meshcheriakov_istoriia_i_kultura_iaponii_14

Многие из этих собственных имен совмещают функции и теонимов, и топонимов, то есть имя божества и обозначение места, которое занимает божество, могут совпасть. Как пишет Ямаори Тэцуо, «опространствление» (спациализация , ку:канка) богов с течением времени становится генеральной тенденцией. Например, в «Энгисики» уже бросается в глаза такой способ наименования, как «бог, пребывающий в Асука», «бог, пребывающий в Сумиёси», и т.п. «Вместо мифологического сюжета о внутренней сущности божества мы имеем дело с пространственным распределением, или же пространственным развертыванием богов» [Ямаори, 1999, с. 83]. Пространство вообще, как известно, осваивается человеком раньше, чем время, недаром в разных языках мира слова, связанные с временнóй протяженностью, часто пользуются пространственными характеристиками — вроде «долгий», «короткий», или яп. нагай, мидзикай (о времени). В Японии же мифологемы топосов, имена мест всегда имели повышенную значимость и частотность.

Прежде всего скажем о двух довольно абстрактных божествах, которые в обоих мифологических сводах, скорее, представляют собой астрологические символы, чем традиционные типы богов, зато они появляются в сводах первыми.

Этибогиипонятияопределеннобылизаимствованиямиизкитайскихкниг. Но это не так уж важно — ведь составители сводов складывали известные им космологические идеи и мифологические сюжеты в определенную удовлетворительную для того времени композицию, и они сочли нужным не только вставить этих богов в космологическую историю обеих летописей, но даже и начать с них. Заимствование, как мы знаем, вообще не изъян, а общий закон существования мотивов, сюжетов и текстов. История Идзанаки и Идзанами, например, и многиедругиетожебылиизобретеныненаЯпонскихостровах, онивстречаются

вразных ареалах, хотя в каждой культуре приобретают свои примечательные отличия.

Итак, первое божество, чье имя называется в «Кодзики», и первое божество в «Нихон сёки» — оба имеют целью обозначить пространственную зону или важную точку мира. В «Кодзики» это Амэ-но минака-нуси, — как перевела Е.М. Пинус, Бог-Правитель священного Центра Небес [Кодзики, 1994, т. 1, с. 38]. В «Нихон сёки» первым становится Куни-но токотати-но микото — Господин, вечно стоящий (токотати) или стоящий на дне (сокотати) страны.

Интересно посмотреть, где именно эти два божества рождаются / становятся / появляются на свет. Именно в этом пункте, как представляется, можно увидеть еще одно важное различие между пространственной структурой мира

в«Кодзики» и «Нихон сёки». (Говоря «еще одно», мы имеем в виду то обстоятельство, что, например, в работах Кооноси Такамицу фундаментальные различия между этими двумя сводами уже постулированы, например, разность их космологий: в «Кодзики» — мусухи, рождающей жизненной силы, а в «Нихон сёки» — Инь-Ян [Кооноси, 1995].) Но есть факты, свидетельствующие, что два свода различаются и концепциями пространства.

Первый бог из «Кодзики», Амэ-но минака-нуси, Бог-хозяин священной середины неба, рождается на равнине Такама-но хара, то есть Равнине Высоко-

го неба1. И в имени бога, и в названии равнины употребляется слово ама/амэ, «небо», которое обозначено иероглифом . Далее говорится, что все последующие боги вплоть до Идзанаки и Идзанами появлялись по очереди вслед за Ама-но минака-нуси. Приходится, таким образом, считать, что все они пришли в действие там же, на Равнине Высокого Неба, поскольку никаких других указаний нет; кроме того, больше им появиться и негде, потому что Идзанаки

иИдзанами еще не родились, не обошли столп и не сотворили Оногоро-сима. Получается, таким образом, что на равнине Такама-но хара родились, в числе прочих, даже боги с такими по-земному звучащими именами, как Куни-но токотати-но микото — Бог, Навечно Утвердившийся на Земле, Ухидзини-но ками— Бог Всплывающей Грязи, за ним Сухидзини-но ками— Богиня Осаждающегося Песка, за ней Цунугуи-но ками— Бог Твердых Свай, за ним Икугуи-но ками— БогиняТаящихЖизньСвай, занейОо-тонодзи-ноками— БогБольших Покоевит.д. [Кодзики, 1994, т. 1, с. 39]. Отметимздесьже, чторождениемследующих за ними богов уже занимаются Идзанаки и Идзанами и дело происходит на острове Оногородзима, послетого, как ими создана страна— земнаятвердь.

Так обстоят дела в «Кодзики», а в «Нихон сёки» Такама-но хара особой роли не играет, встречается всего один-два раза, и то не в основном повествовании,

ив «Кого сю:и» также в единичном виде. В «Нихон сёки» мы можем наблюдать не двойную, а тройную пространственную структуру. Где же, согласно «Нихон сёки», родился Куни-но токотати-но микото, носитель первого имени собственного в этом памятнике, Господин, вечно стоящий на некоем основании (токо/соко) страны? Оказывается, в сюжете, посвященном ему в этом своде, он рождается не на небе, и не на земле, а в некотором промежутке между ними. В основном повествовании о начале пространства-времени в «Нихон сёки» читаем: «Говорят, что в начале, когда [происходило] разделение [Неба– Земли], страна-твердь плавала и двигалась, как плавает на поверхности воды играющая рыба. И тогда между Небом и Землей возникло нечто. По форме оно напоминало почку тростника. И оно превратилось в божество. Имя его — Ку- ни-но токо-тати-но микото» [Нихон сёки, 1997, с. 115].

Вшестом вариантетого же сюжета о начале мира этотретье, промежуточное пространство между небом и землей, обозначено дважды: «В одной книге сказано: когда Небо-Земля впервые разделились, существовало нечто. Было оно подобно тростниковой почке и становилось-рождалось в пустоте [между Небом и Землей]. Из него произошло божество, имя [его] — Ама-но токота- ти-но микото. И еще было нечто. Было оно похоже на плавающий жир и роди- лось-становилось в пустоте [между Небом и Землей] . Ставшее из него божество именуется Куни-но токотати-но микото». [Там же, с. 116]. То есть эти два божества, представляющие, соответственно, Небо и Землю, оба родились в

1 Существуют гипотезы, что Такама-но хара представляет собой реальное место на земле. Варианты ее местоположения: 1) одна из гор страны Ямато около Нара; 2) гора на Кюсю, в преф. Миядзаки, в районе Такатихо, где Ниниги-но микото спустился на землю; 3) тоже Кюсю, но местность в нынешних преф. Фукуока и Кумамото; 4) гора Фудзи ит.д. Возможно, японские исследователи исходят здесь из аналогии с греческим Олимпом.

времена, когда этой страны еще не было, [узнав, что] на дне великого моря обретается печать со знаком Дайнити5, великая богиня погрузила копье [в воду] и пошарила им. И когда капли с этого копья стали как роса [видимо, имеется в виду, что они высохли и затвердели. — Л. Е.], Тэмма, царь-демон шестого неба оглядел даль вокруг и сказал: “Эта капля станет страной, в ней распространится учение Будды, из этого произрастет человеческая мораль, жизнь и смерть”. И тогда он спустился, чтобы помешать [богине] и не допустить этого. И тут великая богиня вышла ему навстречу и сказала: “Я никогда даже не произнесу слов ‘Три сокровища’. И ко мне они не приблизятся. Изволь же немедля возвратиться обратно на небо”. И она стала устраивать [сотворение страны], а он вернулся на небо. “Этого обещания впредь не нарушать”, — наказала богиня. [С тех пор] буддийские монахи к этому святилищу близко не подходят, на алтаре сутр в самом деле не бывает, и слова “Три Сокровища” не произносятся. А называют здесь Будду татисукуми (“стоящий недвижно”), сутры— сомэгами (“крашеная бумага”), монахов — каминага (“длинные волосы”, “длинноволосые”), буддийскую молельню — коритаки (“курение благовоний”»). И вот, хоть внешне[великаябогиня]6 отчужденаотбуддийскогоЗакона, новнутрипочитаетТриСокровища, ипоэтомуясно, чтовнашейстранеЗаконБуддыпроцветает благодаря заступничеству великой богини» [Сясэкисю, web]7.

В этой удивительной истории даже запреты на все буддийское в святилищах Исэ, как оказывается, установлены богиней Аматэрасу во имя буддизма. Кроме того, Аматэрасу провозглашается богом-демиургом, создавшим Японию посреди первичного океана.

Однако из мифов «Кодзики» и «Нихон сёки» мы знаем, что копьем в первобытном океане шарили не Куни-но токотати и не Аматэрасу, а первопредки Идзанаки и Идзанами. Как видно, в рамках нового, синто-буддийского мировидения они по каким-то параметрам оказались неподходящими, и в акте творения их роли демиургов были переданы Куни-но токотати-но микото и Аматэрасу. Таким образом изначально довольно абстрактный Куни-нотокота- ти в буддийскую эпоху перехватил роль Идзанаки в космогенезе, и абстрактные божества-конструкты — Амэ-но минака-нуси и Куни-но токотати — приобрели ведущие роли в пантеоне божеств ками.

Примечателен сам факт обретения японскими божествами диковинных форм. Вероятно, его можно объяснить тем, что буддизм сам по себе несет давние элементы брахманизма и индуизма. Можно в связи с этим вспомнить приметы основных богов индуизма. Например, Брахма имел четыре головы,

5 Эта же печать Дайнити (Махавайрочаны) в других синхронных текстах имеет вид трех ко-

лец.

6Эта конъектура сделана нами потому, что к глаголу в этой фразе приписан вежливый вспомогательный глагол тамау, который может относиться или к императору, или к богам.

7НарусскомязыкеэтотпамятниксуществуетвкомментированномпереводеН.Н. Трубниковой. В издании [Сясэкисю, 2017, с. 15–16] можно прочитать этот сюжет в другой версии, где Аматэрасу фигурирует не одна, а вместе с богиней Тоёукэ. Мы приводим здесь свой перевод этого фрагмента памятника по рукописному списку, хранящемуся ныне в университете Киото и имеющему некоторые отличия от переведенного текста.

четыре лика и четыре руки, и кожа его была красного цвета; Вишну также изображался с четырьмя руками, с кожей синего или черного цвета; Сканда — предводитель войска богов, бог войны в индуизме изображался в виде юноши, часто с шестью головами и двенадцатью руками и ногами. Шива в ипостаси Ардханари предстает гермафродитом, что, по-видимому, выражает идею двуединстваицелостности, всеобъемлющести. Можнопредположить, чтоизображениятакого рода, попав через Китай в Японию, в период средневековья были переосмыслены и перенесены на японские божества древности, хоть и без соответствующих нарративов.

Говоря конкретнее, в качестве возможного источника можно предположить заимствование с фресок Дуньхуанских пещер, в частности, пещеры

№285. В ней сохранилось изображение Махешвары, которое датируют V– VIII вв. и, каксчитаютисследователи, нахождениеэтогоизображениявпещере свидетельствуетораннемпроцессевключенияиндуистскихбожестввбуддийский пантеон центральной и восточной Азии. Постоянная особенность иконографииМахешвары— триразныеголовы, левая— сосвирепымвыражениемна лице, правая— женская, всетри имеют и разный цвет. Крометого, шесть рук— верхняя пара держит солнце и луну, средняя — колокольчик и стрелу, нижние дверукилежатнагруди. Всеэтиособенностиотражают, помнениюисследователей, иконографию Шивы северной Индии [Gallo, 2013, p. 4, 19]. Изображения Махешвары с тремя или пятью головами находятся также в юнганьских пещерах (пещера № 8), в Хотанском оазисе и в Кизиле.

Говоря о фантастическом облике, нельзя не упомянуть также о тысячеруком Манджушри на северной стене пещеры № 14 в Могао (изображение датируется серединой IX — началом X в.), а также о сорока фресках Дуньхуана с тысячеруким Авалокитешварой [Wang, 2016, p. 82–84]. Имя Манджушри, яп. Мондзю-босацу, достаточно рано стало значимым в японской культуре; в одномизсредневековыхтрактатовпопоэтикеоносвязываетсядажеспроисхождением японской поэзии танка: втрактате говорится, что песенный жанр вака в 31 слог был впервые создан при Сё:току-тайси (легендарный распространитель буддизма в Японии), когда в Японии был явлен бодхисаттва Мондзю-бо-

сацу [Ермакова, 2020, с. 270–271].

Заимствование изобразительного мотива с фресок Дуньхуана и тому подобных остановок натраверзе Шелкового пути не уникальное событие в японской культурной истории. Можно вспомнить, например, известную пару — божество ветра и божество грома с характерными атрибутами: бог ветра с шарфомнаплечах, вызывающимветер(здесьочевиднавырожденнаяфункция гомеровского«мешкаветров»), ибоггромасобручем, ккоторомуприкреплено по кругу множество барабанчиков. Как считается, в Японию изображение божества с мешком ветров проникло, скорее всего, уже в период Нара, а в период Камакура деревянные статуи бога ветра и бога грома с теми же атрибутами дополнили интерьер «Павильона в 33 кэн» (Сандзю:сангэндо:) в Киото. Среди японских искусствоведов распространено мнение, что статуи бога ветра и бога громавэтомпавильоне— комическаяпеределкафресокдуньхуанскойпещеры

№249. (Образ бога ветра с мешком можно видеть в рельефах на башне ветров

вАфинах (I в. до н.э.). Затем сходные изображения можно увидеть в других зонах по пути на восток: в эллинистической скульптуре Гандхары, на монетах Кушанского царства и, наконец, на фреске № 249 в одной из пещер Дуньхуана.)

Было бы совсем не удивительным, если бы оказалось, что пещерные фрескитого же буддийского монастыря в горах Дуньхуана послужили образцами и дляконструированияобликадобуддийскихяпонскихбожеств— кстатиговоря, по времени изображения богов ветра и грома были заимствованы примерно

втот же период, когда появляются изображения древних японских божеств в фантастическом обличье.

Другими словами, с изменением духа времени и все более глубоким усвоением буддизма и его иконографии произошло изменениетрадиции. Приведем здесь остроумное высказывание Б. Фора, сделанного по другому поводу, но тоже о мутациях японских богов в буддийском контуре: «Посредством китайской космологии, неразрывно переплетенной с элементами индийской, буддийской, китайской и японской мифологий, основные пространственно-вре- менные структуры китайского мировидения послужили основой для создания однозначно японской культуры, тем самым еще раз доказывая, что любая традиция предполагает забвение данных о ее происхождении» [Faure, 2005, p. 88].

Теперь вернемся в VIII в., к нарративам мифологических сводов, и посмотрим, чтоделалосьспространствомнаследующихэтапахтворенияпослесеми поколений первых невидимых богов. Мы знаем, что Идзанаки и Идзанами, стоя на острове Оногоро-сима, породили страну-твердь: сначала остров Авадзи, затем Тоёакидзу-сима, Обильный Стрекозиный остров, то есть Хонсю, затем остров Иё, то есть Сикоку, и после него Цукуси, то есть Кюсю. Далее, в обоих сводах упоминаются другие острова, в частности, называются острова Оки и Садо, они расположены в Японском море и обозначают дальнюю северную границугосударства, мифологическуюиполитическую. Согласноданным«Энгисики» и «Сёку Нихонги», на эти острова ссылали заговорщиков, на остров Садо изгоняли демонов болезней во время экзорцистских обрядов. Таково первое описание создаваемой и осваиваемойтерритории, здесь же, в конце этого эпизода, впервые появляется и мегатопоним— Великая страна восьми островов.

Здесь примечательно то, что порядок порождения первых островов, а также смысл составных частей их имен предлагают значения разных уровней.

Во-первых, это чистая космогония и космология, то есть описание поэтапного возникновения мира и его свойств.

Во-вторых, этот фрагмент утверждает непосредственную соотнесенность акта порождения земель и самих этих земель и островов с человеческимтелом или живым существом— довольно распространенное явление в мифах разных ареалов. Авадзи, как указано в «Нихон сёки», это остров-плацента; остров Иё в «Кодзики» называетсяИё-нофутана, островИёсдвумяименами, онемговорится: «Островтелом один, а лиц имеет четыре». О рождении островов Оки и Садо

в«Нихон сёки» сказано: «Затем породили близнецов— Оки-но сима и Садо-но сима. Бывает, что обычные люди рождают двойню, так вот именно [рождение этихостровов] послужилообразцом[длялюдей]». Оподобнойжесоотнесенности с живым организмом говорится в «Идзумо-фудоки»: «Большоетело провин-

ции лежит головой на восток и хвостом на юго-запад» [Идзумо-фудоки, 1966, с. 17], и части страны Идзумо притягиваются заступом, «широким и плоским, как грудь молодой девушки» тем же образом, каким «вонзают острогу в жабры большой рыбы» [Там же, с. 19].

И наконец, третий уровень— это сам сотворенный мифическийтекст, своего рода вербальная картограмма, можно сказать, словесная географическая модель. И она приблизительно соответствует реальной географии, а самым рациональным выбором точки обозрения страны становится вид сверху, подобно аэрофотосъемке. Идея вида сверху естественным образом приводит нас к известной мифологеме куними, обряда «осматривания страны»: цель которого— взаимодействиес«душойстраны», куни-но митама, обеспечениебогатого урожая и процветания.

В молитвословиях норито определением к Ямато будет — «страна, которую озирает Аматэрасу в четырех направлениях» (сумэгами-га харукасимасу ёмо-но куни) — далее подробно рассказывается, до каких фантастических дальних пределов ей видна страна. А самое первое куними в мифологических сводах и описаниетого, что именно правителю видно сверху, помещено в «Нихон сёки» и по смыслу понятно не очень: мифический первоимператор Дзимму взошел на холм, обозрел страну и сказал: «“Ах, какую прекрасную страну я получил! Хоть эта страна бумажной шелковицы узкая, но похожа она на выгнувшуюся стрекозу”, отсюда впервые пошло название Акидзу-сима, Стрекозиный Остров. А Изанаки-но микото, нарекая страну, сказал: “Ямато — это страна спокойных заливов, страна тысяч узких копий, воистину превосходная страна каменныхколец”, — такрек. АбогОо-ана-мути-нооо-камисказал: “Этострана внутри яшмовой изгороди”» [Анналы Японии, 1997, с. 194]. Здесь мы снова, как в начале времен, видим изображение страны в виде живого существа — в данном случае, стрекозы, или как некую вещь — в виде не очень ясных каменных колец, узких копий и т.п.

Вид сверху и взгляд сверху— с горы или воображаемой высоты— как прием живописи известен еще в до-Танском Китае, затем и в Японии он становится привычныминструментомотображениявидимогомира. Таковыинтерьерыжилищ со снятой крышей в эмаки, например, в камакурских «Иллюстрированных свитках, рассказывающих о происхождении храма Исиямадэра» («Исиямадэра энгиэмаки»), гдепрактическивсеизображения— пейзажейилипроцессийзнати на ширмах и свитках даны как увиденные сверху. Вид сверху удерживается надолго, и в наши дни можно увидеть карты маршрутов и территории святилищ для паломников, так называемые , эдзу, как жанр существующие с XI в. Они вычерчиваются как увиденные с большой высоты горы, кумирни, мостики, дорожки и двигающиеся по ним человеческие фигурки, то естьтакая карта, можно сказать, предстает как графическое воспроизведение куними.

Древнее представление о стране как о живом существе или вещи воспроизводится и в последующие эпохи. Например, трактаты эпохи Камакура сообщают нам, что легендарный Гё:ки изобразил карту страны тоже в виде вещи, но вещи буддийской — в виде ваджры ( , докко) — о карте в виде ваджры ранее упоминала Л. Дольче, о карте в виде мандалы — Е.К. Симонова-Гудзен-

ко [Симонова-Гудзенко, 2018]. И хотя, конечно, относительно датировки этой карты Гё:ки камакурским книгам верить не приходится, но само по себе предание о нем любопытно. В трактате «Кэйран сю:ё:сю:» концепция Японии как ваджры объясняется тем, что найденные на дне три кольца суть печать Дайнити, следовательно, страна имеет форму одноконечной ваджры. В трактате это подтверждается так: «Вопрос: почему считается, что наша страна имеет форму ваджры? Ответ: бодхисаттва Гё:ки ходил по стране, определял ее границы, открывал поля. И зарисовал то, что видел. Оказалось, что наша страна имеет форму ваджры» [Dolce, 2007, p. 272]. То есть Гё:ки не просто взял форму ваджры и скомпоновал в ней известные ему части страны, дело было иначе: он их расположил так, как увидел, и ваджра получилась сама собой. Л. Дольче комментирует это обстоятельство таким образом: «И “Кэйран сю:ё:ю:”, и “Бикисё” пытаются показать преимущества Японии по отношении к двум другим буддийским странам, указывая на ее священную природу. Сама страна Япония предстает как эмблема буддийской практики итаким образом оказывается более значимой, чем Индия и Китай: Япония именуется страной ками (синкоку). Индия — страна, где Будда был рожден. Китай — страна Будды Амида. А Япония — страна богов ками и, таким образом, страна, где ками ведут людей по пути Будды» [Ibid., p. 277].

Интересно, что в приведенных в исследовании Л. Дольче картах Японии

ввиде ваджры можно наблюдать два разных типа пространственной ориентации. Если ваджра расположена вертикально, то применена ориентация на восток— итогда залив Исэ, например, оказывается справа оттерритории стра- ны-ваджры. В горизонтальной ваджре воспроизводится ориентация на юг, и в этом случае залив Исэ оказывается на самом верху, над фигурой ваджры.

Скорее всего, в ориентации на юг сказалось китайское влияние. А.В. Подосинов, ссылаясь на А.Л. Фротинхэма, пишет, что в Китае господствовала именно южная ориентация, при этом левая рука (сторона) доминировала над правой, считаясь благоприятной, почетной и приносящей удачу и процветание; согласно Дж. Нидэму, такое устройство, как компас, известное китайцам уже со времени династии Хань, своим острием показывало направление не на север (как позднее в Европе), а на юг; компас, собственно, так и именовался — «стрелка, указывающая на юг», что, по мнению А.В. Подосинова, поддерживает и объясняет вывод о господстве южной ориентации в древнем Китае [Подоси-

нов, 1999, с. 57–58].

Выбор восточной стороны, надо думать, универсален и очевидным образом связан с сакрализацией востока как стороны восхода солнца; особое место эта сторона занимает в различных дворцовых и народных обрядах как

вКитае, так и в Японии, особенно в обрядах, связанных с сватовством и женитьбой. Здесь кажется уместным привести сюжет о браке Идзанаки и Идзанами. В сводах рассказывается, что для заключения брачного союза они воздвигли столп на острове Оногоро-сима и стали обходить его навстречу друг другу. В результате они соединились, но у них родился ребенок-пиявка. Тогда они поднялись на небо, и там небесные боги объяснили им неудачу тем, что женщина при встрече заговорила первой. Последовав указаниям богов, они

исправляют ошибку в ритуале, после чего начинают рождать острова и все остальное.

Мотив обхода столба, движения по кругу в определенном направлении встречается и во многих других ареалах — например, в свадебных обрядах у славян, в космогонических мифах народностей Индии или в преданиях других ареалов Востока. Обрядовые движения жениха и невесты слева направо, то есть по ходу солнца (то, что у славян называлось «посолонь»), имели космическое и магическое значение, и нарушение их несло с собой угрозу. В одном из параллельных сюжетов тот же мотив обхода столба (или горы) брачующейся первопарой встречается у хакасов, а также у унгинских бурят, и соединение первопредковтоже кончается неудачей, но по другой причине: обход был ими совершен в неправильном направлении по отношению к солнцу.

Интересно, что в японских сводах нет устоявшейся точки зрения относительно того, кто из двоих должен идти «посолонь», а кто «обсолонь», и даже наблюдается разнобой. Так, в «Кодзики» сказано: «Тут бог Идзанаги-но микото произнес: “[...] яиты, обойдявокругэтогонебесногостолба, супружескисоединимся”, — такпроизнес. Такусловившись, тутже: “Тысправанавстречуобходи, яслеванавстречуобойду”,— произнес» [Кодзики, 1994, т. 1, с. 40]. В«Нихонсёки»

восновномвариантесходногосюжетаговорится: «Вот, наостровеОногоро-си- ма воздвигли они Священный Столп Середины Страны, и Бог-мужчина обошел его слева, Богиня-женщина— справа».

Направление движения для двух брачующихся в приведенных цитатах совпадают. Однако в первом же приведенном в «Нихон сёки» варианте этого сюжета ( ) сказано: «И тогда дали они обет обойти Небесный Столп, и Бог-мужчина рек: “Ты обходи слева. А я пойду справа”» [Нихон сёки, 1997,

с. 118–119].

Трудно счесть случайными сами упоминания о направлении обхода справа или слева, они зафиксированы и в «Кодзики», и в «Нихон сёки», а в последнем дажедважды, свариациями. Этонаводитнапредположение, чтоонипредставляютсобойотголоскинекоегопротосюжета, вкоторомважнуюрольигралонаправление по странам света. Однако очевидно, что магический аспект этого обходавокругстолпавяпонскихсводахуженачинаетслабетьитеряться, — недаром в текстах можно наблюдать расхождения по части характера движения: кому идти слева, кому справа. И рождение неудачного первенца в записанных

всводах вариантах сюжета объясняется уже не ошибкой в ориентации первопары по странам света, а в том, что первым заговорил не тот, кому полагается, то есть не мужчина, а женщина. Другими словами, произошло нарушение не космической, а социальной структуры и уже установившейся к VIII в. гендерной иерархии8.

8 Мыоставляемздесьвсторонегипотезуотом, чтовещеболееглубокомслоесюжетаобраке Идзанаки и Идзанами и о рождении у них неудачного первенца может скрываться миф о всемирном потопе, и сам этот брак — инцест брата и сестры, единственных в мире спасшихся людей. Вследствие инцеста их первое потомство оказывается негодным, и новые, полноценные потомки рождаютсятолько послетого, как пара по указанию богов совершает определенные ритуалы. Подробнее об этом см.: [Ермакова, 2020, с. 93–95].