книги / Самоубийство Социолог. этюд

чувствует сам, что требования его не должны подниматься выше определенного уровня. Индивидуальные стремления заключены в этом случае в определенные рамки и имеют оп­ ределенную цель, хотя в подобном самоограничении нет ни­ чего обязательного или абсолютного. Экономический идеал, установленныйдля каждой категории граждан, в известных пределах сохраняет подвижность и не препятствует свободе желаний; но он не безграничен. Благодаря этому относитель­ ному ограничению и обузданию своих желаний люди могут быть довольны своей участью, сохраняя при этом стремле­ ние к лучшему будущему. Это чувство удовлетворенности дает начало спокойной, но деятельной радости, которая для ин­ дивида точно так лее, как и для общества, служит показате­ лем здоровья. Каждый, по крайней мере в общем, примиря­ ется со своим положением и стремится только к тому, на что он может с полным правом надеяться, как на нормальную награду за свою деятельность. Человек вовсе не осужден пребы­ вать в неподвижности; перед ним открыты пути к улучшению своего существования, но даже неудачные попытки в этом направлении вовсе не должны повлечь за собой полного упадка духа. Индивид привязан к тому, что он имеет, и не может вложить всю свою душу в добывание того, чего у него еще нет. Поэтому даже в том случае, когда все то новое, к чему он стремится и на что надеется, обманет его, жизнь не утра­ тит для него всякой ценности. Самое главное и существен­ ное останется при нем. Благополучие его находится в слиш­ ком прочном равновесии, чтобы какие-нибудь преходящие неудачи могли его ниспровергнуть.

Конечно, было бы совершенно бесполезно, если бы каж­ дый индивид считал справедливой признанную обществен­ ным мнением иерархию функции, не признавая в то же са­ мое время справедливым тот способ, каким рекрутируются исполнители этих функций. Рабочий не может находиться в гармонии со своим социальным положением, если он не убежден в том, что занимает именно то место, которое ему следует занимать. Если он считает себя способным испол­ нять другую функцию, то его работа не может удовлетво­ рить его. Поэтому недостаточно того, чтобы общественное

мнение только регулировало для каждого положения сред­ ний уровень потребностей; нужна еще другая, более точная регламентация, которая определила бы, каким образом раз­ личные социальные функции должны открываться частным лицам. И действительно, нет такого общества, где не сущест­ вовала бы подобная регламентация; конечно, она изменяется в зависимости от времени и места. В прежнее время почти исключительным принципом социальной классификации было происхождение; в настоящее время неравенство по рожде­ нию удержалось лишь постольку, поскольку оно создается различиями в унаследованных имуществах. Но под этими раз­ личными формами вышеупомянутая регламентация имеет всюду дело с одним и тем же объектом. Равным образом, повсюду существование ее возможно только при том усло­ вии, что она предписывается индивиду властью высшего ав­ торитета, т. е. авторитета коллективного. Ведь никакая рег­ ламентация не может установиться без того, чтобы от тех или других — а чаще всего, и от тех и от других — членов общества не требовалось известных уступок и жертв во имя общего блага.

Некоторые авторы думали, правда, что это моральное дав­ ление сделается излишним, как только исчезнет передача по наследству экономического благосостояния. Если, говорили они, институт наследства будет уничтожен, то каждый чело­ век будет вступать в жизнь с равными средствами, и если борьба между конкурентами будет начинаться при условии полного равенства, то нельзя будет назвать ее результаты несправедливыми. Все должны будут добровольно признать существующий порядок вещей за должный.

Конечно, не может быть никакого сомнения в том, что чем больше человеческое общество будет приближаться к это­ му идеальному равенству, тем меньше будет также и нужды в социальном принуждении. Но весь вопрос заключается здесь только в степени, потому что всегда останется налицо на­ следственность, или так называемое природное дарование. Умственные способности, вкус, научный, художественный, литературный или промышленный талант, мужество и физи­ ческая ловкость даруются нам судьбой вместе с рождением

точно так же, как передаваемый по наследству капитал, точ­ но так же, как в прежние времена дворянин получал свой ти­ тул и должность. Как и раньше, нужна будет известная мо­ ральная дисциплина для того, чтобы люди, обделенные приро­ дой в силу случайности своего рождения, примирились со своим худшим положением. Нельзя идти в требованиях ра­ венства настолько далеко, чтобы утверждать, что раздел дол­ жен производиться поровну между всеми, без всякого отли­ чия для более полезных и достойных членов общества. При таком понимании справедливости нужна была бы совершен­ но особая дисциплина, чтобы выдающаяся индивидуальность могла примириться с тем, что она стоит на одной ступени с посредственными и даже ничтожными общественными эле­ ментами.

Но, само собой разумеется, подобная дисциплина так же, как и в предыдущем случае, только тогда может быть полез­ ной, когда подчиненные ей люди признают ее справедливой. Если же она держится только по принуждению и привычке, то мир и гармония существуют в обществе лишь по видимо­ сти, смятение и недовольство уже носятся в общественном сознании, и близко то время, когда по внешности сдержан­ ные индивидуальные стремления найдут себе выход. Так слу­ чилось с Римом и Грецией, когда поколебались те верова­ ния, на которых покоилось, с одной стороны, существование патрициата, а с другой — плебса. То же повторилось и в на­ ших современных обществах, когда аристократические пред­ рассудки начали терять свой престиж. Но это состояние по­ трясения по своему характеру, конечно, исключительно и наступает только тогда, когда общество переживает какойнибудь болезненный кризис. В нормальное время большинст­ во обычно признает существующий общественный порядок справедливым. Когда мы говорим, что общество нуждается в авторитете, противопоставляющем себя стремлениям част­ ных лиц, то меньше всего мы хотим, чтобы нас поняли в том смысле, что насилие в наших глазах — единственный источ­ ник порядка. Поскольку такого рода регламентация имеет своей целью сдерживать индивидуальные страсти, постольку источником своим она должна иметь начало, возвышающее­

ся над индивидами, и подчинение ей должно вытекать из уважения, а не из страха.

Итак, ошибается тот, кто утверждает, что человеческая деятельность может быть освобождена от всякой узды. По­ добной привилегией на этом свете не может пользоваться никто и ничто, потому что всякое существо как часть Все­ ленной связано с ее остальной частью. Природа каждого су­ щества и то, как она проявляется, зависят не только от этого существа, но и от всех остальных существ, которые и явля­ ются таким образом для него сдерживающей и регулирую­ щей силой. В этом отношении между каким-нибудь минера­ лом и мыслящим существом вся разница заключается только в степени и форме. Для человека в данном случае характерно то обстоятельство, что сдерживающая его узда по приро­ де своей не физического, но морального, т. е. социального свойства. Закон является для него не в виде грубого давле­ ния материальной среды, но в образе высшего, и признавае­ мого им за высшее, коллективного сознания. Большая и луч­ шая часть жизненных интересов человека выходит за пределы телесных нужд и потому освобождается от ярма физической природы, но попадает под ярмо общества.

В момент общественной дезорганизации, будет ли она про­ исходить в силу болезненного кризиса или, наоборот, в пе­ риод благоприятных, но слишком, внезапных социальных преобразований, общество оказывается временно неспособ­ ным проявлять нужное воздействие на человека. И в этом мы находим объяснение тех резких повышений кривой са­ моубийств, которые мы установили выше.

И действительно, в момент экономических бедствий мы можем наблюдать, как разразившийся кризис влечет за со­ бой известное смешение классов, в силу которого целый ряд людей оказывается отброшенным в разряд низших соци­ альных категорий. Многие принуждены урезать свои требо­ вания, сократить свои привычки и вообще приучиться себя сдерживать. По отношению к этим людям вся работа, все плоды социального воздействия пропадают, таким образом, даром, и их моральное воспитание нужно начать сызнова. Само собой разумеется, что общество не в состоянии еди­

ным взмахом приучить этих людей к новой жизни, к допол­ нительному самоограничению. В результате все они не мо­ гут примириться со своим ухудшившимся положением; даже одна только перспектива ухудшения становится для них не­ выносимой. Страданияузаставляющие их насильственно пре­ рвать изменившуюся жизнь, наступают раньше, чем они ус­ пели изведать эту жизнь на собственном опыте.

Но то же самое происходит в том случае, когда социальный кризис имеет своим последствием внезапное увеличение об­ щего благосостояния и богатства. Здесь опять-таки меняют­ ся условия жизни, и та шкала, которой определялись потреб­ ности людей, оказывается устаревшей; она передвигается вместе с возрастанием общественного богатства, поскольку определяет в общем и целом долю каждой категории произ­ водителей. Прежняя иерархия нарушена, а новая не может сразу установиться. Для того чтобы люди и вещи заняли в общественном сознании подобающее им место, нужен боль­ шой промежуток времени. Пока социальные силы, предо­ ставленные самим себе, не придут в состояние равновесия, относительная ценность их не поддается учету, и следова­ тельно, на некоторое время всякая регламентация оказыва­ ется несостоятельной. Никто не знает в точности, что воз­ можно и что не возможно, справедливо и не справедливо. Нельзя указать границы между законными и чрезмерными требованиями и надеждами, а потому все считают себя в праве претендовать на все. Как бы поверхностно ни было это об­ щественное потрясение, все равно те принципы, на основа­ нии которых члены общества распределяются между различ­ ными функциями, оказываются поколебленными. Поскольку изменяются взаимоотношения различных частей общества, постольку и выражающие эти отношения идеи не могут ос­ таться непоколебленными. Тот социальный класс, который особенно много выиграл от кризиса, не расположен больше мириться со своим прежним уровнем жизни, а его новое, исключительно благоприятное положение неизбежно вызы­ вает целый ряд завистливых желаний в окружающей его сре­ де. Общественное мнение не в силах своим авторитетом сдер­ жать индивидуальные аппетиты; эти последние не знают бо­

лее такой границы, перед которой они были бы вынуждены остановиться. Кроме того, умы людей уже потому находятся в состоянии естественного возбуждения, что сам пульс жиз­ ни в такие моменты бьется интенсивней, чем раньше. Впол­ не естественно, что вместе с увеличением благосостояния рас­ тут и человеческие желания. На жизненном пиру их ждет более богатая добыча, и под влиянием этого люди становят­ ся требовательнее, нетерпеливее, не мирятся больше с теми рамками, которые им ставил ныне ослабевший авторитет традиции. Общее состояние дезорганизации, или аномии, усугубляется тем фактом, что страсти менее всего согласны подчиниться дисциплине именно в тот момент, когда это нужнее всего.

При таком положении вещей действительность не может удовлетворить предъявляемых людьми требований. Необуздан­ ные претензии каждого неизбежно будут идти дальше всяко­ го достижимого результата, ибо ничто не препятствует им раз­ растаться безгранично. Это общее возбуждение будет непре­ рывно поддерживать само себя, не находя себе ни в чем успокоения. А так как такая погоня за недостижимой целью не может дать другого удовлетворения, кроме ощущения са­ мой погони, то стоит только этому стремлению встретить на своем пути какое-либо препятствие, как человек чувствует себя совершенно выбитым из колеи. Одновременно с этим са­ ма борьба становится более ожесточенной и мучительной — как потому, что она менее урегулирована, так и потому, что борцы особенно разгорячены. Бее социальные классы выхо­ дят из привычных рамок, так что определенного классового давления более не существует. Общие усилия в борьбе за су­ ществование достигают высшей точки напряжения именно в тот момент, когда это менее всего продуктивно. Как же при таких условиях может не ослабеть желание жить?

Наше объяснение подтверждается тем исключительным иммунитетом в смысле самоубийств, которым пользуются бедные страны. Бедность предохраняет от самоубийства, потому что сама по себе служит уздой. Что бы ни делал чело­ век, его желания до известной степени должны сообразовы­ ваться с его средствами. Наличное материальное положение

всегда служит в некотором роде исходным пунктом для оп­ ределения того, что желательно было бы иметь. Следователь­ но, чем меньшим обладает человек, тем меньше у него соб­ лазна безгранично расширять круг своих потребностей. Бес­ силие приучает нас к умеренности, и, кроме того, в той среде, где все обладают только средним достатком, ни у кого не являетсядостаточного повода завидовать. Напротив, богатст­ во дает нам иллюзию, будто мы зависим только от самих себя. Уменьшая сопротивление, которое нам противопостав­ ляют обстоятельства, богатство позволяет нам думать, что они могут быть бесконечно побеждаемы. Чем меньше чело­ век ограничен в своих желаниях, тем тяжелее для него вся­ кое ограничение. Поэтому не без основания множество ре­ лигиозных учений восхваляло благодеяния и нравственную ценность бедности; последняя служит лучшей школой к тому, чтобы человек приучился к самообузданию. Принужденный неустанно дисциплинировать самого себя, индивид легче приспособляется к коллективной дисциплине. Напротив, бо­ гатство, возбуждая индивидуальные желания, всегда несет с собой дух возмущения, который есть уже источник без­ нравственности. Конечно, все вышесказанное нельзя истол­ ковать в том смысле, что следует препятствовать человеку в его борьбе за улучшение материального положения; но если против той моральной опасности, которую влечет за собой рост благосостояния, известны противоядия, то все-таки не следует упускать ее из вида.

Если бы аномия проявлялась всегда, как в предыдущих случаях, в виде перемежающихся приступов и острых кри­ зисов, то, конечно, время от времени она могла бы заставить колебаться социальный показатель самоубийств, но не была бы его постоянным и регулярным фактором. Существует, меж­ ду тем, определенная сфера социальной жизни, в которой аномия является хроническим явлением. Мы говорим о ком­ мерческом и промышленном мире.

В течение целого века экономический прогресс стремился главным образом к тому, чтобы освободить промышленное развитие от всякой регламентации. Вплоть до настоящего времени целая система моральных сил имела своей задачей дисциплинировать промышленные отношения. Сначала влия­ ние это оказывала религия, которая в равной степени обра­ щалась к рабочим и хозяевам, к беднякам и богатым. Она утешала первых и учила их довольствоваться своей судьбой, внушая им, что социальным порядком руководит Провиде­ ние, что доля каждого класса определена самим Богом и что в будущей загробной жизни их ждет справедливая награда за те страдания и унижения, которые они претерпели на зем­ ле. К богатым религия обращалась со словрм увещевания, напоминая им, что земные интересы не составляют всей при­ роды человека и не исчерпывают ее, что они должны быть подчинены другим, более высоким целям, а потому в этой жизни следует обуздывать и ограничивать себя. Со своей стороны, светская власть, занимая главенствующее положе­ ние в экономической области, подчиняя себе до известной степени хозяйственную деятельность, регулировала ее прояв­ ления. Наконец, внутри самого делового мира ремесленная корпорация, регламентируя заработную плату, цены на про­ дукты и даже само производство, косвенным образом фикси­ ровала средний уровень дохода, которым, естественно, в зна­ чительной мере определяется и сам размер потребностей. Описывая эту организацию, мы, конечно, вовсе не желаем выставлять ее как образец. Само собой разумеется, что весь этот порядок вещей не может быть без глубоких преобразо­ ваний приложен к современному обществу. Мы сейчас толь­ ко констатируем тот факт, что он имел свои положительные стороны и что в настоящее время уже нет ничего подобного.

В самом деле, религия, можно сказать, потеряла громад­ ную долю своей власти. Правительственная власть, вместо того чтобы быть регулятором экономической жизни, сдела­ лась ее слугой и орудием. Самые противоположные школы, ортодоксальные экономисты, с одной стороны, и крайние со­ циалисты — с другой, согласны с тем, что правительство долж­ но занять более или менее пассивную роль посредника меж­

ду различными социальными функциями. Одни хотят свести роль государства до простого охранителя индивидуальных договоров; другие склонны возложить на него обязанность вести коллективную отчетность, т. е. регистрацию запросов потребителей, передачу их производителям, делать опись общей суммы дохода и раскладывать его на основании уста­ новленной формулы. Но и те, и другие не признают за прави­ тельственной властью никаких способностей к тому, чтобы подчинить себе остальные социальные органы и заставлять их служить какой-либо одной доминирующей цели. С той и другой стороны заявляют, что нация своим главным, если не единственным, попечением должна иметь промышленное преуспеяние страны. Это предполагает догма экономическо­ го материализма, но это же лежит в основе и других систем, на первый взгляд столь ему враждебных. Все эти теории толь­ ко отражают господствующее общественное мнение; факти­ чески промышленность, вместо того чтобы служить средством к достижению высшей цели, уже сделалась сама по себе цент­ ром конечных стремлений как индивидуумов, так и общест­ ва. В силу этого индивидуальные аппетиты разрастаются бес­ предельно и выходят из-под влияния какого бы то ни было сдерживающего их авторитета. Этот апофеоз материально­ го благополучия освятил и поставил их, так сказать, над вся­ ким человеческим законом. Воздвигать на этом пути какиелибо препятствия считается в настоящее время оскорблением святыни, и поэтому даже та, чисто утилитарная регламента­ ция промышленности, которую мог бы осуществить сам про­ мышленный мир при помощи своих корпораций, не в состоя­ нии пустить корни. Самое развитие промышленности и бес­ предельное расширение рынков неизбежно благоприятствует в свою очередь безудержному росту человеческих желаний. Пока производитель мог сбывать свои продукты только сво­ им непосредственным соседям, умеренность возможной при­ были не могла, конечно, возбудить чрезмерных притязаний. Но теперь, когда производитель может считать своим клиен­ том почти целый мир, можно ли думать, что человеческие страсти, опьяненные этой широкой перспективой, удержат­ ся в прежних границах?