Учебный год 22-23 / pravo_sobstvennosti-1

(банкротстве)" в связи с жалобой компании Timber Holdings International Livited"

констатируется:

"В силу статьи 35 (часть 3) Конституции Российской Федерации никто не может быть лишен своего имущества иначе как по решению суда; принудительное отчуждение имущества для государственных нужд может быть произведено только при условии предварительного и равноценного возмещения.

Использованным в данной статье понятием "имущество" в его конституционноправовом смысле охватываются, в частности, вещные права и права требования, в том числе принадлежащие кредиторам. Такой подход содержится в Постановлении Конституционного Суда Российской Федерации от 17 декабря 1996 года по делу о проверке конституционности пунктов 2 и 3 части первой статьи 11 Закона Российской Федерации от 24 июня 1993 года "О федеральных органах налоговой полиции" и корреспондирует с толкованием этого понятия Европейским судом по правам человека, которое лежит в основе применения им статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод".

Не только в Европейском суде по правам человека, но и во многих конституционных судах Западной Европы конституционно-правовое понятие права частной собственности трактуется шире, чем гражданско-правовое, включая в себя широкий спектр имущественных прав, включающих в себя и права на накопление в пенсионных фондах, и требования об уплате доходов, утраченных в связи с посягательством на доброе имя. Как указал в деле Jatridis Европейский УД по правам человека: "Концепция "собственности" в статье 1 Протокола N 1 к Конвенции имеет автономное содержание, которое определенно не ограничивается правом собственности на физические вещи: некоторые другие права и выгода, образующие имущество, могут быть также рассмотрены как "права собственности", и, таким образом, как "собь" для целей указанного положения". А в деле Beyeler Суд повторил, что понятие собственности, предусмотренное в ч. 1 ст. 1, имеет автономное значение, которое не сводится к праву собственности на физические вещи и не зависит от формальных квалификаций по внутреннему праву: некоторые другие права и выгоды, образующие имущество, могут быть также рассмотрены как права собственности и, таким образом, как собственность для целей указанного положения <1>.

--------------------------------

<1> Микеле де Сальвиа. Прецеденты Европейского суда по правам человека. М., 2004. С. 967.

3) Идеей о том, что Конституция РФ в ст. 35 защищает достаточно широкий спектр имущественных прав, а не только право частной собственности, Конституционный Суд РФ в очередной раз воспользовался в известном Постановлении 2003 г. о проверке конституционности п. п. 1 и 2 ст. 167 ГК РФ.

Основная тема в Постановлении КС РФ от 21 апреля 2003 г. - антитеза двух способов защиты нарушенных субъективных гражданских прав и противоположные правовые позиции судов общей юрисдикции и арбитражных судов.

Часто, выступая в судейской аудитории, приходится сталкиваться с превратным пониманием сути правовой позиции КС по данному делу. Обычно судьи судов общей юрисдикции полагают, что КС РФ отдал предпочтение виндикационному иску, склонившись к правовой позиции арбитражных судов.

Конституционный Суд РФ не воспринял ни идею о том, что добросовестный владелец является собственником, ни противоположную ей идею о том, что незаконное добросовестное владение - это фактическое состояние, а не субъективное право. Обычно Конституционный Суд не торопится высказывать свое мнение по проблеме, дискутируемой в доктрине. Что же заставило Суд в данном случае сделать исключение? По всей видимости, осознание того, что проблема состоит в поиске очень тонкого баланса между законными интересами как собственника, так и добросовестного приобретателя.

11

Для решения проблемы понадобилось применить общеправовой принцип пропорциональности. Если исходить из того, что у собственника полноценное субъективное право, а владение добросовестного приобретателя - это лишь фактическое состояние, то поиск баланса заведомо обречен на провал. В таком случае бесполезно пытаться применить конституционный принцип соразмерности и пропорциональности (ч. 3 ст. 55 Конституции РФ), всегда предполагающий поиск баланса равнозащищаемых ценностей.

Дискуссия о том, является ли владение правом или фактом, длится уже много веков. В результате сложились две принципиальные и одна компромиссная точки зрения. Полярные полюса - это мнение Павла и Папиниана в римском праве, Дернбурга и Виндшейда - в немецком праве, Д.И. Мейера и Г.Ф. Шершеневича - в русском гражданском праве. Компромиссная точка зрения принадлежит В.М. Хвостову, который считал, что юридическое владение есть право, однако право с довольно скудным содержанием <1>. С нашей точки зрения, избранный Конституционным Судом РФ подход в большей мере напоминает позицию В.М. Хвостова.

--------------------------------

<1> Хвостов В.М. Система римского права: Учебник. М.: Спарк, 1996. С. 273.

Прежде всего обратим внимание на то, что КС РФ пришел к выводу, что по смыслу ст. 35 (ч. 2) Конституции РФ во взаимосвязи с ее ст. ст. 8, 34, 45, 46 и 55 (ч. 1) права владения, пользования и распоряжения имуществом обеспечиваются не только собственникам, но и иным участникам гражданского оборота. В тех случаях, когда имущественные права на спорную вещь, возникшие на предусмотренных законом основаниях, имеют другие, помимо собственника, лица - владельцы и пользователи вещи, этим лицам также должна быть гарантирована государственная защита их прав. К числу таких имущественных прав, по мнению КС РФ, относятся и права добросовестных приобретателей.

На первый взгляд это положение может показаться крайне спорным. Толкуя конституционную норму ч. 2 ст. 35, КС в качестве самостоятельных имущественных прав рассматривает собственность (которая предполагает обладание такими правомочиями, как владение, пользование и распоряжение) и владение. Получается, что ст. 35 Конституции РФ гарантирует государственную защиту не только субъективного конституционного права частной собственности, но и широкого спектра различных имущественных прав. Очевидно, что такое истолкование очень напоминает интерпретацию конвенционной нормы об уважении собственности, содержащейся в ст. 1 Протокола N 1 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод Европейским судом по правам человека.

Однако не повлечет ли такая интерпретация и государственную защиту владения, скажем, вора? Нет. Есть одна очень принципиальная деталь, на которой, собственно, и построены все последующие логические рассуждения КС РФ: о добросовестных владельцах как обладателях именно имущественного права можно говорить только с учетом того, что они являются участниками гражданского оборота. При внимательном изучении текста Постановления КС РФ о проверке конституционности ст. 167 ГК РФ становится понятным, почему и в Определении КС РФ от 27 ноября 2001 г. признание прав добросовестных приобретателей нерастаможенных автомобилей увязывается с их приобретением "в ходе оборота". Оговорка о гражданском обороте во многом объясняет, почему в результате судебного решения состояние фактического незаконного владения превращается в субъективное имущественное право добросовестного владельца.

Доказательства того, что добросовестное владение - это не просто фактическое состояние, но и имущественное право, можно обнаружить с помощью системнологического толкования норм ГК РФ. В п. 2 ст. 234 ГК РФ содержится норма, в соответствии с которой до приобретения на имущество права собственности в силу приобретательной давности лицо, владеющее имуществом как своим собственным, имеет

12

право на защиту своего владения против третьих лиц, не являющихся собственниками имущества, а также не имеющих прав на владение им в силу иного предусмотренного законом или договором основания. Как известно, право на защиту является всего лишь элементом - правомочием, входящим в содержание всякого субъективного гражданского права. Этот элемент основного содержания субъективного права оказывается востребованным, когда другие элементы права оказываются под угрозой, т.е. когда субъективное право оказывается в особом, нарушенном состоянии. Таким образом, положение о "праве на защиту своего владения" из п. 2 ст. 234 ГК РФ, в системной связи со ст. 11 ГК РФ, предусматривающей судебную защиту нарушенных гражданских прав, должно пониматься как признание гражданским законодательством того, что добросовестный владелец обладает неким субъективным имущественным правом.

На это обстоятельство обратил внимание и К.И. Скловский. Он точно подметил, что возрождение в российском законодательстве приобретательной давности (ст. 234 ГК РФ) заставляет обсудить вопрос, не возникло ли здесь право владения, если имеется исковая защита. По его мнению, владение по приобретательной давности не защищается ни от собственника, ни от титульного владельца. А поэтому им делается вывод, что такое владение не может быть противопоставлено этим правам как другое субъективное право, а в сопоставлении с ними выступает лишь как факт. Отсюда и признание справедливым утверждения Д.И. Мейера: "Пока давность не привела к этому праву, нет никакого имущественного права". Однако в этом же месте в монографии К.И. Скловского можно обнаружить рефлексию его неуверенности в непоколебимости этого суждения, поскольку он пишет: "Если полагать, что право на иск само по себе позволяет считать отношение из ст. 234 ГК РФ правом, то это право в любом случае не имеет таких черт, которые позволяют считать его абсолютным (поскольку оно не защищается от любого лица) и вещным (поскольку оно не передается вместе с вещью, а переходит только в порядке личного правопреемства)" <1>.

--------------------------------

<1> Скловский К.И. Собственность в гражданском праве. М., 2000. С. 292.

По всей видимости, не случайно КС РФ утверждает, что добросовестный владелец обладает субъективным правом, называя его достаточно абстрактно имущественным правом.

С нашей точки зрения, это имущественное право является новым вещным правом. В силу обладания этим правом добросовестный владелец приобретает возможность непосредственно воздействовать на вещь и отражать посягательство на свое право со стороны третьих лиц. При этом непосредственное воздействие на вещь не следует понимать только как держание в руках, как физическое обладание вещью. Владение добросовестного приобретателя, в отличие от простого держания, предполагает определенную меру имущественной власти.

Не препятствует признанию рассматриваемого субъективного права вещным то обстоятельство, что оно ограничено во времени в отличие от большинства абсолютных прав. В конце концов временный характер права пожизненного наследуемого владения не мешает признавать его вещным.

Очевидной особенностью права добросовестного владения является специфика основания его возникновения. В отличие от других вещных прав непременным условием для его возникновения является наличие в сложном юридическом составе, влекущем возникновение данного права, судебного решения, в силу которого оно и возникает. Пока не состоится судебное решение в пользу добросовестного владельца, его состояние определяется как незаконное добросовестное владение. При этом, в силу ограничений на виндикацию, у добросовестного приобретателя появляется субъективное имущественное право. Обязательность наличия судебного акта обусловливается тем, что установление добросовестности - это акт правосудия и в силу ч. 1 ст. 118 Конституции РФ

13

осуществляется только судом. Новое имущественное право добросовестного приобретателя возникает и в случае истечения срока давности по виндикационному иску (ст. 199 ГК РФ). Добросовестность владения должна подтверждаться судом с помощью определенных юридических фактов.

Итак, Конституционный Суд РФ в Постановлении о проверке конституционности положений ст. 167 ГК РФ признал имущественное право добросовестного приобретателя.

Врезолютивной части Постановления зафиксировано, что положения ст. 167 ГК РФ

вих конституционно-правовом истолковании означают, что они не могут распространяться на добросовестного приобретателя, если это непосредственно не оговорено законом. Значит ли это, что КС РФ не считает возможным применение ст. 167 ГК РФ в случае, если жилое помещение или иное имущество истребуется собственником у любого добросовестного приобретателя? Можно ли понять Постановление КС РФ как явно выраженный приоритет имущественного права добросовестного приобретателя над правом собственности? Полагаем, что такое понимание Постановления КС РФ носило бы чрезмерно прямолинейный характер. И если раньше суды общей юрисдикции пренебрегали применением гражданско-правовых норм, ограничивающих право собственников на виндикацию, отдавая предпочтение применению положений ст. 167 ГК РФ, предусматривающих реституцию, то буквальное понимание Постановления КС РФ опасно как иная крайность.

На самом деле КС РФ не высказал мнение о приоритете имущественного права добросовестного приобретателя, обеспечиваемого с помощью норм об ограниченной виндикации (ст. 302 ГК РФ). В п. 3 мотивировочной части Постановления КС РФ подтверждается, что Гражданский кодекс РФ - в соответствии с вытекающими из Конституции РФ основными началами гражданского законодательства (п. 1 ст. 1 ГК РФ) - не ограничивает гражданина в выборе способов защиты нарушенного права и не ставит использование общих гражданско-правовых способов защиты в зависимость от наличия специальных, вещно-правовых способов; граждане и юридические лица в силу ст. 9 ГК РФ вправе осуществить этот выбор по своему усмотрению.

Право на выбор способа государственной защиты прав и свобод можно вывести и из основного содержания конституционного права, предусмотренного ст. 45 Конституции РФ.

Реституция, как справедливо отметил К.И. Скловский, является очень своеобразным требованием по своей юридической природе: не являясь ни вещным, ни обязательственным, оно имеет сильный публично-правовой элемент, т.е. не является чисто частноправовым средством защиты <1>. Виндикация, напротив, представляет собой типичное частноправовое средство защиты. А поэтому применение реституции с ее значительным публично-правовым элементом не всегда позволяет обеспечить баланс законных интересов собственника и добросовестного приобретателя.

--------------------------------

<1> Скловский К.И. Собственность в гражданском праве. С. 317.

Для того чтобы обеспечить искомое равновесие в определенных случаях, предпочтительным является применение виндикации. Собственники - стороны в договоре, третьи лица, добросовестные приобретатели - все это участники гражданского оборота. Исходя из общеправового принципа справедливости, защита прав собственника и имущественного права добросовестного приобретателя должна осуществляться на основе соразмерности и пропорциональности, с тем чтобы был обеспечен баланс прав и законных интересов всех участников гражданского оборота (абз. 4 п. 2 мотивировочной части Постановления КС РФ от 2 апреля 2003 г.). Осуществляя регулирование оснований возникновения и прекращения права собственности и других вещных прав, договорных и иных обязательств, оснований и последствий недействительности сделок, федеральный законодатель должен предусматривать такие способы и механизмы реализации

14

имущественных прав, которые обеспечивали бы защиту не только собственникам, но и добросовестным приобретателям как участникам гражданского оборота (абз. 6 п. 2 мотивировочной части Постановления КС РФ от 21 апреля 2003 г.).

Для того чтобы установить, в каких случаях приоритет должен отдаваться защите права собственника, а в каких - праву добросовестного приобретателя, Конституционный Суд предложил судам использовать в качестве объективного критерия (текста) два конституционных принципа: а) принцип соразмерности и пропорциональности и б) принцип стабильности гражданского оборота.

Ключевое для понимания смысла правовой позиции КС РФ положение содержится в последних двух абзацах подп. 3.1 мотивировочной части Постановления КС РФ.

Права лица, считающего себя собственником имущества, не подлежат защите путем удовлетворения иска к добросовестному приобретателю с использованием правового механизма, установленного п. п. 1 и 2 ст. 167 ГК РФ. То есть если между собственником имущества и добросовестным приобретателем не было заключено сделки, то последнего надо рассматривать как третье лицо, к которому нельзя предъявлять иск о признании сделки недействительной и о применении последствий признания сделки недействительной. Такая защита возможна лишь путем удовлетворения виндикационного иска, если для этого имеются те предусмотренные ст. 302 ГК РФ основания, которые дают право истребовать имущество и у добросовестного приобретателя (безвозмездность приобретения имущества добросовестным приобретателем, выбытие имущества из владения собственника помимо его воли и др.).

Иное истолкование положений п. п. 1 и 2 ст. 167 ГК РФ означало бы, что собственник имеет возможность прибегнуть к такому способу защиты, как признание всех совершенных сделок по отчуждению его имущества недействительными, т.е. требовать возврата полученного в натуре, не только когда речь идет об одной (первой) сделке, совершенной с нарушением закона, но и когда спорное имущество было приобретено добросовестным приобретателем на основании последующих (второй, третьей, четвертой и т.д. сделок).

Таким образом, появляется объективный критерий - количество заключенных сделок между собственником и добросовестным приобретателем. Цепочка этих сделок - это часть гражданского оборота, стабильность которого должна поддерживаться как конституционным, так и гражданским правом. При наличии в этой цепочке нескольких звеньев интересы добросовестного приобретателя начинают перевешивать право собственника, ибо в интересе приобретателя объективируется идея стабильности гражданского оборота.

Использование положения ч. 2 ст. 35 Конституции РФ, как предусматривающего государственное признание и защиту такого имущественного права, как право добросовестного владельца, оказалось необходимым для того, чтобы суды, применяя ст. 167 ГК РФ, обладая достаточной степенью дискреции, в каждом конкретном случае самостоятельно решали вопрос, какой способ защиты целесообразно применить исходя из необходимости поиска разумного баланса между законными интересами собственника и добросовестного владельца.

С помощью конституционно-правового истолкования ст. 167 ГК РФ КС РФ продемонстрировал значимость метапринципа частного права - обеспечение стабильности гражданского оборота.

В п. 2 мотивировочной части Постановления, в котором встроена своеобразная система конституционно-правовых координат, т.е. выбраны те конституционные положения, которые необходимо применить для разрешения дела, не случайно отмечается, что "конституционные принципы свободы экономической деятельности и свободного перемещения товаров, услуг и финансовых средств предполагают наличие надлежащих гарантий стабильности, предсказуемости и надежности гражданского оборота".

15

В противном случае для широкого круга добросовестных приобретателей, проявляющих при заключении сделки добрую волю, разумную осмотрительность и осторожность, будет существовать риск неправомерной утраты имущества, которое может быть истребовано у них в порядке реституции. Подобная незащищенность вступает в противоречие с конституционными принципами свободы экономической деятельности и свободы договоров, дестабилизирует гражданский оборот, подрывает доверие его участников друг к другу, что несовместимо с основами конституционного строя Российской Федерации как правового государства, в котором человек, его права и свободы являются высшей ценностью, а их признание, соблюдение и защита - обязанностью государства.

Можно оспорить правовую позицию КС РФ, давшего конституционно-правовые истолкования ст. 167 ГК РФ, но нельзя, на наш взгляд, не признать, что, когда это истолкование направлено на усиление роли базовых принципов частного права, оно оправданно.

Столь подробное изложение аргументов Конституционного Суда по вопросу о конституционности ст. 167 ГК РФ объясняется тем, что оно наглядно демонстрирует разницу между публично-правовой (конституционно-правовой) концепцией права собственности и цивилистической концепцией.

Расхождения между ними имеют место не только применительно к субъективному праву частной собственности, но и применительно к праву публичной собственности.

Глава 2. ПОНЯТИЕ И ВИДЫ ВЕЩНЫХ ПРАВ

§ 1. Возникновение категории вещных прав

1. Вещные права в римском праве

Принято считать, что понятие вещных прав пришло из римского частного права, в котором ограниченные по своему содержанию вещные права на чужие вещи (jura in re aliena) якобы противопоставлялись наиболее широкому по содержанию праву собственности. В этом взгляде отразилась давно ставшая в цивилистике традиционной "наклонность освящать идеи и явления современного происхождения покровом векового авторитета римского права" <1>. В действительности дошедшие до нас источники римского частного права не содержат и не могли содержать такого обобщенного, абстрактного понятия, как "вещное право" или "ограниченные вещные права", ибо римской юриспруденции было "почти совершенно чуждо распределение материала на основании общих понятий и принципов, составляющее характеристическое свойство догматической классификации" <2>.

--------------------------------

<1> Муромцев С.А. Очерки общей теории гражданского права // Избранные труды по римскому и гражданскому праву. М., 2004. С. 240. (Серия "Научное наследие".)

<2> Там же. С. 222.

Следует учитывать и то важное обстоятельство, что институты римского права не являются чем-то раз и навсегда данным; они появлялись и развивались на протяжении многих веков, и их понимание самими римскими юристами в разные эпохи римской истории было весьма различным и даже противоречивым. Как отмечал Д.Д. Гримм, древнее римское право вообще "не знало противоположения между правом собственности и ограниченными вещными и личными правами на чужие вещи. Всякое отношение к вещи мыслилось как разновидность единого права - права собственности" <1>. Так, сервитутное право изначально вовсе не было "правом в чужой вещи" (которым оно стало лишь в императорский период), а считалось "как бы правом на свою вещь, которой пользовались

16

только совместно с собственником служащего имения"; в силу этого юридическое положение (природа) сервитутного права "первоначально во всем сходно с юридическим положением собственности" <2>. Точно так же суперфиций (superficies) и эмфитевзис (emphyteusis), также обычно рассматриваемые в качестве классических разновидностей известных римскому праву вещных прав, появились в этом качестве лишь в конце императорского периода на базе долгосрочной аренды земли, т.е. чисто обязательственных отношений.

--------------------------------

<1> Гримм Д. Проблема вещных и личных прав в древнеримском праве // Вестник гражданского права. 2007. N 3. С. 189.

<2> Муромцев С.А. Гражданское право Древнего Рима. М.: Статут, 2003. С. 149. (Серия "Классика российской цивилистики".)

Хозяйственные потребности привели к выработке сначала сервитутов, а затем и узуфрукта с его известными разновидностями (usus и habitatio); к этой же группе имущественных прав исследователи обычно относят и появившиеся значительно позднее суперфиций и эмфитевзис, а также залоговое право (в формах pignus и hypotheca). Но даже в Дигестах Юстиниана, по сути, завершивших развитие римского частного права, все эти конкретные институты не рассматривались в качестве разновидностей некой единой категории "прав на чужие вещи", или "ограниченных вещных прав" <1>.

--------------------------------

<1> Ср., например: Вещные права на землю в избранных фрагментах из Дигест Юстиниана / Пер. с лат.; отв. ред. Л.Л. Кофанов. М., 2006. С. 65, 118, 280.

В римском праве отсутствовало четкое разделение имущественных прав на вещные и обязательственные, основанное на каких-то определенных, общепризнанных признаках вещного и обязательственного права. Известные (зафиксированные в Дигестах) попытки разграничения вещных и обязательственных отношений, предпринимавшиеся римскими юристами, прежде всего Гаем, а также Павлом, Ульпианом и Папинианом, основывались не на абстрактных общих положениях, а на сугубо конкретных различиях способов защиты соответствующих прав - вещных и личных исков (actiones in rem и actiones in personam) <1>.

--------------------------------

<1> См.: Институции Юстиниана / Пер. с лат.; под ред. Л.Л. Кофанова, В.А. Томсинова. М., 1998. С. 319; Дигесты Юстиниана / Пер. с лат.; отв. ред. Л.Л. Кофанов. Т. VI. Полутом 2. М., 2005. С. 535, 547, 549, 555. Ср.: Новицкий И.Б. Основы римского гражданского права: Учебник для вузов: Лекции. М., 2000. С. 72.

Содержание римского частного права составляли достаточно казуистичные правила, созданные на основе анализа различных конкретных ситуаций, причем зачастую в разное время разными лицами, и потому нередко противоречившие друг другу, к тому же изложенные в плохо систематизированном и малоудобном для изучения порядке. Их обобщение, как известно, начали лишь глоссаторы и главным образом постглоссаторы (комментировавшие данное глоссаторами толкование римских текстов с целью приспособления содержащихся в них правил к потребностям средневековых правопорядков) уже спустя несколько веков после падения Римской империи (практически только с середины XIII в.).

Его завершили германские ученые-цивилисты в конце XVIII - начале XIX в., создав на основе логического (догматического) обобщения и систематизации римских источников пандектное учение (от греч. Pandectae - "все вмещающее", "все охватывающее"), которое с тех пор обычно и рассматривается как "римское частное право" и в этом качестве изучается в юридических вузах. Пандектистика составила главную базу для формирования "юриспруденции понятий" (Begriffsjurisprudenz), т.е.

17

рассмотрения гражданского права в качестве продуманной, логически непротиворечивой системы общих категорий и правил, четких юридических конструкций, воплощающихся в конкретных нормах. Тем самым пандектисты впервые поставили гражданское право на научную основу, что составляет важнейшую историческую заслугу германского правоведения.

2. Вещные права в европейском праве

Категория вещных прав в их современном понимании появилась в континентальном европейском праве в начале XIX в. в рамках созданного германскими юристами пандектного учения. Одним из родоначальников этого учения и соответственно теории вещных прав наряду с Ф.К. фон Савиньи стал профессор Гейдельбергского университета А. Тибо <1>. В своих учебниках пандектного и римского права он едва ли не первым подверг убедительной критике распространенное тогда мнение о существовании в римском праве разделенной собственности, доказав противоречие римским источникам соответствующих положений глоссаторов. На этой базе А. Тибо обосновал необходимость отказа от основополагающей в феодальном праве идеи разделенной собственности и признания наряду с правом собственности (на землю) иных вещных прав на чужую вещь

<2>.

--------------------------------

<1> Anton Friedrich Justus Thibaut (1772 - 1840) представил первое систематизированное изложение пандектного права в вышедшем в самом начале XIX в.

учебнике "Система пандектного права" (System des Pandektenrechts. Jena, 1803), который выдержал восемь изданий (последнее из них - System des Pandektenrechts. 8, verbesserte Aufl. 2 Bande. Jena, 1834), хотя по содержанию его научное творчество принято относить к XVIII, а не к XIX в., в котором господствовали учебники пандектного права Г.Ф. Пухты и Р. фон Иеринга.

<2> В отечественной литературе взгляды Тибо подробно анализировались А.В. Венедиктовым (Государственная социалистическая собственность // Избранные труды по гражданскому праву: В 2 т. Т. II. М., 2004. С. 117 - 119). (Серия "Классика российской цивилистики".)

Пандектная теория вещных прав имела под собой глубокие социальноэкономические корни. Распространенное в феодальных правопорядках деление права собственности на dominium directum (верховную собственность) и dominium utile (подчиненную собственность) заключало в себе осуществленное глоссаторами и постглоссаторами решение важнейшей для средневековых феодальных отношений юридической проблемы: признания возможности одновременного существования права собственности нескольких лиц на одну и ту же вещь. Важность данной проблемы определялась тем, что речь шла прежде всего и главным образом о земле (земельных участках), составлявшей если не единственный, то, бесспорно, главный объект феодального вещно-правового регулирования.

Один из основополагающих принципов римского права - недопустимость двух (нескольких) прав собственности на одну и ту же вещь - после рецепции римского права в феодальные правопорядки стал резко противоречить сосуществованию "прав собственности" сеньора и вассала на соответствующие участки земли. Строго говоря, феодальное право, подобно древнему римскому праву, не содержало четкого различия между правом собственности и другими правами на вещи (сам термин "собственность" появился в Германии лишь в XIII - XIV вв., а в России только в XVIII в.) <1>, что открывало широкую возможность сосуществования нескольких близких по содержанию имущественных прав собственности на одну и ту же вещь. Предложенная глоссаторами и комментаторами (постглоссаторами) юридическая конструкция разделенной

18

собственности, допускавшая и объяснявшая сосуществование двух или нескольких одноименных имущественных прав на одну и ту же вещь - поместье, лен (т.е. в конечном счете - земельный участок), - снимала эту проблему.

--------------------------------

<1> См. об этом также: Венедиктов А.В. Государственная социалистическая собственность. С. 103 - 107. Необоснованным поэтому является распространение на средневековое право современных представлений о вещном праве, на котором базируются утверждения о том, что феодализм был временем "расцвета ограниченных вещных прав", которые якобы складывались в "целую систему ограниченных (ленных) прав" (Щенникова Л.В. Вещное право: Учебное пособие. Пермь, 2001. С. 39).

Однако впоследствии новые, буржуазные правопорядки, устранив феодальные отношения вассальной зависимости, признали собственность наиболее полным правом и тем самым вновь исключили возможность существования двух прав собственности на одну и ту же вещь, в том числе применительно к земельным участкам. Но при этом возникла новая юридическая проблема: в силу естественной ограниченности земли, требуемой для осуществления различных видов хозяйственной деятельности, появилась экономическая необходимость предоставить юридически наиболее прочную, т.е. вещноправовую (а не обязательственно-правовую) возможность одним лицам пользоваться землей (земельными участками), принадлежащей другим лицам (собственникам).

Важно подчеркнуть, что данная проблема касалась именно и только земли, а не других (главным образом движимых) вещей. Поэтому земля и была объявлена главным (а в германском праве - единственным) видом недвижимых вещей. Не случайно все иные, чем право собственности, классические вещные права (кроме залогового права) имеют своим объектом только недвижимые вещи, главным образом - земельные участки.

Результатом решения названной проблемы пандектным правом и стало появление категории ограниченных вещных прав (begrenzte Sachenrechte), противопоставляемых обязательственным правам требования, чаще всего вытекающим из договоров. Данная общая категория заменила собой различные феодальные титулы (права собственности) на землю и наряду с правом собственности составила единое гражданско-правовое понятие вещного права (Sachenrecht, dingliches Recht).

К нему пандектистами были отнесены различные права на земельную недвижимость, осуществляемые управомоченными лицами непосредственно, без каких-либо действий со стороны обязанных лиц: сервитуты, узуфрукт, эмфитевзис и суперфиций (составившие группу вещных прав пользования чужими вещами - Nutzungsrechte), а также залог как право при определенных условиях продать чужую, в том числе недвижимую, вещь (отнесенный поэтому к группе "прав реализации" чужой вещи - Verwertungsrechte). Затем к ним добавились права приобретения чужой вещи (Erwerbsrechte), например право присвоения результатов охоты при осуществлении охотничьего сервитута и преимущественное право покупки недвижимости (земельного участка), в том числе при установлении долевой собственности на соответствующий объект.

Таким образом, появление современной юридической категории вещных прав (сначала в германской пандектистике, а затем и в европейском континентальном праве в целом) связано с обеспечением экономически необходимого и юридически прочного участия одного лица в праве собственности другого лица на земельный участок (в правопорядках с более широким пониманием недвижимости - и на иную недвижимую вещь). Юридическая прочность, исключающая возможность одностороннего прекращения правоотношения, стала главным отличительным признаком вещного права в сравнении с обязательственными правами на чужую вещь.

Названные обстоятельства имеют решающее значение для определения существа и видов вещных прав. Из этого, в частности, следует, что объектами иных (ограниченных) вещных прав по общему правилу могут быть только недвижимые вещи. Применительно к

19

движимым вещам (и тем более к иным видам имущества) указанное выше обоснование теряет свой смысл, поскольку они не являются естественным образом ограниченными; доступ к ним для осуществления экономической деятельности возможен как путем создания (и приобретения в собственность) новых объектов такого рода, так и в форме договорных (прежде всего арендных) отношений.

Более того, основанное на классических пандектных подходах гражданское законодательство Германии (а также Швейцарии) при регулировании вещных отношений отказалось от некоторых догм римского права в интересах третьих лиц - участников имущественного оборота. Так, согласно § 889 BGB (Burgerliches Gesetzbuch - Германское гражданское уложение, далее - ГГУ) право на чужой земельный участок (например, сервитут или право застройки) не прекращается вследствие его приобретения собственником участка или вследствие приобретения субъектом этого права собственности на данный участок. Согласно ст. 735 Гражданского кодекса Швейцарии, если субъект ограниченного вещного права становится собственником обремененного им земельного участка, он вправе прекратить (погасить) данное право; но если этого не последует, вещное право сохраняется (его субъектом становится новый собственник участка).

Иначе говоря, в противоположность известному римскому принципу consolidatio, в силу которого никто не мог иметь ограниченное вещное право на собственную вещь (nulli res sua servit), ибо собственник в принципе не нуждается в таком праве, в правопорядках пандектного типа допускается его сохранение в случае, когда его обладатель одновременно является и собственником обремененного таким правом земельного участка <1>. При этом закон защищает прежде всего интересы лиц, в пользу которых обременено (в частности, заложено) само вещное право, например интересы залогодержателя права застройки, для которого собственник недвижимости, ставший субъектом права застройки, продолжает оставаться залогодателем. Но одновременно защищаются и интересы самого собственника, который в качестве субъекта ограниченного вещного права на свою вещь при определенных условиях может, например, в порядке очередности участвовать в публичных торгах при принудительном отчуждении его земельного участка <2>.

--------------------------------

<1> На этот "правильный путь" обращалось внимание еще в русской дореволюционной литературе. См.: Синайский В.И. Русское гражданское право. М.: Статут, 2002. С. 243 - 244. (Серия "Классика российской цивилистики".)

<2> См.: Baur F., Baur J.F., Sturner R. Sachenrecht. 17. Aufl. Munchen, 1999. S. 25.

3. Вещные права в американском праве

Данный путь решения таких объективно появляющихся, т.е. обусловленных экономическими потребностями юридических проблем, не единственный и не универсальный: по-иному, например, строится регулирование рассматриваемых отношений в англо-американском праве, которое в силу исторических причин осталось на более консервативных позициях, фактически сохранив определенные феодальные традиции.

Вместо привычных для европейских правопорядков вещных прав, включающих широкое право собственности и иные ограниченные по содержанию вещные права, в англо-американском праве закреплена система property rights (этот термин у нас обычно неудачно переводится как "права собственности"). Подобно феодальному средневековому праву она допускает одновременное существование таких прав собственности, принадлежащих разным лицам (и в действительности, конечно, не совпадающих по содержанию), на один и тот же земельный участок (недвижимость).

При этом следует иметь в виду принципиальное для рассматриваемого правопорядка различие правового режима недвижимости (real property, к которой относятся земельные

20