 20-летию Закона об ООО / отв. ред. А.А. Кузнецов. М., 2020. С. 424.

3. Несмотря на то что приведенный пример касается ликвидации общества в связи с дедлоком, представляется, что позиция Президиума ВС, изложенная в п. 11 Обзора, может быть также применима и к иным случаям принудительной ликвидации общества, предусмотренным п. 3 ст. 61 ГК (в том числе ликвидации по требованию уполномоченных государственных органов). Действительно, участники общества могут быть не заинтересованы в его ликвидации не только при корпоративном конфликте (когда против ликвидации выступает одна из его сторон), но и тогда, когда ликвидация производится по требованию уполномоченного государственного органа. Более того, степень незаинтересованности в подобных ситуациях может быть еще больше, поскольку не заинтересованными в ликвидации могут быть все участники, а не только определенная сторона корпоративного конфликта. Такая позиция подтверждается и формулировками п. 11 Обзора, которые ссылаются на предусмотренные ст. 61 ГК основания ликвидации в целом, не выделяя какие-то конкретные среди них.

4. Правовая позиция, изложенная в п. 11 Обзора, требует от судов очень вдумчивого и осторожного применения. Так, в рассматриваемом примере кандидатура арбитражного управляющего была предложена одним из участников. Поскольку арбитражный управляющий совершает целый ряд важных шагов в процессе ликвидации (в том числе при распределении ликвидационного остатка между участниками), судам следует очень внимательно относиться к обоснованным аргументам другой стороны, касающимся как самого факта назначения арбитражного управляющего, так и его кандидатуры. Кроме того, назначение арбитражного управляющего в деле о принудительной ликвидации может потребовать от суда принятия ряда сопутствующих решений, в частности о вознаграждении арбитражного управляющего или об отсрочке исполнения судебного акта, если арбитражный управляющий не успел завершить ликвидацию в установленный судом срок <124>. Однако аналогичные проблемы могут возникнуть и в том случае, когда участники не исполнили решение суда о ликвидации и вопрос о назначении арбитражного управляющего возник на более позднем этапе.

--------------------------------

<124> См.: Шаматонов А.И. Указ. соч. С. 424 - 425.

/"Вестник экономического правосудия Российской Федерации", 2020, N 11/

Во второй части комментария авторы анализируют правовые позиции, изложенные в п. 12 - 21 Обзора судебной практики по некоторым вопросам применения законодательства о хозяйственных обществах, утв. Президиумом ВС РФ 25.12.2019. В частности, затрагиваются следующие вопросы: а) оспаривание решений акционеров при злоупотреблении принципом большинства; б) конвалидация ничтожного решения акционеров; в) выкуп акций в АО; г) влияние одобрения акционеров на ответственность директора; д) оспаривание крупных сделок; е) одобрение внесения в устав ликвидационной стоимости привилегированных акций. Некоторые из комментируемых пунктов содержат принципиально новые разъяснения, которые дают сигнал на отход от сложившейся правоприменительной практики: в частности, по вопросам оспаривания решений акционеров ввиду наличия злоупотреблений со стороны мажоритария, а также конвалидации решений, принятых в отсутствие необходимого большинства голосов. Авторы комментария критически анализируют содержащиеся в Обзоре разъяснения с теоретических, политико-правовых и прагматических позиций, а также обозначают вопросы, требующие дальнейшего анализа и обсуждения.

Ключевые слова: корпоративный спор, решения собрания, злоупотребление правом, конвалидация, выкуп акций, крупная сделка, одобрение акционеров, ответственность директора, ликвидационная стоимость.

This second part of the commentary analyses legal positions set out in paragraphs 12 - 21 of the Review of the Court Practice on Some Issues of Application of Legislation on Business Companies Legislation approved by the Presidium of Supreme Court of Russia on 25 December 2019. In particular, authors address the following issues: a) challenging shareholders' resolutions; b) convalidation of void shareholders' resolutions; c) buy-out of shares in JSCs; d) impact of shareholders' approval on the director's liability; e) invalidation of major transactions; f) approval of liquidation value of preferred shares. Some of the provisions of the Review are really pathbreaking and significantly deviate from the existing court practice. In particular, this is true in respect of the following issues: challenging a shareholders' resolution due to an abuse by a majority shareholder and convalidation of shareholders' decisions adopted in the absence of the required number of votes. Authors of this commentary provide a critical evaluation of the Review from the perspective of dogmatic, law policy and practical considerations, and mark some issues that require further analysis and discussion.

Key words: corporate dispute, shareholders' resolutions, abuse of right, convalidation, buy-out of shares, major transaction, shareholders' approval, director's liability, liquidation value.

Комментарий к пункту 12 <2>

--------------------------------

<2> Автор комментария - И.С. Чупрунов.

1. Пункт 12 Обзора судебной практики по некоторым вопросам применения законодательства о хозяйственных обществах, утв. Президиумом ВС РФ 25.12.2019 (далее - Обзор), содержит разъяснения в отношении достаточно распространенной категории споров, касающихся увеличения уставного капитала за счет внесения дополнительных вкладов участников. На практике подобное увеличение нередко используется для размытия долей миноритариев. Поскольку соответствующее решение требует лишь квалифицированного большинства голосов (абз. 1 п. 1 ст. 19 Федерального закона от 08.02.1998 N 14-ФЗ "Об обществах с ограниченной ответственностью" (далее - Закон об ООО)), мажоритарий может вне зависимости от отношения к этому вопросу миноритариев объявить об увеличении уставного капитала на значительную сумму (нередко в десятки раз превышающую его текущий размер). Если миноритарий не может внести пропорциональный вклад, его доля в капитале ООО может значительно размыться, что, в свою очередь, приведет к ограничению его влияния на управление корпорацией.

Основная цель п. 12 Обзора состоит в том, чтобы дать сигнал нижестоящим судам, что они могут в отдельных ситуациях оценивать существо решения участников об увеличении уставного капитала на предмет того, имело ли место при его принятии злоупотребление со стороны мажоритария.

С этой точки зрения комментируемый пункт заслуживает абсолютной поддержки. Хотя участники корпорации, безусловно, вправе при принятии корпоративных решений руководствоваться в том числе собственными интересами <3>, на них также лежат фидуциарные обязанности по отношению к иным акционерам, вытекающие из того, что они все согласились вести общее дело, основав корпорацию (или вступив в нее) <4>. Данные фидуциарные обязанности, без сомнения, являются менее строгими, чем обязанности директоров, однако в силу их существования мажоритарный акционер, в частности, не должен злоупотреблять тем, что он обладает большинством голосов на общем собрании. Как следствие, у суда должны быть возможности вмешаться и признать недействительным такое корпоративное решение, которое явно притесняет миноритария в угоду мажоритария, т.е. представляет собой злоупотребление принципом большинства.

--------------------------------

<3> См., напр.: Hollington R. Hollington on Shareholders' Rights. London, 2013. P. 97 - 99; Кузнецов А.А. Оспаривание решений общих собраний участников (акционеров) // Корпоративное право в ожидании перемен: сб. ст. к 20-летию Закона об ООО / отв. ред. А.А. Кузнецов. М., 2020. С. 223 - 224; Ключарева Е.М. Ответственность за убытки, причиненные обществу недобросовестными и неразумными действиями членов их органов управления: особенности субъектного состава в непубличных обществах // Там же. С. 185.

<4> См., напр.: Gerner-Beuerle C., Schillig M.A. Comparative Company Law. Oxford, 2019. P. 619 - 620, 625 - 627, 634; Cahn A. The Shareholders' Fiduciary Duty in German Company Law // Shareholders' Duties / ed. by H.S. Birkmose. N.Y., 2017. P. 348.

Именно такая логика зафиксирована в п. 12 Обзора. Президиум ВС прямо указывает на то, что в рассматриваемой категории споров потенциально сталкиваются интерес корпорации в привлечении дополнительного финансирования за счет увеличения уставного капитала и интерес миноритарного участника в сохранении размера своей доли. Если первый из таких интересов в реальности отсутствует, т.е. корпорации не нужны деньги, то интерес миноритария должен получать приоритет, а решение об увеличении капитала - признаваться недействительным <5>. Схожую аргументацию можно встретить и в предшествующей судебной практике, в частности в Постановлении АС Волго-Вятского округа по делу об оспаривании увеличения уставного капитала ООО "НМЗ Инвест" <6> (далее - дело НМЗИ), которое, судя по всему (исходя из фактических обстоятельств и аргументов, заявляемых истцом и ответчиком), и послужило основой для фабулы спора, описанного в п. 12 Обзора.

--------------------------------

<5> В подтверждение данной позиции Президиум ВС (так же, как и многие нижестоящие суды) сослался на Постановление КС РФ от 21.02.2014 N 3-П (далее - Постановление N 3-П), в соответствии с которым уменьшение доли одного из участников корпорации может быть признано допустимым с точки зрения конституционных принципов, если это вызвано целями достижения общего для этой корпорации интереса и участнику, доля которого уменьшается, обеспечены эффективные механизмы защиты.

<6> См.: Постановление АС Волго-Вятского округа от 11.07.2018 по делу N А43-723/2018.

2. Примечательно, что Президиум ВС не дал вполне четкого формального обоснования занятой позиции с точки зрения применимых норм права. Сначала п. 12 Обзора справедливо ссылается на то, что в соответствии с п. 1 ст. 43 Закона об ООО для признания решения собрания участников недействительным необходима совокупность двух условий: противоречие такого решения требованиям законодательства и нарушение им прав и законных интересов конкретного участника общества. Однако после этого Президиум ВС не поясняет, какое же именно требование законодательства в данном случае было нарушено. Лишь в конце основного текста комментируемого пункта идут ссылки на "конституционно значимые принципы сохранения баланса интересов сторон и недопустимости осуществления прав и свобод человека и гражданина с нарушением прав и свобод других лиц" <7>, которые в силу их расплывчатости вряд ли могут быть по-настоящему адекватным обоснованием для принятого решения. Примечательно, что и АС Волго-Вятского округа в деле НМЗИ поступил ровно так же, обосновав свое решение только через ссылку на некие принципы конституционного права.

--------------------------------

<7> То есть, по сути, идет подразумеваемая отсылка к Постановлению N 3-П.

Тем не менее ответ на вопрос о том, какая именно норма здесь нарушается, достаточно прост (в связи с чем не совсем понятно, почему он не был прямо дан в п. 12). Злоупотребляя принципом большинства и злонамеренно размывая долю миноритария, мажоритарий нарушает ст. 10 ГК <8>, что может в исключительных случаях само по себе выступать основанием для признания решения собрания недействительным <9>. Альтернатива такому решению также могла бы состоять в признании Президиумом ВС (через аналогию права) того, что участники корпорации в рамках ведения общего дела и достижения целей корпорации несут фидуциарные обязанности не только по отношению к самой корпорации (абз. 4 - 6 п. 4 ст. 65.2 ГК), но и по отношению к другим участникам.

--------------------------------

<8> На это же справедливо обращается внимание и в научной литературе, см.: Кузнецов А.А. Оспаривание решений общих собраний участников (акционеров). С. 227.

На ст. 10 ГК, как следует из основного текста комментируемого пункта, ссылался и истец в рассматриваемом споре, а также истец в деле НМЗИ.

<9> См. также в связи с этим п. 13 Обзора и комментарий к нему.

Однако вне зависимости от того, рассматриваем ли мы действия мажоритария при злонамеренном увеличении капитала в качестве злоупотребления правом (ст. 10 ГК) <10> или нарушения фидуциарных обязанностей по отношению к миноритарию, любое из подобных обоснований, пожалуй, выглядело бы более точным, нежели одна лишь расплывчатая отсылка к неким конституционным принципам.

--------------------------------

<10> Ср. с п. 13 Обзора, где Президиум ВС, напротив, прямо сослался на ст. 10 ГК в обоснование признания решения собрания недействительным.

3. В качестве аргумента против того, чтобы давать миноритарию дополнительную защиту путем оспаривания решения об увеличении уставного капитала, можно было бы сослаться на то, что он вообще-то способен защитить свои интересы и иным образом.

Во-первых, миноритарий в теории мог бы изначально добиться включения в устав ООО требования о необходимости единогласия для принятия решения об увеличении уставного капитала за счет дополнительных вкладов участников. Соответственно, в такой ситуации без его голоса не произойдет никакого размывания его доли <11>.

--------------------------------

<11> Подобная логика регулирования императивно закреплена для такого увеличения уставного капитала, когда оно изначально осуществляется на непропорциональной основе в пользу конкретного участника или третьего лица (п. 2 ст. 19 Закона об ООО).

Во-вторых, миноритарий, если он не согласен с увеличением уставного капитала, вправе заявить требование о выкупе своей доли на основании абз. 2 п. 2 ст. 23 Закона об ООО <12>. На первый взгляд именно это выступает достаточным средством защиты интересов истца: он может быть не способен предотвратить увеличение уставного капитала (что согласуется с общим принципом большинства), но при этом имеет право "проголосовать ногами" и выйти, не согласившись с подобным фундаментальным изменением в жизни корпорации.

--------------------------------

<12> См. о некоторых аспектах такого выкупа комментарий к п. 4 Обзора (комментарии к п. 1 - 11 Обзора опубликованы в "Вестнике экономического правосудия РФ" N 10 за 2020 г. - Прим. ред.).

Хотя каждая из описанных мер может предоставить миноритариям дополнительный комфорт и защиту, ни одна из них не является панацеей. Так, миноритарию может не хватить переговорных возможностей, чтобы убедить иных участников в том, что увеличение уставного капитала требует единогласного решения. Кроме того, мажоритарий может очевидно злоупотреблять своими правами и увеличивать уставный капитал исключительно с целью размыть долю миноритария. Требовать, чтобы в подобной ситуации миноритарий защищался от злонамеренных действий мажоритарного участника через выкуп/выход из корпорации - значит потакать недобросовестным действиям мажоритария и ставить его интересы априори выше интересов миноритарных участников.

Цель п. 12 Обзора, которую однозначно можно поддержать, состоит в том, чтобы дать эффективную защиту для случаев, когда увеличение уставного капитала явно направлено на размытие доли миноритария, т.е. представляет собой злоупотребление принципом большинства со стороны мажоритария (ст. 10 ГК).

Несмотря на то что с указанным общим принципом стоит согласиться, есть две категории вопросов, которые, как представляется, должны решаться более тонко, чем это делает Президиум ВС в п. 12 Обзора: 1) распределение бремени доказывания; 2) обстоятельства, на которые должен обращать внимание суд, оценивая, имеется ли злоупотребление в конкретном случае.