КУЛЬТ ЖИВОТНЫХ

Мировоззрение башкир в доисламский период было политеистическим.

Вих мифологии, обрядах и обычаях отчетливо проявляются следы почитания животных и птиц, которые выступают мифическими первопредками, покровителями и защитниками башкир, существами, соединяющими мир живых и мир мертвых. Важное место в этой системе представлений принадлежит коню, с которым был связан весь жизненный уклад кочевников. Еще Ибн-Фадлан сообщал о наличии среди их двенадцати богов особого бога лошадей (Валиди, 1997. С. 94), что свидетельствует о древности традиции почитания этого животного.

Образы мифических коней широко распространены в народном творчестве. В богатырских сказках и легендах действуют крылатые тулпары, невзрачные стригунки, превращающиеся в богатырских коней, незаменимых помощников главных героев (БНТ, 1988. С. 62, 121, 184, 220, 366, 387). Волшебные животные из эпических сказаний предстают существами, участвующими в сотворении мира, связанными с небесными светилами и природными явлениями. Например, Акбузат из эпоса «Урал-батыр», доставшийся батыру в дар от дочери солнца Хумай, воздвигает высокую гору, на которой спаслись оставшиеся в живых во время потопа люди, и укрощает водную стихию. В конце эпоса Акбузат становится повелителем диких лошадей и приводит их к отрогам Уральских гор (Башкирский народный эпос, 1977. С. 125, 130–132, 141, 157, 510). В сказаниях «Акбузат», «Заятуляк и Хыухылу» и «Идукай и Мурадым» Акбузат принадлежит подводным царям озер Шульган, Асылыкуль или Саткинского озера или обитает в пещере (БНЭ, 1977. С. 164–165, 195, 213; БНТ, 2000. С. 321, 349).

Другой небесный конь Харат считался конем Луны и ее воплощением (БНЭ, 1977. С. 114, 116, 140). Согласно преданиям Акбузат и Харат до сих пор живут на небе, превратившись в две звезды Буҙат и Һарат в созвездии

Малой Медведицы (Кесе Етегəн) и привязанные золотыми цепями к Полярной звезде (Тимер ⌐каҙык – букв.: Железный кол). Большая же Медведица (Оло Етегəн) в башкирской космогонии состоит из семи дивов или семи волков, которые преследуют двух этих коней, пытаясь поймать и съесть их (БНТ, 1972. Т. 1. С. 302; 1987. т. 2. С. 501; Сагитов, 1984. С. 7). За ночь животные совершают семь кругов вокруг Полярной звезды и исчезают с наступлением рассвета, чтобы возобновить эту вечную карусель с заходом солнца.

Персонификацией грома, насылающим дождь по мольбам людей, является небесный конь Турат (Атанова, 1980. С. 121; БНТ, 1995. Т. 1. С. 130).

Вчастности, мотив о коне-распорядителе небесных вод читается в сохра-

няющемся поверье о камне (д. Муллакай-Туркмен Белорецкого района), называемом Ташколон / Колокай таш (Каменный жеребенок / Жеребеноккамень) и способном вызывать или останавливать дождь (Зарипов, Сагитов, 1987. С. 211–212).

Вбашкирских сказках кони нередко предстают защитниками детей, покровителями семейно-брачных отношений (БНЭ, 1977. С. 443; БНТ, 1989. Т. 4. С. 322), в определенной мере это сближает их с наиболее архаичными в

484

мировоззрении башкир образами коней-первопредков, прародителей людей. Таких сюжетов о родстве коней и людей, о перевоплощении их друг в друга, рождении детей от совместных браков в фольклоре выявляется множество (БНТ, 1988. Т. 3. С. 237; 1989. Т. 4. С. 79; Башкирский фольклор, 1995. С. 194). Особое место среди них занимают легенды о происхождении отдельных групп башкир от мифического коня или кобылицы. Например, о том, что от молодого охотника и девушки-стригунка пошел род баштай (баш – главный + тай – стригунок) у башкир-усерган (БНТ, 1987. Т. 2. С. 110, 498). Родовое подразделение под названием Байтал (нежеребая кобылица-трех- летка) имелось у кубаляк-табынцев (Исламов, 2009. С. 86). А название Һартай (Һары – соловый + тай – стригунок) для обозначения рода встречается

вэпосе «Последний из сартаева рода» (БНТ, 1999. Т. 4. С. 289).

Сподобными текстами перекликаются исторические предания о коняхпроводниках, помогающих башкирам найти правильный путь и лучшие места для поселений. В предании «Откуда пришли айлинцы, мурзаларцы и тырнаклинцы» рассказывается, как у одного из старейшин башкирских племен, расселяющихся на Сырдарье, потерялась красавица-дочь с табуном лошадей. Следы животных вывели отправившихся на поиски юношей к берегам рек Ай и Юрюзань, где и обнаружилась пропажа. По возвращении на Сырдарью они сообщили старейшинам об увиденных землях, и те переселились на Урал. Такой же мотив присутствует в притче куваканцев (БНТ, 1987. Т. 2. С. 122; Кузеев, 1974. С. 199, 245). Известный эпический герой Идукай завещает сыну Мурадыму, чтобы он со всем родом-племенем (минцами) выбрал новую родину на том месте, где конь остановится «днем щипать траву и дремать ночью». Этим местом оказалась долина р. Демы. К описанным событиям в народе возводят основание д. Тюбетеево и с. Чебенли Альшеевского района (БНТ, 2000. С. 168, 329). С конем связывают и происхождение ряда гидронимов и топонимов в Оренбургской области (Абсалямова Г., 2004. С. 49). И сегодня башкиры верят, что лошади никогда не сбиваются с пути, на них можно положиться во время сильных метелей, когда не видно дороги.

Из шежере мы узнаем о бытовании личных имен с корневой основой ат / йылкы (лошадь), тай (стригунок) и колон (жеребенок): Кулукай (колокай – жеребенок) у племени юрматы, Йылкыбай – у буляр, Йылкычы-бий –

у ирэктинцев (Бикбулатов, Юсупов, Шитова, Фатыхова, 2002. С. 47, 320, 404), Сарат-бий (Һары – соловый + ат – конь) – у табынцев, Тайчи (тай – стригунок + словообразовательный аффикс сы) – у айлинских башкир, Кулун Тиин (колон – жеребенок) – у уршак-минцев (Башкирские шежере, 1960. С. 63, 163, 166, 167).

Следы архаического культа коня проявляются в элементах семейной обрядности. Так, на второй день свадьбы проводился обряд, называемый Туйлык, когда устраивалась коллективная трапеза с мясом коня, подаренного родителями жениха. У курганских башкир таким животным был баран. Лбы участников свадьбы натирали кровью животного, а во время разделки туши устраивалась шуточная потасовка: женщины с криками набрасывались на гостей и били их кишками. Часто женщины, соорудив корок (петлю) из привязанной к длинному шесту кишки, ловили сватов. Пойманных накрывали

485

выпотрошенным желудком (карындык ябыу) или шкурой, иногда гость становился на четвереньки, на него надевали седло и он подражал поведению животного (БНТ, 1995. Т. 5. С. 392–393, 494–495; Бикбулатов Н.В., Фатыхова, 1991). Имитация лошадиных движений и звуков (ржания, топота копыт) присутствует и в некоторых танцах (Нагаева, 1995. С. 63).

О наделении коней чертами тотемного животного также свидетельствует сохраняющийся до сих пор обычай развешивать на оградах, хозяйственных постройках и ульях лошадиные черепа с целью предохранения скота и пчел от сглаза и болезней, обеспечения удачи в хозяйственных делах (БНТ, 1995. Т. 1. С. 102, 285). Охранительными и целебными свойствами в представлении башкир, обладали как части тела животного и его выделения (пот, слюна и помет), так и связанные с ним предметы. Башкиры верили, что подкова, прибитая на порог или стену дома, является мощным оберегом, конская сбруя (хомут, седло, потник и т.д.), положенная под голову во время ночевки, предотвращает от страшных сновидений (баçлығыу), кнут, пропитанный лошадиным потом, мгновенно убивает змею и т.д. Охранительную нагрузку несли и изображения лошадей на вышивке hарауыс (хараус) и других предметов одежды (Авижанская, Бикбулатов Н.В., Кузеев, 1964. С. 94), а также резные фигурки крылатых коней на оконных наличниках домов (Ахмеров, 1996. С. 12–14, 41; Шитова, 2004. С. 188).

Конь считался, прежде всего, заступником и опекуном детей, а также существом, способствующим продолжению рода. Например, у уранских и гайнинских башкир бездетным женщинам рекомендовалось накормить лошадь овсом из подола своего платья (Тулвинские татары и башкиры, 2004. С. 142). Больных детей проводили сквозь конский хомут, взрослых натирали конским потом или накрывали шкурой и т.д. Часто знахари имитировали лошадиное ржание или произносили специальные заговоры, в тексте которых упоминался конь (Книга башкирских заговоров, 2006. С. 49, 110, 111, 160, Хисамитдинова, 2010б. С. 164).

Вмифологии народов мира конь чаще всего маркируется положительно,

кверхнему, светлому пантеону относят его и исследователи башкир (Котов

В.Г., 1997. С. 43). Хотя порой, как и любое существо с сакральными функциями, он приобретал вредоносные характеристики (БНТ, 1995. Т. 1. С. 150; 1989. Т. 4. С. 73, 142, 210–211).

Не менее важное место в мировоззрении отводилось волку – тотемному животному ряда племен. Его изображения имелись на различных атрибутах башкирской родоплеменной знати. Еще в XVII–XVIII вв. волостные старшины племен усерган, тангаур и бурзян носили нагрудные знаки с абрисом головы волка (Очерки по истории БАССР, 1956. С. 31). В исторических преданиях этих племен, сохранявших информацию о расселении их когда-то в Приаралье (Кузеев, 1966. С. 85), волк выводит заблудившихся во время кочевки башкир из песчаных пустынь к Уральским горам (Илимбетов, 1971б. С. 224). А в шəжəрə племени айлы рассказывается об их родоначальнике, миссионере по имени Хантыл, добравшемся из Медины до города Булгар, следуя вслед за волком (Башкирские родословные, 2002. С. 180).

Вбашкирском фольклоре часто встречается мотив о превращении в этого зверя человека или легендарного героя. Например, в эпосе «Урал-батыр»

486

Череп лошади – оберег на пасеке

Фото Ф.Ф. Илимбетова, 1969 г. © ИИЯЛ УНЦ РАН

Рамочные улья с оберегами – черепом лошади и шкурой барана

БАССР, Стерлитамакский район, д. Кучербаево Фото Ф.Ф. Илимбетова, 1970 г.

© ИИЯЛ УНЦ РАН

487

Лошадиные черепа-обереги на ограде

Фото Ф.Ф. Илимбетова, 1969 г. © ИИЯЛ УНЦ РАН

такое происходит с антиподом главного персонажа Шульгеном (БНТ, 1988. Т. 3. С. 34). Не менее распространены сюжеты об обратных трансформациях, когда волчицы принимают облик красивых девушек (Башкирские народные сказки. 1941. С. 101; БНТ, 1989. Т. 4. С. 193; Илимбетов, 1971б. С. 224, 270), а волки – смелых батыров (БНТ, 1988. Т. 3. С. 159).

Вера в продуцирующую силу и в охранительные способности волка использовалась в традиционной медицине и семейной обрядности. До недавнего времени существовало убеждение, что от любых болезней излечивает волчья желчь

(Авижанская, Бикбулатов Н.В., Кузеев, 1964. С. 146). Больного лихорадкой накрывали волчьей шкурой (Книга башкирских заговоров…, 2006. С. 111). Считалось также, что ношение за пазухой зашитого в тряпочку высушенного полового органа волчицы помогает при бесплодии. Бесплодных женщин пропускали через волчью пасть, срезанную у убитого животного и высушенную в растянутом виде. Такой прием являлся верным средством и при тяжелых родах (Руденко, 1955. С. 269) и серьезных болезнях, служил оберегом для новорожденных (Илимбетова, Илимбетов, 2012. С. 65–66). С целью оградить детей от злых духов на них надевали ожерелье из клыков (Авижанская, Бикбулатов Н.В., Кузеев, 1964. С. 146), когти и клыки подвешивали к колыбели или пришивали к одежде ребенка (Илимбетов, 1971. С. 227). Если в семье в раннем возрасте умирал ребенок, следующему младенцу давали «волчье» имя: Бүребай (бүре – волк + бай – богатый),

Байбүре, Aкбүре (ак – белый + бүре), Бүрехан (бүре + хан), Борхан или ⌐Кашкар (Волк) и ⌐Кашкарбай (Илимбетов, 1973. С. 89; Кусимова, 1991. С. 22, 169).

Волчью голову закапывали под порог или закладывали в фундамент дома, забрасывали на чердак, чтобы предохранить семью от болезней, злых наговоров (тел-теш баçыу) и нечистой силы, предотвратить беду, принести благополучие (кoт), богатство и счастье (Авижанская, Бикбулатов Н.В., Кузеев, 1964. С. 146 и др.). Подобные действия производились в помещениях для скота (Илимбетов, 1971б. С. 226–227), а пропускание матки пчелы сквозь отверстие шейного позвонка волка должно было способствовать усилению пчелиной семьи (Илимбетов, 1972. С. 161). Функции оберега выполняли также аппликация бүре табаны (след волка) на одежде курганских

488

Схожие представления сохранялись и в отношении собаки. Например, мотив о взаимном перевоплощении человека и собаки широко распространен в фольклоре и устной нарративной традиции (БНТ, 1988. Т. 3. С. 375; 1989. Т. 4. С. 130, 349; 2000. Т. 5. С. 107 и др.). С ним связаны легенды о происхождении некоторых башкирских деревень (Этимгəн / Абсалямово Учалинского района) или известных родов от младенца, вскормленного собакой (БНТ, 1987. Т. 2. С. 151; Валеев, 2001а. С. 144).

Идея об общем происхождении с тотемным животным, тождестве с ним людей одного рода отразилась в названиях башкирских родовых подразделений. Так, до 1970-х годов башкиры-айлинцы помнили о наличии в их составе четырех групп под названием көсөк (щенок) (Кузеев, 1974. С. 196). Микроэтнонимы с корнем – эт (собака) или других, связанных с собакой, бытовали у усерган – эт йыван, у племени кыпсак – эткөсөк (щенок) (Камалов, 1994.

С.258), этəш (эт – собака), у бурзян – эталмаç (собака не возьмет), көсөк

(Илимбетова, 1999в. С. 165), у кара-табынцев – муйна⌐к (собачья кличка: муйын – шея + ак – белая) (Давлекановские жемчужины, 2008. С. 74), у ба- ла-катайцев и улу-катайцев – көсөк (Валеев, 2001. С. 144; Камалов, 1994.

С.165) и др.

Множество личных имен, преимущественно мужских, с подобным корнем обнаруживается в башкирских родословиях (шəжəрə): Эталмаç, Этбай, Эткөсөк, Көсөк, Аккөсөк и т.д. (Башкирские шежере, 1960. С. 91, 152, 156, 161, 167; Башкирские родословные, 2002. С. 65, 72–79, 125, 201).

489

Нередко выбор подобного имени диктовался стремлением родителей оградить новорожденных детей от преждевременной смерти. Существовал специальный обряд укладывания слабого, болезненного ребенка в собачью миску, после чего он получал имя Этаяк (собачья миска), Этимгəн (вскормленный собакой), Эталмаç (собака не возьмет), Этеймəç (собака не сожрет), Эттеймəç (собака не тронет). Предполагалось, что младенец, не тронутый собакой, будет спасен и от злых духов, насылающих болезни (Илимбетов, 1973. С. 92; Кусимова Т.Х., 1991, С. 170). Как демоноборческое животное, опекающее детей, собака предстает, как в сказках (БНТ, 1989. Т. 4. С. 141, 342; Башкирский фольклор, 1995. С. 195), так и в бытовавших у башкир магических приемах. Существовала, например, традиция надевать на новорожденного так называемую собачью рубашку (эткүлдəге / көсөк күлдəге), сшитую из старой одежды родителей и предварительно накинутую на собаку (Бикбулатов Н.В., Фатыхова, 1991. С. 103). Целебными свойствами наделялись дым от сожженной собачьей шерсти, лепешки, испеченные на собачьем молоке, болезни выбрасывали собаке вместе с кусочками теста или хлеба и т.д.

Как и волк, собака выступает проводником предков или сказочного героя (Кузеев, 1974. С. 131; Башкирские народные сказки, 1956. С. 170–171). Видимо, поэтому с ней связаны интересные дорожные приметы и ритуалы. Например, увидеть во сне собаку – к удачной дороге. На удачу же бросали собаке кусок хлеба перед выходом или по возвращении. У башкир-гайнин- цев Пермского края так делали и при встрече солдата из армии (Мигранова, 2008а. С. 134). О забредшей во двор собаке говорили, что она входит со своим добром (кото менəн килеп керə) (Духовные сокровища…, 2008. С. 127, 167). Не случайно в легендах собака могла быть хранителем кладов (БНТ, 1995. Т. 1. С. 57; Кудряшев, 1961. С. 130).

Кроме того, почитали собаку как животное, содействующее скотоводству и земледелию. По народной примете, именно в год собаки хорошо плодится скот (БНТ, 1980. С. 13, 427). А в одной из версий эпоса «Куз-Курпяч» имеется описание необычного животного, из шерсти которого сыплется белая пшеница (Беляев, 1961. С. 386). В башкирских сказках собака была способна вызывать дождь. В ряде легенд о происхождении озер или пещер собаку отдавали водяному за табун прекрасных лошадей (БНТ, 1987. Т. 2. С. 72; Игнатович А.Л., 1862. С. 23; Рычков П.И., 2007. С. 23).

Следы древнего собачьего культа проявляются в ряде табу и предписаний: не бить собак, особенно беременным женщинам, кормить их до семейной трапезы и т.д. Хотя в фольклорной традиции образ собаки могли принимать и вредоносные существа: лесные духи (шүрəле), черти (ен). Плохой приметой считается вой собаки.

Еще одним почитаемым животным была кошка. Самоназвание бесəй (кошка) встречались среди бурзян, усерган, бушмас-кыпсаков, кошсинцев (Камалов, 1994. С. 261, 268), кесе-табынцев (Кузеев, 1957а. С. 48–57), кубе- ляк-табынцев (Исламов, 2000. С. 86) и др.

Считалось, что кошка отпугивает злых духов, ее боится сам шайтан (дьявол). Она изгоняет из дома всяческую скверну, поэтому кошку первую запускали в новый дом, а у башкир Янаульского района считалось, что кош-

490

ка может быть воплощением домового, охраняющего жилище и семью от всяческих бед. Плохим предзнаменованием являлся уход, исчезновение животного из дома, с ним его покидало и благосостояние (ырыç). И, наоборот, если к хозяйству прибивалась бродячая кошка, это сулило хозяевам счастье и достаток. Кошке приписывались целительские способности, башкиры верили, что, расположившись на больном органе человека, она вытягивает из него болезнь. По поведению кошки можно было догадаться о предстоящих неприятностях или узнать о приходе в дом гостей (Тулвинские татары и башкиры, 2004. С. 294; БНТ, 1995. Т. 1. С. 148).

Восприятие кошки как особенного животного, зафиксированное в сказочном и обрядовом фольклоре, нашло отражение и в этиологических легендах, характерных для общемусульманской традиции. В частности, был популярен известный сюжет о пророке Мухаммеде, отрезавшем подол своего халата, не желая потревожить уснувшую на нем кошку (БНТ, 1997. Т. 2. С. 45). В другом предании говорится о кошке, носящей на своем хвосте огонь в костер под мостом Сират. По этому мосту, что тоньше волоса и острее сабли, должен пройти каждый человек, попавший в потусторонний мир (Хисамитдинова, 2010б. С. 59, 265). Здесь кошка, с одной стороны, помогает ангелам отделить грешников от праведников, с другой – усложняет путь людям и потому воспринимается как опасное существо, способное навредить. Эта вторая сущность кошки находит выражение и в легендах об албасты или страшной болезни, проникающих в дом под видом кошки, душах покойников, бродящих по ночам в кошачьем обличье и т.д.

Кошка была табуированным животным. Башкиры боялись ее проклятия за ненадлежащий уход или нанесенную обиду, в их представлении кошачьего гнева остерегались даже пророки (БНТ, 1995. Т. 1. С. 155).

Некоторые башкирские роды и родовые подразделения носили самоназвание айыу (медведь). Такие роды имелись в составе бурзян, кыпсаков и усерган. А родовые подразделения с «медвежьим» именем были известны у усерган, бурзян, кара (карый)-кыпсаков, тангауров, тамьянцев, ирэктинцев, гайнинцев,

491

Шейные позвонки коровы на крыше сарая – оберег от болезней скота

БАССР, Баймакский район, д. Рафиково Фото Р.М. Султанова, 1971 г.

© ИИЯЛ УНЦ РАН

охотник принес из леса медвежонка, который заговорил по-человечески. Когда он подрос, решили его женить. Долго не могли подыскать подходящую невесту, слишком он был силен. В долине р. Ток нашлась все-таки девушка-богатырка, способная вступить с ним в единоборство. Ее и сосватали. От этого брака и произошли айыу араhы (родовое подразделение медведь)» (БНТ, 1987. С. 111). Подобные легенды выявлены в Баймакском районе, в Челябинской и Оренбургской областях. Присутствуют описанные сюжеты и в башкирских сказках (БНТ, 1987. С. 96; 1989. С. 64–65, 202–207).

В устном народном творчестве имеются тексты и об обратных превращениях. Так, в предании «Айыу токомо» (Медвежий род), записан-

ном у башкир-тамьянцев, герой мог становиться медведем, вонзая нож в землю. Однажды, когда он проделал это, его недоброжелатель выбросил нож в воду. Так и остался человек медведем, а от него пошел весь медвежий род (БНТ, 1987. Т. 2. С. 95).

С представлениями о родстве медведя и человека связаны некоторые охотничьи обычаи: не придавать огласке сборы на медвежью охоту, говорить о медведе в иносказательной форме (урман эйəhе – хозяин леса, урман кото – лесной дух, олатай – дедушка), возвращаться с охоты другой дорогой и т.д. (БНТ, 1995. Т. 2. С. 23, 205, 250; Киреев, 1979. С. 134–137). А в некоторых аулах Бурзянского, Хайбуллинского, Абзелиловского районов существовал запрет на употребление медвежатины в пищу.

Материалы, записанные фольклористами, свидетельствуют о возможном бытовании особого праздника в честь медведя, включавшего обрядовые танцы, имитирующие поведение зверя, коллективную трапезу и ритуальное захоронение костей животного (БНТ, 1995. Т. 1. С. 205; Киреев, 1979. С. 134). Образ медведя присутствовал и в обрядах жизненного цикла башкир (БНТ, 1995. Т. 1. С. 398; Бикбулатов, Фатыхова, 1991. С. 51). Медведь наделялся охранительными функциями. Считалось, что ритуалы с частями тела медведя благотворно воздействовали на плодовитость женщин и оберегали новорожденных от духов и болезней. Здесь обнаруживается много аналогий

492

Оберег из черепа коровы на ограде

Фото Ф.Ф. Илимбетова, 1969 г. © ИИЯЛ УНЦ РАН

с обрядами, связанными с волком: пропускание бесплодных женщин через высушенную губу зверя, подвешивание клыков и когтей к детской колыбели, использование с лечебными целями желчи и шкуры животного, закапывание под порогом или насаживание на ограду черепа, называние больных детей «медвежьими/волчьими» именами и т.д.

Аналогичные мотивы – отождествление людей со священным животным и возможность их взаимного перевоплощения,

наделение тотема различными сакральными функциями (охранительной, продуцирующей, исцеляющей) – проявляются и в отношении к оленю, находя выражение в фольклорных текстах и бытовых практиках. В частности, в обычае прибивать рога оленя или лося над дверями дома или воротами усадьбы, над пчелиными ульями и хозяйственными постройками в качестве оберега (Илимбетова, Илимбетов, 2012. С. 353). Сакральное значение имели также рисунки оленей на женских хараусах (Никонорова, 2000. С. 146), аппликации и вышитые узоры «оленьи рога» (болан мөгөҙө) на спинках женских халатов (елəн), на нагрудных повязках (түшелдерек), чепраках (серге) к женским седлам и на широких лентах (тарткы) для перетяжки навьюченных на лошадь постельных принадлежностей во время перекочевок (Ахмеров, 1996. С 30).

Корневая основа болан (олень) присутствует в личных именах: Болан (олень), Боланбикə (олениха), Боланбай (олень + бай – богатый человек), Боланкай (олененок)

(Ахмеров, 1996. С. 31; Кузеев, 1974. С. 80). Однако «оленный» корень не встречается в наименованиях башкирских родов, за исключением, возможно, баш- кир-сальютов.

Бараньи рога-обереги на воротах дома

Башкортостан, Баймакский район, д. Баишево Фото М.М. Маннапова, 2011 г.

© ИИЯЛ УНЦ РАН

493

от «коровы»: безəүкəй (теленок) у тамьянцев (Академический словарь…, 2011. С. 204), башма⌐к (годовалый теленок) в составе родов кубаляк-табын (Исламов, 2009. С. 86), кумрук-табын, ямаш-бурзян (Камалов, Камалова, 2007. С. 29, 91), идель-канлы (Кузеев, 1957а. С. 53, 56), кузгун-катай и тамьян, кара үгеҙ (черный бык) у табынцев (Камалов, 1994. С. 286), hыйыр (корова) у айлинцев (БНТ, 1995. С. 216), үгеҙ (бык) у усерган, тангауров, бурзянцев, санкем-кыпчаков, уршак-минцев (Камалов, Камалова, 2007. С. 149) и др.

Помимо того, что в фольклоре, народной медицине и обрядовой практике эти животные также выступали как охранители здоровья, благополучия и счастья людей, покровители и символы плодородия и богатства, советники и защитники в трудных ситуациях, быки или коровы были предпочтительными жертвенными животными. Это согласовывалось как с канонами ислама, так и с народной традицией, отразившейся в фольклоре (Духовные сокровища…, 2008. С. 181). К этой же категории относились и овцы, соответствующие определенным требованиям. Жертвенная овца, желательно белой масти,

494