Методическое пособие 429

souvent et quelquefois il passe un moment chez moi parce que je l’écoute. Je trouve que ce qu’il dit est intéressant. D’ailleurs je n’ai aucune raison de ne pas lui parler»

[Camus, 1969, p. 42].

И с первого же момента начала «дружбы», вроде бы ничего не значащей для Мерсо (―Cela m’ était égal d’être son copain…‖ [Camus, 1969, p. 45]), тот во-

лей-неволей подпадает под сильное и притягательное (герой А. Камю оказывается не таким уж «посторонним» злу и преступным наклонностям) влияние Раймона. Доказательство тому – в частом и охотном упоминании Мерсо имени «настоящего друга» / ―un vrai copain‖ (в отличие от практически безымянных Селеста и Эмманюэля):

«Pendant tout ce temps, Sintès arrangeait son pаnsement» [Camus, 1969, p. 43]

– прохладное обращение по фамилии до начала дружбы сменяется на частое употребление имени – до 5 раз в небольшом отрывке текста (с. 45-46 и далее).

Заметим, что имена прочих друзей являются ―опредмеченными‖: Эмманюэль – это тот, у кого можно одолжить галстук, а Селест всего лишь связан с местом, где Мерсо привык принимать пищу.

Итак, человек, из рук которого Мерсо получил орудие убийства и с подачи которого участвовал в преступных деяниях и впоследствии перешел последний рубеж, не может быть второстепенным персонажем, и важность данной фигуры в романе и подчеркивается частым употреблением его имени, в осно в- ном личного, а не просто фамильного (что и должно являться признаком силы личности).

Таким образом, если персонаж Мари в романе можно считать «положительным полюсом», то Раймон Синтес – «полюс отрицательный», к которому, как это ни парадоксально, все-таки склоняется, на первый взгляд, вроде бы в равной мере «посторонний» и добру и злу главный герой (что, возможно, бр о- сает тень на его «естественность» с преступными наклонностями).

Maman. Данный персонаж примечателен уже тем, что его появление неизменно ознаменовывает жизненные повороты в судьбе главного героя (со б- ственного сына).

Отправной точкой повествования является смерть матери: «Aujourd’hui maman est morte» [Camus, 1969, p. 27], – что и является для Мерсо переломным моментом, повлекшим цепь дальнейших роковых событий.

Сам по себе факт материнской смерти в доме престарелых для Мерсо, скорей всего, стал бы только причиной беспокойства и физического диско м- форта: дальняя поездка, бдение над гробом усопшей, похороны (в жаркий день!), соблюдение формальностей… Гораздо большее внимание (из праздного любопытства) вызывал у Мерсо облик безнадежно скорбящего старика- «возлюбленного» матери, даже удостоившегося чести носить официальное имя

– г-н Перез / M. Perez. Впрочем, усталость и хлопоты вскоре будут забыты за новыми развлечениями – походом на пляж, встречей с женщиной, комедийным кинофильмом. И никогда не было бы ни скорби, ни сожалений, ни даже воспо-

151

минаний о матери, если бы не неожиданная связь между давними событиями дня похорон и кошмаром настоящего.

Примечательно, что лишь в конце второй части (и своей жизни!), когда – повторюсь – герой оказывается в мучительных для него условиях несвободы и лишений, он впервые по-человечески относится к своей матери, вернее, к ее памяти:

«Pour la première fois depuis bien longtemps, j’ai pensé à maman» [Camus,

1969, p. 101].

Появляются также обрывки сведений о ее жизни (она воспитывала сына одна, без мужа: ―Je me suis souvenu dans ces moments d’une histoire que maman me racontait à propos de mon père. Je ne l’avais pas connu…‖ [Camus, 1969, p. 93]),

впрочем, связанные с воспоминаниями и ощущениями все того же Мерсо, ощутившего, наконец, подобно всякому человеческому существу, потребность в родителях или в воспоминаниях о них. Возможно, это и есть тот единственный момент, когда слово ―maman‖ становится обычным и наиболее емким именем, которым каждый сын вправе называть свою мать.

И, тем не менее, отношение Мерсо к своей матери исчерпывающе выражается в его досаде на то, что он осужден за «незнание возраста» матери и о т-

сутствие слез скорби на ее похоронах / ―Qu’importait si, accusé de meurtre, il était exécuté pour ne pas avoir pleuré à l’enterrement de sa mère?‖ [Camus, 1969, p. 100].

Итак, даже столь судьбоносный (во всех смыслах) для Мерсо персонаж матери разделяет общую участь героев романа: отсутствие имени, личности, автономного (независимого от Мерсо) существования – и подчинен общей тенденции «опредмечивания» человека в «нейтральном» романе А. Камю.

Таким образом, в результате проведенного с помощью анализа фреймовой структуры романа исследования выявлено, что в ареале ономастических р е- сурсов французского языка эстетические онимы занимают особое место, обладают выраженными дифференциальными признаками и потенциалом лингвокультурологической, семиотической и семантико-стилистической трансформации под влиянием разномасштабного и разнохарактерного контекстного окр у- жения.

Более того, в названии произведения имя само по себе способно выступать как концепт (ярчайший пример тому – роман А. Камю «Посторонний»).

Напомним, что сложная и многогранная структура фрейма романа, включающая в себя классификационно и имплицитно взаимосвязанные концепты более низкого уровня абстракции, состоит из инвариантных вершинных узлов и способных варьироваться слотов. Эстетические онимы (в особенности, антропонимы) в качестве слотов способны перегруппировывать концепты в структуре, с сохранением самого фреймого каркаса, благодаря чему, в частности, наблюдаются изменения самого эстетического направления / стиля романа.

Так, например, концепт «образ главного героя / героини» в различных романах выражен по-разному:

152

1) В романтическом произведении В. Гюго «Собор Парижской Богоматери» образ главной героини Эсмеральды представляет собой средоточие всевозможных добродетелей: милосердие, преданность, умение любить, самопожер т- вование, талант, привлекательность и т. д. – что создает удивительную гармонию красоты духовной и телесной. И само имя персонажа Эсмеральда – загадочное, таинственное и завораживающее, трактующееся в романе как «нечто вольное, свободное», с семой – «нездешнее» (просто иностранное или вовсе неземное?) – словно бы венчает царственную красоту образа.

2) В реалистическом романе Г. Флобера «Госпожа Бовари» центральный женский образ заглавной героини также не обделен привлекательностью – но далеко не чистой, непорочной, а скорее, животной, ибо красота Эммы – источник похоти и разврата не только других, но и ее самой.

Подобно истинно «романтической» героине, персонаж Г. Флобера носит нежное и возвышенное имя Эмма. Но, будто бы в насмешку, с этим прекрасным аристократическим именем соединена приземленная и грубая, плебейская фамилия – «Бовари», словно бы отрезавшая Эмме путь к счастью и любви.

Однако реализм как следующая за романтизмом более высокая ступень отрицает прямую характеристику имени собственного (однако, не отвергая его символизма), предпочитая характеристику «от обратного», так, что носящий непритязательное буржуазно-крестьянское имя Шарль Бовари оказывается единственным истинно достойным мужчиной (буквально, идеалом мужественности Эммы), тогда как «герои-любовники» Родольф и Леон, кстати, наделенные именами соответствующих персонажей «классического» романа, не имеют их благородной сути.

3) Примечателен пример «денотативого» письма А. Камю «Посторонний», где, при кардинальном изменении слотов, тем не менее просматриваются общие узловые концепты романа.

Во-первых, главный герой – традиционно неординарная фигура, способная сама по себе создать «планету Мерсо», раздираемая своими собственными внутренними противоречиями: на этот раз между отсутствием морального з а- прета и желанием его – на более совершенном уровне.

Герой А. Камю также наделяется значимым именем – «я», что неоднократно было названо «лучшим из возможных имен», легко проникающих в центр повествования, оставляя на периферии не только безымянных «он» / «она» / «они», но и носящих чисто «денотативное» название «мама», «Мари», «Селест», «Араб», «следователь», «адвокат» и др.

Интересна трансформация узлового концепта «любовные коллизии» в зависимости от эстетического направления, представленная на примере тех же слотов – имен собственных.

Тенденция «опредмечивания», обезличивания личности в романе А. Камю «Посторонний» привела к тому, что в попытке свести к нулю привычную коннотацию имени Мария (в христианских культурах Мария / Мариам – наиболее почитаемое женское божество – Матерь Господа, символ женской не-

153

порочной красоты материнства) был создан новый слот: пусть недалекая, поверхностная, не слишком разборчивая в связях, любовница Мерсо (для котор о- го «она была Мари / … elle était Marie») – одна из немногих, кто ему предан, кто говорит с ним о любви и семье, традиционных ценностях, искренне желая соединить с ним свою судьбу.

Примечательно, что «безразличие» Мерсо к добру и злу отнюдь не равноценно: он вяло позволяет склонить себя к супружеству и не без интереса ввяз ы- вается в чужую авантюру с избиением подружки-марокканки случайно обретенного «приятеля» - занимающегося сутенерством Раймона.

Но именно сущность «я» Мерсо определяет столь коренное различие двух образов Мари – героинь романа «Посторонний» А. Камю и «Воспитания чувств» Г. Флобера, где, исключительно благодаря личности мечтательного и благоговеющего пред «женщиной и ее именем» поклонника Фредерика Моро, образ главной героини Мари Арну не был свергнут с пьедестала непорочной красоты женского материнского начала.

Что касается узлового концепта «противоречия между добром и злом / уродливым и прекрасным» (в любом виде), наиболее интересна иллюстрация к нему в романе В. Гюго «Собор Парижской Богоматери», представленная в виде нескольких расходящихся векторов, подтверждаемых слотами в качестве все тех же имен собственных.

Так, например, центральный женский образ романа Эсмеральда (вкупе с именем) – идеал красоты и добродетели, персонаж Квазимодо (от лат. «получеловек», «недочеловек») – выставленное автором доказательство тому, что нельзя ставить знак равенства между внешней оболочкой и душой, в то время как образы Феба (божественного «Солнца»), Пьера Гренгуара и Клода Фролло пр и- званы проиллюстрировать тот факт, что ни красота и показная доблесть, ни знания, ни даже вера в Бога сами по себе не являются добродетелью.

Инвариантные концепты романа в различной степени участвуют в текстовой репрезентации самого фрейма романа. За счет тесной связи между инвариантными и типологически отмеченными концептами создается тематическое единство романа. Тематически соотнесенные типы текста, функционир у- ющие в рамках одной коммуникативной сферы – художественном дискурсе, позволяют выделить отдельный тип дискурса – дискурс романа. Под данным типом дискурса целесообразно понимать многоаспектный коммуникативно - речевой процесс, включающий систему «автор – читатель» и строящийся на основе типов текста романа с учетом экстралингвистических факторов: прагматических, социокультурных, психологических.

Таким образом, соотношение инвариантных и типологически отмеченных концептов в пределах концептуального поля текста романа изменяется в зависимости от того фреймового узла, который находится в фокусе внимания автора и читателя соответственно. Иными словами, соотношение узловых концептов и слотов (имен собственных) фрейма романа по-разному представлено в различных типах текстов романа в зависимости от эстетического направления.

154

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Данное монографическое исследование, проведенное с применением семантического, лингвостилистического, лингвоэстетического, герменевтического и фреймового видов анализа, позволило:

- Подвердить гипотезу о том, что эстетические онимы занимают особое место, обладают выраженными дифференциальными признаками и потенциалом лингвокультурологической, семиотической и семантико-стилистической трансформации под влиянием разномасштабного и разнохарактерного кон-

текстного окружения.

- Сделать следующие выводы:

1) Онтологический, семиотический, лингвокультурологический и лингвостилистический статус онимов в художественном тексте (скорее, интертексте) прямо либо косвенно соотносится с эволюцией эстетически-системных образований французского языка.

2)Роль эстетических онимов в текстообразовании и интерпретации текста

иинтертекста столь велика, что последние могут трактоваться как концепту-

ально-ключевые средства декодирования знаково-символической и смысловой сторон художественного текста. При этом присутствие ИС в художественном тексте и нулевая онимизация являются одинаково значимыми средствами выразительности. Однако формы, средства и степень реализации лингвосемантич е- ского потенциала ИС в лингвоэстетическом дискурсе в большой мере зависят от авторской интенции и фактора адресата.

3) Эстетические онимы активно участвуют в процессах порождения и формирования текста / текстов.

Применение анализа семных, проайретичских и герменевтических кодов художественного текста также помогло установить следующее:

1) отбор и включение ономастической лексики в пространство художественного текста – процесс целенаправленный, служащий, прежде всего, адекватному выражению авторских интенций, поэтому ИС, обусловленные замыслом автора, значимы как с содержательной, так и с архитектонической точки зрения.

2) художественная ономастика, как правило, базируется на национальных традициях образования и функционирования ИС, что зачастую дает некие про- странственно-временные ориентиры: место действия, историческая эпоха, социальный статус литературных персонажей. Таким образом, онимы, способные кодировать большой объем художественной информации, являются важным смысло- и стилеобразующим элементом информационного пространства текста; они способствуют адекватному восприятию и интерпретации литературно - художественного произведения, парадигмы творчества автора, а следовательно, более глубокому пониманию идеи произведения.

Все вышеперечисленное позволяет сделать выводы о том, что, во-первых, эстетическая ономастика – особая область, имеющая свои (отличные от онома-

155

стики реальной) законы функционирования; во-вторых, эстетические онимы в пространстве художественного текста обладают разными коннотативноэкспрессивными и стилеобразующими возможностями, причем лингвосемантический потенциал антропонимов, как правило, выше, чем у топонимов и прочих категорий ИС, что созвучно современной концепции антропоцентризма; и наконец, при интерпретации текстов романов различных стилей представляется возможным использование основных положений теории фрейма. Причем в качестве слотов могут выступать имена собственные в романе в их системе.

В целом, фрейм романа являет собой очень сложную структуру, включающую в себя классификационно и имплицитно взаимосвязанные и структурно зависимые концепты более низкого уровня абстракции. При этом вершинные узлы содержат инвариантные концепты, а слоты заполняются типологически отмеченными, но не жестко фиксированными концептами таким образом, что гибкая структура фрейма позволяет варьировать наполнение ее слотов, пер е- группировывая концепты в структуре, с сохранением самого фреймо вого каркаса.

Таким образом, в результате рассмотрения фреймовой структуры романа становится очевидным тот факт, что в ареале ономастических ресурсов французского языка эстетические онимы занимают особое место, обладают выраженными дифференциальными признаками и потенциалом лингвокультурологической, семиотической и семантико-стилистической трансформации под влиянием разномасштабного и разнохарактерного контекстного окружения.

Более того, в названии произведения имя само по себе способно выступать как концепт (ярчайшие примеры тому – романы В. Гюго «Собор Парижской Богоматери», Г. Флобера «Госпожа Бовари, А. Камю «Посторонний»).

Напомним, что сложная и многогранная структура фрейма романа, включающая в себя классификационно и имплицитно взаимосвязанные концепты более низкого уровня абстракции, состоит из инвариантных вершинных узлов и способных варьироваться слотов. Эстетические онимы (в особенности антр о- понимы) в качестве слотов способны перегруппировывать концепты в структуре, с сохранением самого фреймового каркаса, благодаря чему, в частности, наблюдаются изменения самого эстетического направления / стиля романа.

В ходе интерпретации ономастических единиц в пространстве художественных текстов романов В. Гюго, Г. Флобера и А. Камю также удалось установить следующие закономерности развития и реализации лингвоэстетического потенциала художественной ономастики в зависимости от стиля и эстетического направления:

В романтическом произведении функция характеристики и коннотации онимов в большинстве случаев реализуется за счет следующих прагмастилистических свойств ИС:

1) активизация / привлечение внимания читателя неординарной формой имени (прежде всего антропонимов, принципиально не похожих на имена из обыденной жизни);

156

2) суггестивность (т. е. накопление прагматических компонентов значения, речеконтекстных и фоновых приращений, идущих от ассоциаций как в тексте, так и за его пределами);

3)аллюзивность (употребление имен, содержащих намек на нечто общеизвестное и находящее отклик у читателя);

4)использование ИС как ключевых слов текста (т.е. в сильных позициях заглавия, названий глав, в качестве доступных пониманию читателя символов,

знаков и пр.); 5) в некоторых случаях использование реальной топонимики приводит к

большей ирреалистичности повествования.

В реалистическом произведении стилистические возможности ИС заключаются в следующем:

1)употребление реальных (взятых из реальности, характерных для данной эпохи, социальной среды и т. п.) или скроенных по реально существующим моделям имен является залогом реалистичности самого произведения;

2)категории ИС, отличные от антропонимов, приобретают большее значение, способствуя установлению хронотопа, характеризации социальных яв-

лений эпохи и т. п.; 3) умышленное использование онимов, не свойственных данному стилю,

способствует более явному, откровенному выражению авторской идеи, цели произведения;

4)практически полный отказ от «говорящих» имен (ИС со значащей о с- новой) в пользу более утонченной, опосредованной характеристики за счет имен нейтральных;

5)осуществление непосредственной, прямой характеристики при помощи реально существующих и мотивированно употребленных единиц национально-

го ономастикона (прозвища, прозвания, уменьшительно-ласкательные имена, могущие иметь место в действительности, характерные для той или иной сферы

человеческой деятельности или социальной среды).

В литературе экзистенциализма следует, прежде всего, отметить попытку так называемого «белого», денотативного письма, основным концептом которого явилось стирание граней личности и окружающих предметов, более того: «овеществление» личности, сравненной в ценности с предметным миром. В этой связи можно отметить следующие особенности употребления и функционирования имен собственных в художественном тексте:

1) частая нулевая онимизация, или неупотребление ИС, представляющая собой новое, но не менее эффективное, чем привычные, средство выразительности самого стиля;

2) отрыв / абстрагирование личности от имени (именно «я» рассказчика, признанное «лучшим из возможных имен» (Р. Барт), становится персонажем, имя которого как бы остается в тени);

157

3) тенденция перехода (условного) личных собственных имен в нарицательные в силу уже упомянутого «опредмечивания» / обесценивания человеческой личности.

Таким образом, эстетические ИС не только способствуют декодированию содержательно-фактуальной и содержательно-подтекстовой информации, идеи произведения, но и, благодаря взаимодействию, взаимопроникновению и стилистически продуманным изменениям в употреблении ономастических единиц ХТ, эстетические онимы способны маркировать, репрезентировать тот или иной стиль и даже влиять на формирование эстетического направления, отр а-

жая малейшие тенденции художественного творчества.

С точки зрения теории и проблем перевода ономастика в данном исследовании рассматривается как носитель фоновой информации.

Как известно, для успешной межкультурной и межъязыковой коммуникации мало усвоить языковые закономерности, но необходимо овладеть фоновыми знаниями иноязычной культуры, иметь представление о национально - культурных особенностях народа-носителя языка. Ведь наряду со способностью передавать значимую для реципиента информацию, онимы обладают способностью делать ту же информацию закрытой для «непосвященных» или инокультурных восприемников, поскольку имена собственные – это всегда специфические реалии.

Ономастический материал дает возможность переводчику, уходя от дословных соответствий, добиваться соответствия более высокого уровня – текстового, содержательного, прагматического и эмоционального, ибо перевод может считаться удачным только тогда, когда у реципиента принимающей культуры он пробуждает рефлексию, аналогичную рефлексии реципиентов оригинала. С этой целью все содержательные составляющие оригинала должны быть представлены в переводе (в противном случае может сложиться ситуация, когда высокохудожественное произведение в принимающей культуре воспр и- нимается через перевод как малосодержательное и неинтересное).

Таким образом, перевод личных собственных имен представляет собой важную лингвистическую и стилистическую проблему.

С одной стороны, перевод собственных имен, входящих в состав текста художественного произведения, способствует более полному раскрытию з а- мысла автора, а также зачастую более яркой и понятной читателю характер и- стике литературного образа (что особенно важно в сатирических произведениях). Вот почему однозначно необходим перевод прозвищ и прозвищных имен как важнейшего средства характеристики персонажей в литературном произведении, разумеется, с учетом культурной специфики языка перевода.

С другой стороны, представляется предпочтительной транслитерация имен, которая, хотя и может оставить «за кадром» значение именных основ (т. е. информацию, не доступную носителям иной культуры), все же позволяет избежать многих культурных несоответствий в восприятии одних и тех же собственных имен. Поэтому при переводе художественных произведений реали-

158

стического жанра, подобно реальным документам (в частности, газетным статьям и т. п.), необходимо прибегать именно (и исключительно) к транслитерации.

Однако при этом вовсе не обязательно полностью игнорировать возможные способы передачи значений ИС, такие, как транскрипция с подстрочным примечанием, транслитерация с эксплицитной передачей смысловых компонентов, отказ от передачи формальной стороны имени соственного и раскрытие его содержания с помощью описательного перевода, а также нахождение эквивалента в языке перевода.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

1.Алексеева, Е.А. Второе сказуемое во французском языке: автореф.

дис. на соиск. учен. степ. д-ра филол. наук : 10.02.05 / Алексеева Е.А.

– Воронеж : Воронеж. гос. ун-т, 2005. - 38 c.

2.Алексеева, Е.А. Второе сказуемое во французском языке: Дис. ... док-

тора филологических наук : 10.02.05 / Алексеева Е.А. – Воронеж :

Воронеж. гос. ун-т, - 2005. - 362 c.

3.Алефиренко, Н.Ф. Спорные проблемы семантики: Монография

[Текст] / Н.Ф. Алефиренко. – М. : Гнозис, 2005. – 325 с.

4.Арутюнова, Н.Д. Предложение и его смысл: Логико-семантические

проблемы / Н.Д Арутюнова. - М. : УРСС, 2002. – 384 с.

5.Арутюнова, Н.Д. Типы языковых значений. (Оценка, событие, факт) /

Н.Д. Арутюнова. - М. : Наука, 1988. – 338 с.

6.Арутюнова, Н.Д. Язык и мир человека / Н.Д. Арутюнова. - М. : Языки

рус. культуры, 1999. – 896 с.

7.Ахманова, О.С. О психолингвистике / О.С. Ахманова. – М. : Изд-во

Моск. ун-та, 1957. – 64 с.

8.Ахманова, О.С. Очерки по общей и русской лексикологии / О.С. Ах-

манова. – М.: Учпедгиз, 1957. – 295 с.

9.Ахманова, О.С. Словарь лингвистических терминов / О.С. Ахманова. -

М. : «Сов. энциклопедия», 1969. – 607 с.

10.Ахманова, О.С. Современные лингвистические теории / О.С. Ахмано-

ва, Г.Б. Микаэлян. – М. : Изд-во Моск. ун-та, 1963. – 166 с.

11.Балли, Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка /

Ш. Балли. М. : Изд. иностр. лит., 1955. – 416 с.

12.Баранов, А.Г. Когниотипичность текста. К проблеме уровней аб-

стракции текстовой деятельности / А.Г. Баранов // Жанры речи. – Саратов : Изд-во ГосУНЦ "Колледж", 1997. – С. 4-12.

13.Баранов, А.Г. Текст в функционально-прагматической парадигме /

А.Г. Баранов. – Краснодар : Кубанск. гос. ун-т, 1988. – 90 с.

14.Баранов, А.Г. Функционально-прагматическая концепция текста/

А.Г. Баранов. – Ростов-на-Дону : изд-во Ростовского ун-та, 1993. – 182 с.

159

15.Барт, Р. Camera lucida / Р.Барт. – М.: Ad Marginem, 1997. – 223 с.

16.Барт, Р. «S/Z» / Р. Барт. – М. : Эдиториал УРСС, 2001. – 232 с.

17.Барт, Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика / Р. Барт. – М. : Про-

гресс, 1994. – 614 с.

18.Барт, Р. Мифология / Р. Барт. – М. : Изд-во им. Сабашниковых, 1996. –

312 с.

19.Бархударов, Л.С. Глубинная структура предложения в семиотическом

аспекте / Л.С. Бархударов // Проблемы синтаксической семантики: материалы научной конференции / МГПИИЯ им. М. Тореза. – М.,

1976. – С. 8-13.

20.Бархударов, Л.С. Структура простого предложения современного ан-

глийского языка / Л.С. Бархударов. – М. : Высш. школа, 1966. –200 с.

21.Бахтин, М.М. Автор и герой: К философским основам гуманитарных

наук / М.М. Бахтин. – СПб : Азбука, 2000. – 336 с.

22.Бахтин, М.М. Проблема речевых жанров / М.М. Бахтин // Эстетика

словесного творчества. – М. : Искусство, 1979. – С. 237-280.

23.Бахтин, М.М. Проблема текста в лингвистике, филологии и других

гуманитарных науках. Опыт философского анализа / М.М. Бахтин // Эстетика словесного творчества. – М. : Искусство, 1979. – С. 281-307.

24.Бахтин, М.М. Фрейдизм. Формальный метод в литературоведении.

Марксизм и философия языка (Статьи) / М.М. Бахтин. – М. : Лаби-

ринт, 2000. – 640 с.

25.Бахтин, М.М. Человек в мире слова / М.М. Бахтин. – М.: Изд-во РОУ,

1995. – 140 с.

26.Бахтин, М.М. Эпос и роман / М.М. Бахтин. – СПб : Азбука, 2000. –

304 с.

27.Белецкий, А.А. Избранные труды по теории литературы / А.А. Белец-

кий. – М. : Просвещение, 1964. – 478 с.

28.Бенвенист, Э. Общая лингвистика / Э. Бенвенист. – М.: Прогресс,

1974. – 447 с.

29.Бенвенист, Э. Уровни лингвистического анализа / Э. Бенвенист // Но-

вое в зарубежной лингвистике. – М. : Радуга, 1965. – Вып. 4. – С. 442449.

30.Болдырев, Н.Н. Категориальная система языка / Н.Н. Болдырев // Ко-

гнитивные исследования языка. Вып. X. Категоризация мира в языке: Коллектив. монограф. Москва-Тамбов : Институт языкознания РАН; Издательский дом ТГУ им. Г.Р. Державина, 2012. - С. 17-120.

31.Болдырев, Н.Н. Проблемы концептуального взаимодействия в про-

цессе вербальной коммуникации / Н.Н. Болдырев // Когнитивные исследования языка. Вып. XI. Международный конгресс по когнитивной лингвистике: сб. мат-лов 10 – 12 октября 2012 года. Тамбов : Издательский дом ТГУ им. Г.Р. Державина, 2012. - С. 39-45.

32.Болдырев, Н.Н. Структурирование опыта и интегрирование смысла в

160