Kitay_i_okrestnosti_Mifologia_folklor_literatura

и столь созвучно дате сегодняшней, что не могу не процитировать: «Я хорошо помню 7 сентября. 70 лет тому назад в этот самый день великий бог послал нам талантливого, усердного, трудолюбивого ученого с любящим сердцем, эрудита по китайской классике — Бориса Львовича Рифтина. Мы очень счастливы, что у нас есть такой друг и коллега (для меня он и учитель)!!! В китайском романе "Речные заводи" из 108 генералов находился Ши Сю по прозвищу "не щадя жизни борющийся Третий". Борис Львович и есть наш Ши Сю. Однако, я не хочу, не желаю, чтобы он так трудился. Мы жалеем его здоровье, его драгоценную жизнь!!!».

Ли Дань почувствовал главное — любящее сердце. Так же, можно сказать, думал и Конфуций: «Главным считай верное сердце, честное слово» (Луньюй, 8.2). Без этого главного фактора наука не может состояться, и не могли бы состояться ни Алексеев, ни Рифтин.Не боясь упрека в излишней патетике, позволю себе сказать: именно это общее для обоих ученых любящее-верное сердце определило тот факт, что младший по возрасту ученик оказался и продолжателем и пропагандистом научных направлений учителя.

Алексеев, как уже говорилось, востребован в Китае благодаря, прежде всего, Борису Рифтину. Аспирант Янь Го-дуна, ставшего прямым сотрудни- ком-коллегой Рифтина, Юэ Вэй защитил диссертацию «Алексеев и его школа», аспирантка Ван Пэй-мэй — «Коллекция няньхуа в России и их исследования» (главным образом Алексеева). Сам Янь, переведший первую посмертно изданную книгу Алексеева «В старом Китае», готов к переводу нового ее издания, а также намеревается перевести поразившую его статью Алексеева о Ху Ши и мою статью («Выпрямляя имена»), заключающую последний раздел «Трудов по китайской литературе» (т. 2, с. 366—398), в который вошли статьи Алексеева, посвященные проблемам Нового Китая, в том числе и реформам Ху Ши.

Не будет, наверно, ошибкой сказать, что вообще Дальний Восток знает о роли Алексеева в нашей синологии более всего из работ Бориса Рифтина на китайском языке.

Пропагандой Алексеева для Китая он занимается и, не покидая Москву. 11.03.04. «Ездил в Посольство к советнику, ровно час рассказывал ему про Василия Михайловича. Он ничего не знает, двухтомника ("Труды по китайской литературе") не видел. Я показал ему 2-й том и принес "Поэму о поэте'' [Сыкун Ту]. Дал почитать "В старом Китае" и "Друзей и недругов"

[послесловие М.В. Баньковской к сб. Пу Сун-лина, М., 2001]. Употребил все свое красноречие. Не знаю, каков будет результат».

Результат разговора в китайском Посольстве мне неизвестен. Но известен печальный результат статьи Бориса Рифтина, пропагандирующей Алек-

68 О юбиляре

сеева не для Китая, а для собственной страны: 15.05.07. «Сегодня ездил в Химки, где зал диссертаций, чтобы сделать ксерокопии для Яня (500 стр.). Прочитал там свою заметку в новом издании Большой энциклопедии про В. М. и огорчился. Сократили все про лубки, в библиографии оставили один двухтомник. Обидно».

Приходится признать, что пропаганда нашей синологии в Китае дается легче, чем дома, и плодотворней, а потому писать для Китаяприятней.

01.12.03. «Для китайцев подготовил лекцию: "Василий Михайлович и китайская литература ". Я подготовил про Сыкуна, Лу Цзи и др. Но Янь написал, что лекция-то для студентов-русистов.А ведь они ни про Сыкуна, ни про Лу Цзи, ни про гувэнь никогда не слышали, знают только Ляо Чжая в плохих переводах на байхуа. Это называется "играть на цине для коров". Я думал, будут профессора и аспиранты китайского факультета. Буду думать какрассказать детсаду. Выступал лее В. М. в агитпункте, в домоуправлении и на корабле. Сложность в том, как перевести на китайский сложные фразы В. М. Моего знания мало. В. М. писал о редких вещах, я просмотрел 3 истории литературной мысли 80-х годов, только в одной есть Сун Лянь, а про его ответ сюцаю 4 строчки (цитата)».

Лекции о лубках, в которых Борис Рифтин никогда не забывал сказать об Алексееве и его коллекции, демонстрируя фото из нее (подражая, по его словам, самому Алексееву), он читал на Тайване, в Пекине, Шаньдуне, Гонконге.

Следуя основной теме статьи, я говорила здесь о лекциях Бориса Рифтина, касающихся прямо или косвенно Алексеева. Но, конечно, их диапазон этим никак не ограничен — его широта всем известна и вызывает общее удивление. Так же как и безотказная готовность Бориса Львовича выступить перед любой аудиторией, своей и зарубежной, перестраивая на ходу подачу материала согласно ее образовательному уровню, что дается нелегко. Так, аудитория из «500 одаренных школьников» вызвала у него даже некоторый страх: «задумаешься, как бы не ударить лицом в грязь». Судя по всему, не ударил, так же как и читая знатокам древнерусской литературы про китайскийроман.

Само собой, приходится менять и язык, выбор: русский, китайский, немецкий. «По просьбе испанцев готовлю для Испании лекцию о китайских пословицах. Это тема моего диплома 1955 года». Не перечисляя темы зарубежных выступлений, назову лишь адреса—страны, и то, наверняка, не все: Китай (КНР, Тайвань, Гонконг, Макао), Вьетнам, Монголия, Южная Корея, Германия, Чехия, Австрия, США (Чикаго, Висконсин, Филадельфия). «Приглашений много... Развиваю деятельность».

Востребованность к Алексееву в большей мере пришла посмертно, к Рифтину, слава богу, при жизни. Однако востребованность не только придает силы, но и обязывает. Убедительнее всего говорят об этом «емельные» рапорты Рифтина. Несмотря на перечислительность, чтение их, как мне кажется, не может не вызвать удивление и интерес даже стороннего читателя,

иуж тем более синолога.

10.01.06.«Проснулся в 4 часа и стал думать о том, сколько на мне висит. 1. Сыкун с библиографией. 2. Доделка монографии. 3. Описание хранящихся вне Китая романов, драм и произведений простонародной литературы (результат обследования 13 стран), тут помогает китаец изНанкина. 4. Подготовка китайского издания дунганских сказок. 5. Описание рукописей в Ленинке. 6. Статья для американского журнала по китайскому сказу и лубку. 7. Составление тома "Китайские народные картиныняньхуа в русских собраниях " (400 картин для издаваемой Фэн Цзи-цаем 20-томной серии лубков). 8. 3-е издание "Мифов древнего Китая " (на столе

уСветы, но надо будет что-то делать)5. 9. Раздел китайской мифологии в энциклопедии "Духовная цивилизация Китая " (12 а .л.) требует просмотра

ииероглифики. 10. Статья "Китайские пословицы" (обработка лекции в Мадриде для их журнала). 11. Том "Китайские коллекции (ВасилияМихайловича) ", о котором все время напоминает Света. 12. Еще раз просмотреть Дневник. Это все, не считая работы в ИМЛИ».

Как некое «продолжение следует» привожу очередную «емелю» уже этого года: 23.01.07. Света потихоньку правит мою библиографию к Сыкуну. Только что звонил Бонгард-Левин, перепечатали еще раз мою статью про В. М., оказался перебор на 2 стр. Надо сокращать. Получил от Яня его "Историюрусской синологии" до 17—го года, увесистый том — 730 страниц. Производит очень солидное впечатление. Звонили из ОЛЯ, 31-го надо прочитать доклад об архаических мифах аборигенов Тайваня.А голова забита лубками. Тут еще и статьи по мифологии для "Духовной культуры Китая" и много всего».

Могу от себя добавить: тот же удивительный,хотя мы уже привыкли к темпу — ритму — всеуспеванию и вообще вместимости всего — «много всего».

Разложив по годам сообщения Бориса Рифтина о текущих делах, видишь, что темп их только возрастает, а число прибавляется: «Время идет, а еще столько надо сделать», «Держу все на контроле», т. е. книгииздаются,

5 Каквыяснилось, не выйдет,так как кто-то перегналв Интернет всю книгу с послесловием издания 1965 г.

70 О юбиляре

а впереди еще том 3-й, входящий в собрание сочинений Алексеева, — «Китайские коллекции» (расширенное переиздание «Китайской народной картины»), участие в котором Бориса Рифтина будет, конечно, самым решительным и решающим.

Покорившись этой своей судьбе, он никогда не ропщет, хотя порой вырывается вздох: «Но как быть со своей работой?». Очередь своих работ, отодвинутых и отодвигаемых растет: «19.04.07. Моя книга "Китайский роман и народное искусство" еще не сдана в издательство, надо доработать, а заедает текучка, и все время находятся новые материалы».

Последние слова, подчеркнутые мною, подчеркнул бы и Алексеев, а, возможно, поставил бы еще и «sic!». В своем курсе НОТ он провозглашал: «Наука не знает "времени для проработки". Квантум сатис! Дело до конца, во что бы то ни стало!». Преемственность в цитатах, как говорится, налицо.

Преемственность такого рода прекрасна, но она же, увы, и в другом: «заедает текучка». И на эту тему можно бы собрать из архива Алексеева и рифтинских депеш внушительную — внушающую горесть — подборку. Беру из Рифтина, par example: «Целый день разбирал завалы, ничего не сделал. Увы». «Зовут на консультацию в китайскую школу. Схожу». «Прошло 3 дня, а не написал ничего. Все беготня». «Погибаю под потоком дел и "емель "«. «Наконец-то сел за свою работу и написал страницу с гаком».

Эти вздохи и крики души, общие для всех ученых, ведущих ежедневные сражения с наседающей суетой за возможность сесть за свой письменный стол повторяются в письмах Бориса Рифтина на все лады и во все года. В заключение, как образец:

«26.02.07. 22.00. <...> Утром была лекция с 8.45, в 12 ученый совет, с 2-х комиссия по надбавкам в институте, вернулся в 6, еще надо было бежать отправлять деньги. Пришел в 7 совсем усталый, отдыхаю за компьютером, сочиняя письма в Эрмитаж:, где закончили съемку лубков, на Тайвань, где моя ученица хочет заняться русским лубком, а теперь Вам. До завтра. Ваш Б. Р.».

Обращаю внимание на час отправления: 22.00. Бывало не раз и позже: «Ну, полночь. Спокойной ночи». И все-таки обще-итоговые концовки это:

«Надо работать, чтобы успеть что-то свершить, как писал Василий Михайлович», и — «Работаем».

Всем известно его умение убеждать и уговаривать, улаживая беспорядок во взаимодействиях людей. Научная предприимчивость, прямо-таки закодированная в Борисе Рифтине, велит ему держать в памяти не только относящееся к собственным, избранным им темам, но и к темам «чужим»: он помнит о них и в нужный момент «сватает»— уговаривает, организует. И

пробивает: «пытаюсь пробить», «пробиваю» в его письмах встречаются то и дело. Думаю, сам Рифтин вряд ли может счесть все те книги, статьи, разработки, которые так или иначе обязаны его инициативе. «Пока ездил и слушал на непонятном языке мифы бунун (потом следовал устный перевод), — сказано в одном из писем с Тайваня, — голова работала над тем, как помочь всем вам и делу». Цеховая порука, как прямая преемственность Алексееву и в неменьшей степени В. Петрову, в организующей деятельности Бориса Рифтина фактор постоянный. Можно сказать, что таким именно образом Борис Рифтин осуществляет свое руководство без приказов, воспроизводя, сам того не думая, идею идеального правителя, о котором мечтали еще в древнем Китае: правит, спустя рукава своего княжеского облачения, силой одного лишь влияния.

Не помышляя сравнивать скромного Бориса Львовича с величественным Тан Яо, думаю, что само распространение идеи не покажется странным всем, кому выпала удача попасть в ауру деятельной любви к делу ученого, юбилею которого посвящен настоящий сборник. Эту ауру физически ощущает всякий входящий в его кабинет, опровергающий представление о кабинетном ученом, как о комфортно сидящем в кресле за столом. Комнату, в которой трудится Борис Львович, можно определить как забитый книгами и бумагами шкаф, в который с трудом втиснуты столик-конторка и койка. В первом же письме из провинциального тайваньского города Синьчжу членкорреспондент нашей РАН с радостным изумлением восклицает: «Дали кабинет на факультете. Ура! Никогда не было у меня кабинета. <...> Прекрасныеусловия для работы. <...> Главное— очень спокойно...». Для работы, а не для руководящих кресел.

«Что-то, видно, сделал» — вырвалось как-то у Рифтина, повторив как верное эхо, сказанное Алексеевым в середине прошлого столетия: «Кое-что совершил и этим, между прочим, живу».

Алексеев в эту итоговую фразу вложил ответ своим оппонентам, старавшимся свести на нет все им совершенное. Время расставило по местам все и вся. В числе совершенного Алексеевым выявилась и показала себя созданная им школа: «Наше нравственное научное обязательство — непрерывно выпускать китаеведов, могущих найти в себе ценою долгого и упорного труда соединение двух столь различных миров, как европейский и китайский, взвесить ценности человечества в научной беспристрастности». Тут каждое слово Алексеева как бы подразумевает Рифтина, адресовано ему. Если попытаться уместить в одной строчке общую характеристику Бориса Львовича Рифтина, то это будет: ответственность как заповедь и одержимость как настрой — вот составляющие его научной личности.

Заканчивая эту подборку отрывочных и заведомо неполных экспозе — disjecta membra, сказал бы Алексеев, приведу метафору Пу Сун-лина из предисловия к собранию рассказов Ляо Чжая: «Я соберу ряд шкурок драгоценных и шубу сделаю из них». Следуя этому принципу, я собрала драгоценные письма Бориса Львовича, сделав его не только героем статьи, но и ее соавтором. Как скорняк-компилятор, я старалась сшить их в нечто целое, чтобы показать настоящего ученого в действии, адресуясь прежде всего к молодым, часто не знающим и не верящим, что такие реликты существуют.

Для науки важно не только что изучается, но и как. Антропология науки, определившаяся как самостоятельная область, исследует роль личности ученого в самом научном процессе и его результатах. Хочется верить, что представленные здесь экспозе послужат материалом для антропологического анализа и, ео ipso, доказательством глубокой правоты профессора Янь Го-дуна: без Бориса Львовича Рифтина нет сегодняшней синологии.

Нет синологии, однако нельзя вычесть и из монголистики, как показывают монголистские статьи Б. Рифтина, разбросанные пока по журналам, но готовые по числу их, а главное — увлекательности! — составить книгу.

Ван Чан-ю Институт литературы АОНпров. Цзянсу, Нанкин

Выдающийся российский синолог Борис Львович Рифтин

В статье главного редактора журнала «Изучение минской и цинской прозы» Ван Чан-ю дается описание жизненного и творческого пути академика Б.Л. Рифтина начиная со студенческих лет. Автор подчеркивает влияние на него академика В.М. Алексеева и роль других учителей-синологов: С.Е.Яхонтова и В.В.Петрова, а также особо проф. В.Я.Проппа, их роль в формировании научных взглядов молодого китаиста.

Второй этап в научной биографии Рифтина, по мнению Ван Чан-ю, это работа в Институте мировой литературы с 1955 г. по 1970 г., т.е. до защиты докторской диссертации. В эти годы он многому научился у. Е.М. Мелетинского, получил из Китая уникальный материал для своей первой книги «Сказание о Великой стене и проблема жанра в китайском фольклоре». Затем начал изучать связи китайского романа-эпопеи с народной традицией.

Следующий этап «Погруженность в исследование» — это 1970—1981 годы, когда Б.Л. Рифтин работает над книгой «От мифа к роману» и начинает исследование новой темы — монгольских сказов на сюжеты китайских романов.

«Посол культуры» — так назван в статье следующий этап (1981—1992). Начинается он с поездки в Китай в конце 1981 г, причем в статье отмечается, что Рифтин был первым советским человеком (не считая дипломатов), которого приняла китайская сторона после «культурной революции». В 1989 г. он приезжал в Пекин в составе группы советников, сопровождавших М.С. Горбачева, а в конце года он стал первым советским человеком, который после почти 20-летнего перерыва смог поехать в Гонконг с лекциями в Линнаньский университет. В 1991 г. по приглашению Даньцзянского университета Рифтин посетил Тайвань и выступил с лекциями в ряде университетов. Это был второй случай, когда российский ученый читал лекции на острове (первым, видимо, был Н.И.Вавилов, выступивший с лекцией в Тайнани в 1930 г.).

Пятый этап в деятельности Рифтина (1992—1999) назван в статье «Заморский профессор преподает китайскую литературу». Речь идет о чтении в университетах Тайваня курсов «Китайский фольклор», «Эпопея Троецарст-

74 О юбиляре

вие» и совершенно нового курса «Фольклор аборигенов Тайваня». Этот курс до Б.Л. Рифтина никто не читал и поэтому он вызвал у студентов большой интерес. В 1995 г. Рифтин был приглашен на два месяца в Оксфордский университет с лекциями о сравнительном изучении мифов аборигенов Тайваня.

Шестой этап (с 1999 г. и по сей день) назван автором статьи «Яркая красота вечернего солнца». Там поводится итог предыдущего этапа деятельности ученого и подчеркивается, что за годы пребывания на Тайване Рифтин, читавший лекции на китайском языке, повысил свой языковой уровень и стал писать работы на китайском языке, в том числе и монографии, например, книгу о мифах аборигенов Тайваня.

Вторая часть статьи, названная «Научные успехи», тоже подразделяется на ряд параграфов. В первом из них — «Изучение фольклора» — автор статьи анализирует исследования Б.Л. Рифтина по этой теме, начиная с его занятий дунганским фольклором, автор статьи подчеркивает важность работы ученого, исследовавшего сюжеты дунганских сказок и преданий с использованием сравнительного метода и привлечением сюжетов не только народов Дальнего Востока, но и других районов мира, а также проведшего сопоставление ряда преданий с романными версиями и историческими памятниками.

Ван Чан-ю отмечает новаторство исследования сказания МэнЦзян-нюй, разрушившей своими слезами Великую стену, в частности, постановку вопроса о том, как один и тот же сюжет разрабатывается в различных фольклорных жанрах. Не обойдена в статье и полевая работа Б.Л. Рифтина, в частности, собирание фольклора аборигенов Тайваня и написание упомянутой выше книги «От мифов к рассказам о злых духах. Сравнительное исследование мифов и сказок аборигенов Тайваня», изданной в Тайчжуне в 1998 г. и вышедшей дополненным изданием в Пекине в 2001 г. Особо отмечается интересе Б.Л. Рифтина к народным верованиям и как следствие написание им работы об образе обожествленного героя Троецарствия Гуань Юя в народных преданиях и изображениях, причем не только китайцев, но и корейцев, японцев, и даже европейцев (книга «Предания о Гуань-гуне и эпопея "Троецарствие"», издана в Тайбэе в 1997 г. и переиздана другим тайбэйским издательством в 1999). Ван Чан-ю отмечает и то, что, исследуя китайские предания, ученый рассматривает и предания о тех же героях других народов Китая, что до него никто не делал.

Следующий параграф «Старинная популярная литература» посвящен подробному разбору монографии Б.Л. Рифтина «Историческая эпопея и народная традиция в Китае», в которой рассматривается не только влияние

фольклора на письменную эпопею, но и обратное влияние письменного памятника на устный сказ. Такого анализа до Б.Л. Рифтина в синологии не предпринималось.

В третьем параграфе «Каталогизация старинных изданий» Ван Чан-ю подробно описывает заслуги Б.Л. Рифтина в открытии целого ряда неизвестных науке китайских романов, драм, произведений народной литературы.

Следующий параграф «Современная литература» посвящен работам российского ученого по пропаганде китайской литературы конца 70-х—на- чала 80-годов XX в. и, в частности, его докладу «Традиционные элементы в современной китайской прозе» на симпозиуме по современной китайской литературе под Шанхаем в 1986 г. Этот доклад высоко оценил известный китайский писатель Ван Мэн, в то время министр культуры КНР, сказав, что «анализ Б.Л. Рифтина столь удачен и точен, что он в определенных отношениях даже превзошел китайцев» (интервью Ван Мэна газете «Вэньи бао» от 15 ноября 1986 г.).

Пятый параграф «Исследования китайских народных картин», как явствует из заглавия, посвящен трудам Рифтина, непосредственно продолжающим работы академика В.М. Алексеева, который первым в начале XX в. обратил внимание на этот интересный вид народного искусства. Автор статьи подробно описывает разыскания российского ученого, просмотревшего коллекции 17 российских музеев, а также музейные собрания ряда зарубежных стран и выявившего целый ряд несохранившихся в самом Китае народных картин. В статье говорится и о том, что Шанхайское телевидение специально пригласило Б.Л. Рифтина сделать серию из пяти 20-минутных передач о китайских народных картинах в России для показа в течение новогодней недели.

В шестом параграфе «История русской и советской синологии» автор статьи рассказывает о работах Б.Л. Рифтина в этой области, отмечая как его небольшую книгу «Китайская классическая литература в СССР. Проза и драма», изданную в Пекине в 1987 г. и переизданную на Тайване в 1991 г., так и ряд статей, посвященных переводам китайской литературы в России начиная с XVIII в, и особенно мастерству перевода новелл Пу Сун-лина, мастерски выполненных академиком В.М. Алексеевым.

Седьмой параграф статьи назван «Восточная литература», в нем Ван Чан-ю рассказывает о работах Б.Л. Рифтина, посвященных монгольской, корейской, вьетнамской литературам и их взаимосвязям с китайской литературой.

Третий раздел статьи — «Научный энтузиазм и особенности исследования». В нем говорится об увлеченности Б.Л. Рифтина наукой, а также о том,

что, приехав с любую страну, он первым делом отправляется в библиотеку, чтобы описать старинные китайские книги. Так было в 15 странах, которые он посетил. Исследовательский метод Б.Л. Рифтина, по мнению Ван Чан-ю, отличается всесторонним системным подходом и рассмотрением изучаемых произведений с точки зрения фольклористки и сравнительного литературоведения.

Как говорится в статье, новаторство Рифтина проявляется в расширении сферы исследования, в постановке новых проблем, в новых точках зрения, в попытках применить альтернативные методы исследования. В отличие от многих ученых, не находящих новых сфер исследования или постоянно топчущихся на узком научном поле, Б.Л. Рифтин открывает новые сферы исследования. Даже изучая темы, исследовавшиеся предшественниками, он подымает новые проблемы и предлагает свои решения. Он использует теорию и методику российской фольклористики при исследовании китайского народного творчества, работы русских формалистов, и одновременно М. Бахтина, а также теоретические работы В. Жирмунского, В. Проппа, Е. Мелетинского, Ю. Лотмана и П. Гринцера. Так, основываясь на работе Жирмунского об эпических мотивах, Б.Л. Рифтин первым в синологии поднял вопрос о наличии таких мотивов в китайских преданиях, народных книгах и драмах. Российский ученый придает особое значение стадиальности развития литературы и большинство его работ посвящены рассмотрению фактов китайской литературы с точки зрения исторической поэтики.

Особенностью работ Б.Л. Рифтина является междисцилинарный подход

кизучаемым проблемам. Так, исследуя классические романы, он обращается и к устным преданиям, и к произведениям простонародной литературы, и

киллюстрациям в старинных изданиях, и к народным картинам. Постоянное использование методов сравнительного литературоведения с учетом стадиальности развития литературы еще одна особенность метода российского ученого, критикующего внеисторический подход к сравнениям, вроде сопоставления эпопеи XIV в. «Троецарствия» с «Войной и миром» Л.Толстого, предпринятыми китайскими авторами.

Отличительной чертой работы Б.Л. Рифтина является обязательное знакомство со всеми трудами предшественников, написанными не только на русском и китайском языках, но и на японском, и западневропейских языках. Особо ученый старается заполучить новые оригинальные данные и добыть первоисточники, многие из которых были неизвестны его предшественникам. Еще одно пристрастие Рифтина — это составление библиографий, будь то библиография исследований «Троецарствия», или китайской мифологии, или народных картин. Увидев в японском журнале по китай-