Фернан Леже о монументально-декоративной живописи175

1938 - 1954

Современная архитектура, взлетающие в воздух плоскости, опти­ческая реконструкция старой архитектуры, которая приспосабли­вается к эпохе научных и технических открытий, свободный цвет – все это идет в ногу.

Из дискуссий и обмена мнениями с архитекторами возникла идея, что некоторые абстрактные установки в использовании чистого цвета, которые я осуществил между 1921 и 1925 годами, не входят в концепцию станковой живописи, но могут быть применены для декоративной окраски архитектуры. В 1925 году общественная реак­ция и на проект Французского посольства, и на павильон "Эспри Нуво" была бурной и разноречивой, но это был первый сигнал к тому, что так бурно развивается сейчас.

В 1925 году была осуществлена революция "белой стены". До этого кружева, шифоны, занавеси, обои, да еще какие! – и вдруг белые стены.

Люди, которые имели коллекции картин, нашли это очень хоро­шим. Многие другие... если даже они и принимали наружные формы здания, абсолютно не хотели жить среди целиком белых стен. Го­ворили, что этот аскетизм плохо действует на зрение.

Эти белые стены тем не менее были чрезвычайной революцией и архитектуре! Однако все революции требуют времени. [...]

Около того времени я стал встречаться с Корбюзье и другими архитекторами. Мы думали, что и интерьере нужны окрашенные стены – голубые, желтые, например, в тонах нейтральных; мы ду­мали, что эти краски разомкнут "жилой прямоугольник". Если стену окрасить, она становится динамичной, зрительно подвижной, "жилой прямоугольник" трансформируется.

Комната, которую я называю "жилым прямоугольником", будет трансформироваться в "эластичный прямоугольник". Светло-голубая стена удаляется, черная приближается, желтая исчезает. Например, черное пианино на фоне светло-желтой стены вызывает такой зри­тельный шок, что ослабляет чувство масштабов.

При этой новой концепции асимметричная расстановка мебели может еще больше подчеркнуть освобождение интерьера из мерт­вого застывшего состояния, в котором невозможна никакая игра фантазии... И еще раз тут выступает на первый план закон кон­трастов, которому я подчиняю все мое творчество, он будет управ­лять и тут... Новый закон!

Для экстерьера, для фасада жилого здания проблема архитекту­ры – живописи также целиком нова. Архитектурный объем может быть весомее, может увеличиваться или уменьшаться в зависимости от выбора цвета.

Он может вообще быть невидимым, невесомым... благодаря коло­ристической оркестровке. Ведь во время войны маскировка показала, например, удивительные метаморфозы приспособления к окружаю­щему пространству благодаря цветовому камуфляжу. [...]

Но, прежде чем предпринять эту реформу, необходимо было "освободить цвет". Именно за это я вел борьбу начиная с 1912 года, даты, когда я впервые нашел чистые цвета, вписанные в геометри­ческие формы. [...]

Цвет – жизненная необходимость. Это такой же предмет первой необходимости, как вода и огонь. Невозможно представить себе су­ществование человека без цветовой среды. Растения, животные – от природы окрашены; человек стремится одеваться в красочные одежды.

В своем воздействии цвет несет не только декоративное содержа­ние, но и психологическое, Связанный со светом, он становится еще более необходимым. Цвет является общественно-гуманистической потребностью.

Чувство радости, стремление быть во всем впереди; чувство силы, постоянно обновляющейся активности поддерживается и подкреп­ляется цветом. [...]

Цвет играет большую роль в социальной жизни. Я убежден, что он будет все больше и больше проникать во все сферы жизни об­щества.

Старый завод, грязный и печальный, темные стены. Новый за­вод – разноцветный, веселый, прозрачный дворец. [...]

Рабочие и работницы меняются сами, они становятся чистыми, здоровыми, веселыми на самой работе. Полный переворот! Осуще­ствление этого возможно лишь при решительных социальных завое­ваниях, при общем расцвете экономики... Человек осознает свои масштабы, свое место во вселенной, свое земное предназначение, он не будет больше роботом, механически появляющимся среди машин.

В некоторых больницах уже начались эксперименты. Полихромирование больниц, лечение цветом – это увлекло докторов! Зеле­ные и голубые залы для нервных, желтые и красные для анемичных и угнетенных. Встают вопросы специфического выбора и дози­ровки.

Большие объемы цвета на большом пространстве... Это будет управлять будущим. И это будущее – коллектив. Настоятельно не­обходимо проследить за постоянно увеличивающимся воздействием пространства и его освобождением в архитектуре будущего... Идеа­лом станет строительство больших монументальных зданий для на­рода, в которых гармонично сольется воздействие трех искусств: архитектуры, живописи и скульптуры. Такое монументальное зда­ние очень давно не выходит у меня из головы. Я не хотел бы уме­реть, не увидев его построенным¹⁷⁶.

В будущем станковая картина будет испытывать все большее влияние синтеза этих трех искусств.

Можно аккомпанировать стене, можно ее разрушить и можно создавать новое пространство. В общем, стенная живопись служит для создания нового пространства в жилых или публичных зда­ниях.

Я думаю, что художники сами будут испытывать все большее и большее желание работать на больших пространствах. Станковая картина не будет удовлетворять многих из них. Однако стенная живопись и станковая картина – это две различные области. Еди­ную личность художника, его стиль можно узнать, конечно, в обеих областях, но работа тут и там различна. Существуют художники, которые не делают разницы между этими двумя искусствами. Они ошибаются. Стенная живопись масштабна, так сказать, не имеет границ; станковая картина всегда лимитирована определенным про­странством и может быть передвинута, перевезена. [...]

Искусство декоративного оформления имеет одну мелодическую линию, программное искусство всегда имеет контрапункт, две про­тивостоящих друг другу темы.

Стенная живопись выдвигает проблему связи с архитектурой. Техника меняется. [...]

В период "школы 1830 года" и "школы импрессионизма" станко­вая живопись полностью господствовала в мире. Затем наступило нечто вроде периода застоя. И сразу же после него мы оказываемся перед широкими возможностями сотрудничества архитекторов с художниками. [...] Мне думается, что наступил момент для серьез­ного рассмотрения этой проблемы, так как все должно быть гармо­нично, сотрудничество должно строиться на полном равноправии, так, чтобы желание архитектора не только ограничивалось, но и пол­ностью учитывалось его стремление, чтобы живопись выполняла ту или другую роль: была аккомпанементом стене или, наоборот, ее раз­рушала...

Архитектор говорит мне: "Леже, я хочу, чтобы вы сделали панно". Хорошо, это заказ, но он сам выбирает место для этой настенной живописи, определяет ее в пространстве, и работа сама начинает становиться коллективной.

Это очень приятно работать бригадой. Я не знал техники мозаики. Я учился и я советовался с рабочими. Они мне открыли такие нюансы голубого – поразительно. И они сами были счастливы дей­ствительно помочь мне в чем-то, чтобы не быть только исполните­лями, но участниками создания произведения. Они мне телефони­ровали время от времени: "Мсье Леже, придите, посмотрите". Они находили то то, то это. И, действительно, всегда это было наилуч­шее. О, эти французские рабочие!