книги / Самоубийство Социолог. этюд

летворялись при помощи 4.455 паровых котлов, дававших в общем 54.000 лошадиных сил, в 1887 г. число машин подня­ лось до 9.983 с общей мощностью в 167.000 лошадиных сил, т. е. утроилось за это время.

Само собой разумеется, что количество вырабатываемых продуктов увеличилось в такой же пропорции. Обмен про­ грессировал в том же размере:111 не только развился торго­ вый флот, улучшились пути сообщения и транспорт, но удвои­ лось также количество перевезенных товаров и людей.112 Чрезвычайное оживление хозяйственной деятельности по­ влекло за собой увеличение заработной платы (за период 1873—1889 гг. увеличение ее равняется 35%), материальное положение рабочих улучшилось, тем более, что как раз в это время упала цена на хлеб.113 Наконец, по расчетам Бодио, состояние частных лиц поднялось с 45,5 млрд, в среднем за период 1875--1880 гг. до 51 млрд, в 1880—1885 гг. и до 54,5 млрд, в 1885-1890 гг.114

И вот параллельно этому коллективному возрождению кон­ статируется исключительное возрастание числа самоубийств. За период 1866—1870 гг. число это держалось почти на од­ ном и том же уровне; в 1871—1877 гг. оно увеличилось на 36%.

И с этого момента повышение все продолжалось. Общая сумма самоубийств в 1877 г. равнялась 1.139, в 1889 г. она поднялась до 1.463, иначе говоря, мы имеем здесь новое уве­ личение на 28%.

В Пруссии то же явление повторялось два раза. В 1866 г. это королевство получило первые приобретения: оно присо­ единило к себе несколько важных провинций и в то же вре­

мя сделалось центром северной конфедерации. Эта полоса славы и мощи знаменуется внезапной вспышкой самоубийств.

Впериод 1856—1860 гг. ежегодно в среднем насчитывалось 123 случая на 1 млн. населения, и только 122 за 1861—1865 гг. За пятилетие 1866—1870 гг., несмотря на уменьшение числа самоубийств в 1870 г.г среднее их число повысилось до 133.

В1867 г. непосредственно после победы число самоубийств достигает самой высшей точки за все время, начиная с 1816 г. (1 самоубийство на 5.432 Жителя, тогда как в 1864 г. 1 слу­ чай приходился на 8.739).

После кампании 1870 г. происходит новая счастливая пе­ ремена. К этому времени Германия объединилась и востор­ жествовала гегемония Пруссии. Громадная контрибуция пос­ ле удачной войны широкой рекой влилась в народное благо­ состояние; промышленность и торговля получили благодаря этому могучий толчок. Между тем, никогда еще развитие самоубийств не шло таким быстрым темпом, как в течение этого времени. За период 1875—1886 гг. число самоубийств увеличилось на 90% (с 3.278 возросло до 6.212).

Всемирные выставки, если они бывают удачны, считаются счастливым событием для той страны, где они организуются. Выставки оживляют торговый оборот, привлекают в страну денежные капиталы и как бы увеличивают национальное бо­ гатство, особенно в том городе, где они открываются. Но несмотря на все это, в конечном счете они, вероятно, также оказывают положительное влияние на увеличение числа са­ моубийств. Особенно ясно это влияние сказалось во время выставки 1878 г. В этом году увеличение числа самоубийств превзошло по величине всякий другой период, считая с 1874 г.

идо 1886 г. Уровень самоубийств был на 8% выше, чем во время кризиса 1882 г. У нас нет основания искать другого повода для объяснения этого явления, кроме выставки, потому что 0,86 этого увеличения приходятся на те 6 месяцев, в те­ чение которых она продолжалась.

В1889 г. аналогичное явление не наблюдалось на всем протяжении Франции. Но вполне возможно, что буланжистская авантюра своим отрицательным влиянием на развитие самоубийств нейтрализовала аффект, произведенный выстав-

кой. Во всяком случае известно, что в самом Париже, где расходившиеся политические страсти, казалось, должны были быоказать такое же воздействие на ход самоубийства, как и во всей остальной стране, положение сложилось такое же, как и в 1878 г. В продолжение семи месяцев, пока функциониро­ вала выставка, число самоубийств увеличилось почти на 10% (точнее — на 9,66%), тогда как в остальное время года уро­ вень его был ниже, чем в 1888 г. и чем в следующем 1890 г.

Можно предполагать, что если бы не влияние буланжистов, то повышение числа самоубийств выразилось еще резче.

Но еще более убедительным доказательством того, что экономическое расстройство не имеет приписываемого ему усиливающего влияния на возрастание числа самоубийств, служит тот факт, что в действительности наблюдается как раз обратное влияние. В Ирландии жизнь крестьянина пол­ на всевозможных лишений, а самоубийство там — явление чрез­ вычайно редкое. Среди жалкого и дикого населения Калаб­ рии, собственно говоря, совершенно не бывает самоубийств; в Испании число самоубийств в 10 раз меньше, чем во Фран­ ции. В известном смысле, бедность предохраняет от само­ убийства. В различных департаментах Франции тем выше число самоубийств, чем больше число людей, живущих на проценты со своих капиталов.

были периодически возмещаемы эквивалентными количества­ ми, т. е. чтобы возмещение равнялось затрате. Когда ущерб, причиненный жизнью ее собственным источникам, пополнен, животное довольно и больше ничего не требует: в нем недо­ статочно сильно развита способность размышления, чтобы оно могло ставить себе другие цели жизни, чем те, которые ставит ему его физическая природа. С другой стороны, так как работа, выпадающая на долю каждого органа, зависит от общего состояния жизненных сил и от необходимого равно­ весия организма, то трата, в свою очередь, регулируется воз­ мещением, и таким образом баланс сводится сам собой. Гра­ ницы одного в то же самое время являются и границами дру­ гого: обе они начертаны в самой организации живого существа, которое не может их переступить.

Но совсем иначе обстоит дело с человеком, так как боль­ шинство его потребностей не в такой полной степени зави­ сит от его тела. Строго говоря, можно считать определимым количество материальной пищи, необходимое для поддержа­ ния физической жизни человека, хотя это определение бу­ дет уже менее точно, чем в предыдущем случае, и поле более широко открыто для свободной игры желаний, ибо сверх необходимого минимума, которым природа всегда готова довольствоваться, когда она действует инстинктивно, более живой интеллект заставляет предусматривать лучшие усло­ вия, которые кажутся желательными целями и которые по­ буждают к деятельности. Однако можно допустить, что по­ добного рода аппетиты рано или поздно достигают известной границы, перейти которую они не в состоянии. Но каким же образом мы можем определить ту степень благополучия, ком­ форта и роскоши, к которой может вполне законно стре­ миться человеческое существо? Ни в органическом, ни в пси­ хическом строении человека нельзя найти ничего такого, что могло бы служить пределом для такого рода стремлений. Существование индивида вовсе не требует, чтобы эти стрем­ ления к лучшему стояли именно на данном, а не на другом уровне; доказательством этого служит то обстоятельство, что с самого начала истории они непрерывно развивались, что человеческие потребности все время получали более и более

полное удовлетворение и тем не менее в среднем степень физического здоровья не понизилась. В особенности трудно было бы определить, каким образом данные стремления долж­ ны варьировать в зависимости от различных условий профес­ сий службы и т. д. Нет такого общества, где бы на разных ступенях социальной иерархии подобные стремления полу­ чали равное удовлетворение. И, однако, в существенных чер­ тах человеческая природа почти тождественна у всех членов общества. Значит, не от нее зависит та изменчивая граница, которой определяется величина потребностей на каждой дан­ ной социальной ступени. Следовательно, поскольку подоб­ ного рода потребности зависят только от индивида, они без­ граничны. Наша восприимчивость, если отвлечься от всякой регулирующей ее внешней силы, представить собой бездон­ ную пропасть, которую ничто не может наполнить.

Итак, если извне не приходит никакого сдерживающего начала, наша восприимчивость становится для самой себя источником вечных мучений, потому что безграничные же­ лания ненасытны по своему существу, а ненасытность небез­ основательно считается признаком болезненного состояния. При отсутствии внешних препон желания не знают для себя никаких границ и потому далеко переходят за пределы дан­ ных им средств и, конечно, никогда не находят покоя. Не­ утомимая жажда превращается в сплошную пытку. Правда, говорят, что это уже свойство самой человеческой деятель­ ности развиваться вне всякой меры и ставить себе недости­ жимые цели. Но трудно понять, почему такое состояние неопределенности должно лучше согласоваться с условиями умственной жизни, нежели с требованиями физического су­ ществования. Какое бы наслаждение ни давало человеку со­ знание того, что он работает, двигается, борется, он должен чувствовать, что усилия его не пропадают даром и что он подвигается вперед. Но разве человек может совершенство­ ваться в том случае, если он идет без всякой цели или, что почти то же самое, если эта цель по природе своей бесконеч­ на? Раз цель остается одинаково далекой, как бы ни был ве­ лик пройденный путь, стремиться к ней — все равно, что бес­ смысленно топтаться на одном и том же месте. Чувство гор­

дости, с которым человек оборачивается назад для того, что­ бы взглянуть на уже пройденное пространство, может дать только очень иллюзорное удовлетворение, потому что путь от этого нисколько не уменьшился. Преследовать какую-ни­ будь заведомо недостижимую цель — это значит обрекать себя на вечное состояние недовольства. Конечно, часто случается, что человек надеется не только без всякого основания, но и вопреки всяким основаниям, — и эта надежда дает ему радо­ сти. На некоторое время она может поддержать человека, но она не могла бы пережить неопределенное время повторных разочарований опыта. Что может дать лучшее будущее в срав­ нении с прошлым, если невозможно достигнуть такого со­ стояния, на котором можно было бы остановиться, если не­ мыслимо даже приблизиться к желанному идеалу? И поэто­ му чем большего достигает человек, тем, соответственно, большего он будет желать: приобретенное или достигнутое будет только развивать и обострять его потребности, не уто­ ляя их. Быть может, скажут, что деятельность и труд сами по себе приятны. Но для этого надо прежде всего ослепить себя, чтобы не видеть полной бесплодности своих усилий. Затем, чтобы почувствовать такое удовольствие, чтобы оно могло успокоить и замаскировать неизбежно сопровождаю­ щую его болезненную тревогу, бесконечное движение должно, по крайней мере, развиваться вполне свободно, не встречая на своем пути никаких препятствий. Но стоит ему встре­ титься с какой-нибудь преградой, и ничто тогда не умиротво­ рит и не смягчит сопутствующего ему страдания. Было бы истинным чудом, если бы человек на‘своем жизненном пути не встретил ни одного непреодолимого препятствия. При этих условиях связь с жизнью держится на очень тонких нитях, каждую минуту могущих разорваться.

Изменить это положение вещей можно лишь при том усло­ вии, что человеческие страсти найдут себе определенный предел. Только в этом случае можно говорить о гармонии между стремлениями и потребностями человека, и только тогда последние могут быть удовлетворены. Но так как внутри индивида нет никакого сдерживающего начала, то оно мо­ жет проистекать только от какой-либо внешней силы. Ду-

ховные потребности нуждаются в каком-нибудь регулирую­ щем начале, играющем по отношению к ним ту же роль, кото­ рую организм выполняет в сфере физических потребностей. Эта регулирующая сила, конечно, должна быть, в свою оче­ редь, морального характера. Пробуждение сознания нарушило то состояние равновесия, в котором дремало животное, и по­ тому только одно сознание может дать средство к восстанов­ лению этого равновесия. Материальное принуждение в дан­ ном случае не может иметь никакого значения; сердца людей нельзя изменить посредством физико-химических сил. По­ скольку стремления не задерживаются автоматически с по­ мощью физиологических механизмов, постольку они могут остановиться лишь перед такой границей, которая будет ими признана справедливой. Люди никогда не согласились бы ограничить себя в своих желаниях, если бы они чувствовали себя в праве перейти назначенный для них предел. Однако ввиду соображений, уже указанных нами выше, приходится признать, что люди не могут продиктовать сами себе этот закон справедливости; он должен исходить от лица, автори­ тет которого они уважают и перед которым добровольно преклоняются. Одно только общество — либо непосредственно как целое, либо через посредство одного из своих органов — способно играть эту умеряющую роль; только оно обладает той моральной силой, которая возвышается над индивидом и превосходство которой последний принужден признать. Никому другому, кроме общества, не принадлежит право намечать для человеческих желаний тот крайний предел, даль­ ше которого они не должны идти. Одно только оно может определить, какая награда должна быть обещана в будущем каждому из служащих ему в интересах общего блага.

И действительно, в любой момент истории в моральном сознании общества можно найти смутное понимание отно­ сительной ценности различных социальных функций и того вознаграждения, которого достойна каждая из них; а следо­ вательно, общество сознает, какой степени жизненного ком­ форта заслуживает средний работник каждой профессии. Общественное мнение как бы иерархизирует социальные функции, и каждой из них принадлежит тот или иной коэф­

фициент жизненного благополучия в зависимости от места, занимаемого ею в социальной иерархии. Например, соглас­ но идеям, установившимся в обществе, существует извест­ ный предел для образа жизни рабочего, выше которого не должны простираться его стремления улучшить свое сущест­ вование, и, с другой стороны, устанавливается известный жиз­ ненный минимум, ниже которого, кроме каких-нибудь ис­ ключительных отрицательных случаев, не могут опускаться потребности рабочего. Уровень материального обеспечения, конечно, различен для городского и сельского работника, для слуги и для поденщика, для приказчика и чиновника. Если богатый человек ведет жизнь бедняка, то общественное мне­ ние резко порицает его, но точно так же неодобрительно относится оно к нему, если жизнь его утопает в изысканной роскоши. Экономисты протестуют напрасно; в глазах общест­ ва всегда будет казаться несправедливым и возмутительным тот факт, что частное лицо может расточительно потреблять громадные богатства; и, по-видимому, эта нетерпимость к роскоши ослабевает только в эпоху моральных переворотов.116 Мы имеем здесь настоящую регламентацию, которая всегда носит юридическую форму и с относительной точностью по­ стоянно фиксирует тот максимум благосостояния, к дости­ жению которого имеет право стремиться каждый класс. Не­ обходимо отметить, впрочем, что вся эта социальная лестни­ ца отнюдь не есть что-либо неподвижное. По мере того, как растет или падает коллективный доход, меняется и она вме­ сте с переменой моральных идей в обществе. То, что в одну эпоху считается роскошью, в другую оценивается иначе. Материальное благосостояние, признававшееся в течение долгого времени законным уделом одного только класса, по­ ставленного в исключительно счастливые условия, начинает в конце концов казаться совершенно необходимым для всех людей без различия.

Под этим давлением каждый в своей сфере может отдать себе приблизительный отчет в том, до какого предела могут простираться его жизненные требования. Если субъект дис­ циплинирован и признает над собой коллективный автори­ тет, т. е. обладает здоровой моральной конструкцией, то он