ЧАСТНЫЕ ТРАДИЦИИ

Семантика

Я должен извиниться, что начинаю свой обзор с Аристотеля, к тому же это имя будет постоянно фигурировать в нескольких разделах. В данный мо­ мент меня интересует его теория языка в том виде, как она сформулирова­ на, в частности, в первых главах трактата «Об истолковании». Следующий отрывок представляется мне ключевым:

«Звуки, издаваемые голосом, являются символами душевных состояний, а написанные слова — символами слов, произнесенных голосом. И подобно тому, как письменау разных народов не одни и те же, так и произносимые слова не одни и те же, хотя душевные состояния, непосредственными зна­ ками которых являются эти выражения, одинаковы у веек как одинаковы

ипредметы, образами которых являются эти состояния» (16а)1.

Вприведенном отрывке, если сравнить его с другими, содержащими ана­ логичные рассуждения, можно выделить несколько утверждений.

1. Аристотель говорит о символах, частным случаем которых являются слова. Запомним этот термин. Его синонимом во втором предложении выс­ тупает термин знак; знаменательно, однако, его отсутствие в определении, которым начинается приведенная цитата. Вскоре мы убедимся, что «знак»у Аристотеля имеет свой специальный смысл.

1Ср. перевод Э. Л. Радлова в кн.: Аристотель. Соч. в 4-х т. Т. 2. М., «Мысль», 1978, с. 93: «Итак, то, что в звукосочетаниях, — это знаки представлений в душе, а письмена — знаки того, что в звукосочетаниях. Подобно тому как письмена не одни и те же у всех [людей], так и звукосочетания не одни и те же. Однако представления в душе, непосредавенные знаки которых суть то, что в звукосочетаниях, у всех [людей] одни и те же, точно так же одни и те же предметы, подобия которых суть представления». В этом переводе не передано различие между σύμβολα «символы» в первом предложении и σημεία «знаки» во втором. «Представления в душе» в русском переводе и «состояния души» (états d'âme) во фран­ цузском являются весьма приблизительными соответствиями греч. παθήματα έν τη ψυχή (τής ψυχής), собственно «претерпеваемое в душе». — Прим. перев.

4

2. В качестве примера символа Аристотель приводит такую его разно­ видность, как слово, определяемое отношением между тремя элементами: звуками, душевными состояниями и предметами. Второй элемент служит посредником между не связанными напрямую первым и третьим, способ­ ствуя таким образом установлению двух отношений, так же различных по природе, как различны и сами элементы. Предметы одинаковы всегда и вез­ де; одинаковы и душевные состояния, независимые оттого или иного инди­ вида. Следовательно, душевное состояние и предмет связаны отношением мотивации или, выражаясь словами Аристотеля, одно является образом дру­ гого. Напротив, звуки не одинаковы у разных народов, их связь с душевны­ ми состояниями не мотивирована; одно означает другое, не являясь его об­ разом.

Приведенные положения Аристотеля следует рассматривать в свете мно­ говековой полемики о познавательной потенции имен и связанной с ней проблемы естественного или конвенционального происхождения языка. Наиболее известное изложение этой контроверзы дал Платон в диалоге «Кратил». Основное внимание в полемике уделялось когнитивным пробле­ мам и проблеме происхождения языка; в данном случае эти проблемы нас не интересуют, к тому же они рассматривались на примере одних только слов, а не знаков любого вида. Однако важно выделить две основные пози­ ции в споре о сущности знака, ибо здесь возможны два рода утверждений (и оба они действительно делались): по своему происхождению знаки ес­ тественны или условны. Такую формулировку мы видим уже у Аристотеля, присоединившегося к гипотезе о конвенциональной сущности знака. Соот­ ветствующие высказывания встречаются у него неоднократно; именно по­ ложение об условном характере знака позволяет отличать человеческую речь от криков животных, которые тоже производятся голосом и тоже могут быть истолкованы:

«Условность значения заключается в том, что ничто по природе не я ется именем, оно только тогда является таковым, когда нечто ста вится символом, ибо если нечленораздельные звуки, подобные крикам вотных, что-то даже и значат, тем не менее ни один из них не состав ет имени» (там же)1.

Итак, Аристотель подразделяет символы на (условные) «имена» и (есте­ ственные) «знаки». Отметим в связи с этим, что в «Поэтике» (1456b) он при-

1 Ср. с переводом Э. Л. Радлова в ук. кн., с. 94: «[Имена] имеют значение в силу соглашения, ведь от природы нет никакого имени. А [возникает имя], когда становится знаком, ибо членораздельные звуки хотя и выражают что-то, как, например, у животных, но ни один из этих звуков не есть имя». — Прим. перее.

5

водит другое основание для различения звуков человеческой речи и зву­ ков, издаваемых животными. Дело в том, что последние не могут сочетать­ ся, образуя более крупные единицы, наделенные значением. Однако это положение, по-видимому, не было воспринято античной мыслью (отметим, что мысль Аристотеля развивалась в том же направлении, что и теория двой­ ного членения).

Добавим, что, обосновывая немотивированность связи между звучани­ ем и смыслом, Аристотель привлекал к рассмотрению такие явления, как полисемия и синонимия, в которых сущность этой связи выступает особен­ но ясно. Он неоднократно высказывался по этому поводу, например, в трак­ тате «О софистических опровержениях» (165а) и в «Риторике», убедитель­ но показав, что смысл и референт не совпадают:

«Неточно утверждение Брисона, будто не существует непристойных слов, поскольку, мол, скажем ли мы так или этак, смысл от этого не из­ менится. Такое мнение ошибочно, ибо данное слово может быть более точным, более подобным, более подходящим, чем другое, чтобы предста вить предмет нашему взору» (Риторика, I I I , 14051; ср. сходные рассуж­ дения в «Физике», 263Ь).

В ряде текстов встречается более общий, но и более сложный по своей семантике термин логос, которым обозначается то, что значит само слово в противопоставлении предмету (ср., например, определение, данное в «Ме­ тафизике», 1012 а: «Понятие, обозначаемое именем, само является опреде­ лением предмета»)2.

3. Хотя в качестве типичного примера символов Аристотель приводит прежде всего слова, они не единственная их разновидность (именно поэто­ му его высказывания выходят за рамки чисто языковой семантики); вторым примером являются буквы. Мы не будем особо распространяться о вторич­ ной роли букв по сравнению со звуками (эта тема подробно разработана в трудах Ж. Деррида). Отметим лишь следующее: трудно себе представить, каким образом тройное членение (звуки — душевные состояния — пред­ меты) применимо к особого рода символам, каковыми являются буквы; ведь

1Ср. перевод H. Платоновой в кн.: Античные риторики. M., Изд-во Московского ун­ та, 1978, с. 131: «... неверно утверждение Брисона, будто нет ничего дурного в том, чтобы одно слово употребить вместо другого, если они значат одно и то же. Это ошибка, потому что одно слово более употребительно, более подходит, скорей может представить дело перед глазами, чем другое». — Прим. перев.

2Ср. перевод А. В. Кубицкого в кн.: Аристотель. Соч. в 4-х т. Т. 1. М., «Мысль», 1975,

с.143: «Определение основывается на необходимости того, чтобы сказанное им что-то значило, ибо определением будет обозначение сути (logos) через слово». — Прим. перев.

б

здесь можно говорить лишь о двух элементах — о написанных словах и о произнесенных.

4. Необходимо сделать пояснение и по поводу понятия душевное состо­ яние, занимающего центральное место в анализе Аристотеля. Прежде всего подчеркнем, что речь идет о психической сущности — о том, что находится не в слове, а в душе говорящего. Вместе с тем несмотря на то, что душевное состояние является фактом психики, оно никоим образом не индивидуали­ зировано, поскольку одинаково у всех людей. Таким образом, эта сущность относится скорее к сфере социальной и даже универсальной, а не индиви­ дуальной «психологии».

Остается еще одна проблема, которую мы только сформулируем за не­ имением возможности заняться ею подробно. Это проблема отношения меж­ ду «душевными состояниями» и значимостью (signifiance) слова, как оно понимается, например, в «Поэтике», где имя определяется как «соединение значащих звуков» (1457а)1. По-видимому (не хочу, однако, утверждать это категорически), тут уместно говорить о двух состояниях языка — языка в потенции, рассматриваемого в «Поэтике» вне какого-либо психологического аспекта, и языка в действии, рассматриваемого в трактате «Об истолковании», где смысл становится переживаемым смыслом. Как бы то ни было, суще­ ствование значимости ограничивает психическую природу смысла вообще.

Таковы первые результаты нашего анализа. Вряд ли мы можем говорить о наличии у Аристотеля сложившейся семиотической концепции; он верно определяет символ как понятие более широкое, чем слово, однако нельзя сказать, что он серьезно занимался проблемой неязыковых символов или дал описание всего разнообразия языковых.

Другой повод для размышлений о природе знака дает нам философия сто­ иков. Как известно, ознакомление с их идеями крайне осложнено, посколь­ ку мы располагаем лишь фрагментами текстов — да и то извлеченными из произведений авторов, в большинстве своем враждебно настроенных по отношению к стоикам. По этой причине мы ограничимся рядом кратких за­ мечаний. Наиболее значительный фрагмент содержится в трактате Секста Эмпирика «Против ученых», VIII, 11-12:

«Стоики утверждают, что есть три взаимосвязанные вещи: означаемое, означающее и предмет. Из них означающее — это звук, например, "Дион", означаемое — это сама вещь, открывающаяся в слове и воспринимаемая

1Ср. перевод М. Л. Гаспарова в кн.: Аристотель. Соч. в 4-х т. Т. 4. М., «Мысль», 1975,

с.668: «Имя есть звук сложный, значащий, без [признака] времени и такой, части которого сами по себе незначащие...». — Прим. перев.

7

как существующая в зависимости от нашей мысли, однако варвары не по­ нимают ее, хотя и способны слышать произносимое слово; предмет же ес нечто, существующее вне нас, например, сам Дион. Две из этих вещей те лесны — звук и предмет, а одна вещь бестелесна, а именно, означаемая сущность, то, что может быть высказано (лектон) и является истин­ ным или ложным»1.

Отметим наиболее важные моменты в приведенном отрывке.

1.Здесь появляются термины означающее и означаемое (причем в ином, чем у Ф. де Соссюра смысле), зато отсутствует термин знак, что, как мы пока­ жем ниже, не случайно. В качестве примера приводится слово, точнее, — имя собственное; никаких указаний на существование других видов симво­ лов нет.

2.Как и у Аристотеля, здесь постулируется одновременное существова­ ние трех категорий; примечательно, что и у Аристотеля, и у стоиков пред­ мет, будучи внешним по отношению к языку, остается, тем не менее, необхо­ димой частью определения. Истолкования первого и третьего элементов,

т.е. звука и предмета, в обоих описаниях практически совпадают.

3.Если и есть различие, то оно касается термина лектон (высказывае­ мое или означаемое). В современной литературе суждений о природе этой сущности более, чем достаточно — однако отсутствие определенных выво­ дов заставляет нас сохранить в переводе греческий термин.

Прежде всего следует отметить, что «бестелесный» статус лектона — явление необычное для последовательно материалистической философии стоиков. Следовательно, его нельзя толковать как впечатление души, даже если оно условно; такие впечатления (или «душевные состояния») у сто­ иков всегда телесны; напротив, «предметы» не обязательно принадлежат миру, воспринимаемому чувствами — они могут быть как физическими, так и психическими. Лектон пребывает не в душе говорящих, а в самом языке. Показательно упоминание о варварах: они слышат звуки и видят произно­ сящего их человека, но им не известен лектон, т. е. тот факт, что эти звуки вызывают представление о данном предмете. Лектон — это способность

1Ср. перевод А. Ф. Лосева в кн.: Секст Эмпирик. Соч. в 2-х т. Т. 2. М., «Мысль», 1976,

с.153: «Первое мнение, как известно, возглавляют стоики, говорящие, что три [элемента] соединяются вместе: обозначающее, обозначаемое и предмет (το τυγχάνον), причем обо­ значающее есть слово, как, например, слово "Дион". Обозначаемое есть сама вещь, вы­ являемая словом; и мы ее воспринимаем как установившуюся в нашем разуме, варвары же не понимают ее, хотя и слышат слово. Предмет же есть находящееся вне, как, например, сам Дион. Из этих элементов два телесны, именно звуковое обозначение и предмет, одно же бестелесно, именно обозначаемая вещь и словесно выраженное (λεκτόν), которое бывает истинным или ложным». — Прим. перев.

8

первого элемента (звука) называть третий (предмет). В этом свете чрезвы­ чайно показателен выбор в качестве примера имени собственного — в отли­ чие от других слов, оно не имеет смысла, но, подобно им, способно называть. Лектон зависит от мысли, но не совпадает с ней; он не концепт и уж, конечно, не платоническая идея (высказывалось и такое мнение). Лектон — это ско­ рее то, на что опирается мысль. Поэтому и внутренние связи между тремя элементами не те же, что у Аристотеля; стоики уже не выделяют двух ради­ кально отличных отношений (отношение означивания и отношение отобра­ жения): лектон — это нечто, позволяющее звукам соотноситься с предметами.

4. Слова Секста Эмпирика о возможности лектона быть истинным или ложным побуждают нас усматривать в нем свойства высказывания, однако приведенный пример — отдельное слово — направляет мысль в иное рус­ ло. В данном случае другие фрагменты, приводимые Секстом и Диогеном Лаэртским, позволяют нам несколько прояснить суть дела.

С о д н о й с т о р о н ы , лектон может быть полным (высказывание) или неполным (слово). Процитируем текст Диогена:

«Стоики различают полные и неполные лектоны. Последние — это те, выражение которых неполное, например, "пишет". Спрашивается, кто пишет? Полными являются те лектоны, смысл которых полный: "Со­ крат пишет"» (0 жизни... VII, 63)1.

Подобное различение проводил и Аристотель. Оно важно для граммати­ ческой теории частей речи, но о ней мы говорить не будем.

С д р у г о й с т о р о н ы , высказывания не обязательно должны быть истинными или ложными. Это верно лишь в отношении утвердительных предложений, но наряду с ними имеются и такие виды высказываний, как императив, вопрос, клятва, проклятие, предположение, вокатив и т. д. (там же, 65); все они были хорошо известны в рассматриваемую эпоху.

Общий вывод таков: как и в отношении Аристотеля, мы не можем гово­ рить о наличии у стоиков эксплицитной семиотической теории; пока лишь один языковой знак и только он привлекает внимание философов.

1 Ср. перевод М. Л. Гаспарова в кн.: Диоген Лаэртский. 0 жизни,учениях и изречениях знаменитых философов. М., «Мысль», 1966, с. 266: «Высказывания бывают законченные и недостаточные. Недостаточные высказывания — это те, которые произносятся в неза­ вершенном виде, например, "Пишет". Спрашивается: кто пишет? Законченные выска­ зывания — это те, которые произносятся в завершенном виде, например, "Сократ пишет"». —Прим. перее.

9